Эрот и Андрогин

Ирина Протопопова. Ксенофонт Эфесский и поэтика иносказания. - М.: Издательство РГГУ, 2001, 470 с.

НЕ ПЕРЕИЗДАНИЯ, не переводы или пересказы непереведенного, а новые и самостоятельные исследования по античной литературе появляются в России чрезвычайно редко, поэтому выход в свет этой книги - заметное событие и для любознательных читателей, и для специалистов.

Исследование посвящено древнегреческому любовному роману - жанру, до сих пор нередко находящему благодарного читателя, но привлекавшему пока меньше внимания отечественных исследователей, чем классические образцы греческой словесности. Закончив планомерный детальный разбор одного из романов, "Повести о Габрокоме и Антии" Ксенофонта Эфесского, автор резко расширяет круг анализируемых памятников и приходит к обобщениям, любопытным отнюдь не только в связи с греческой литературой.

Защищаемый Протопоповой тезис о символическом значении персонажей и перипетий Гелиодора, Лонга и других романистов сам по себе не нов и не оригинален: иносказательное понимание романов существует чуть ли не со времени их создания и имеет достаточно приверженцев в современной науке. В настоящей же работе это древнее утверждение приобретает новизну - и одновременно вескость - благодаря систематической опоре иносказательного понимания на своеобразный композиционный анализ, учитывающий переклички образов, ситуаций и фигур письма. Определенный эпизод выделяется как ключевой, как "прообраз", порождающий галерею отражений. Чаще всего "ключевым эпизодом" является начало книги, что согласуется со свидетельствами "профессионалов аллегорического толкования" - христианских богословов поздней античности, которые были современниками греческих романистов.

Кроме начала, примерами "ключевых эпизодов" служат описания знамений, сновидений или изображений: все это вещи, взывающие к истолкованию или к отражению в будущем (или к тому и другому), и все они используются авторами романов для выстраивания композиции, намекающей на иносказательное значение. Образы могут отражаться прямо или метафорически, полностью или частично. В искусном повествовании могут переплетаться несколько линий отражений. "Дафнис и Хлоя" Лонга, например, сквозь призму "композиционного анализа Протопоповой" выглядят изящным четверостишием, переплетенным внутренними рифмами и при помощи развернутого во времени сюжета отражающим описанную во вступлении картину, которая, как всякая картина, не имеет временных координат.

Нам не кажется, что признание аллегорического философского смысла романов обязательно требует, как на том настаивает автор, опровержения устоявшегося мнения о романах как о литературе, рассчитанной на аудиторию с не самым высоким образовательным уровнем и не самым притязательным вкусом. Именно выкладки автора, касающиеся распространенности и даже избитости в то "эклектическое" время "философских клише" и символических штампов говорят о том, что романы адресованы аудитории не безграмотной, конечно, но широкой и не самой требовательной.

Эти "философские клише", эти исхоженные дорожки символической и мистической мысли сходятся вместе в образе изначального бога-андрогина, через созерцание самого себя распадающегося надвое и низвергающегося в мир страстей, где его половины ищут пути назад - друг к другу. Пожалуй, это и есть попытка автора ответить на вопрос о "происхождении греческого романа". Мелькающее в конце одной из глав отождествление двух главных богов греческих мистерий, Диониса и Коры, с двумя страдающими половинами распавшегося первоначального андрогина, столь неожиданно и эффектно, что даже не хочется предъявлять обвинений в его недостаточной исторической обоснованности: ведь не все в сущности того или иного явления оставляет документальные следы.

Платон, сын Аристона из Афин, упоминается в этой книге несколько чаще, чем этого можно ожидать от исследования греческого романа. Из Платона взят эпиграф, в "Тимее" обнаруживается обоснование неизбежности иносказательного толкования видимых образов, с цитаты из Платона начинается авторский анализ чуть ли не в каждой главе. Филолог может сказать, что книга комментирует греческий роман при помощи платоновской философии; но, если вспомнить описанный выше метод "композиционно-аллегорического анализа", не намекает ли автор, что на самом деле он при помощи любовного романа комментирует Платона? Не нужно ли читать книгу вовсе не как ответ на вопрос о смысле и происхождении эротического романа, но как объяснение, что же все-таки имел в виду Сократ, когда утверждал, что "не знает ничего, кроме того, что связано с Эротом"? Или в эту сторону поведет развитие мысли автора в дальнейшем? Но будущее, наверное, все же предсказать невозможно - даже при помощи композиционного анализа событий.