Франческо уже нет

"У каждого в жизни есть свой красный шарик."
Иллюстрация с сайта www.chekhovfest.ru

«Дождь» ≈ так называется спектакль канадского «Цирка Элуаз», который выступает в рамках Театрального фестиваля им. А.П. Чехова.

Не верьте в начале спектакля сетованиям милого канадского актера, который доверительно жалуется зрителю на продюсера спектакля, отменившего эффект дождя. Мы-то, глядя и на нашу антрепризу, и на наших продюсеров легко в такое поверим.

Канадцы лукаво советуют зрителю подключить воображение и досочинить, когда понадобится, капли и брызги дождя. Однако напрягать свое воображение не придется. Будут и брызги, и ливень. Любителям передвижников поспешим сообщить ≈ дождь самый настоящий, взаправдашний. Но в этом удивительном спектакле есть место переживаниям и глубоко эстетическим, и глубоко человеческим.

Показывается именно спектакль┘

Да, это акробаты, которые без страховки делают отчаянные сальто в воздухе, жонглеры, которые с изящным остроумием творят чудеса с булавами, флиртуя и заигрывая с этими коварными предметами, воздушные гимнасты, поднимаются под колосники на обручах. А еще укрощают ленты, по велению режиссера Даниэля Финци Паска, ставшие для пяти актрис акробатическими снарядами. А вот гуттаперчевую гимнастку растягивают и утягивают на ваших глазах как эластичный чулок, чтобы сложить в обыкновенный чемодан.

Вместе с тем, есть и разница с классическим цирком. У канадцев начисто отсутствует пафос барабанной дроби перед исполнением трюка. Если в спектакле тапер и колотит в такой момент по клавишам пианино, которое таскают по сцене туда - сюда, то известный с детства ритм устрашения подвергается у канадцев милой иронии. Не ради трюка выходят они на арену сцены. И не беда, если у кого-то упадет булава, хотя они почти не падают, и если вдруг акробат посмеет исполнить упражнение, уменьшив, а, не усилив сложность, хотя канадцы ≈ циркачи виртуозные. Все мастерство, которое требует от артиста цирк, включено здесь в другую задачу. По сути, играется спектакль в честь ушедшего из жизни артиста. И с такой задачей в эту постановку входит тема вечности, настойчиво возникающая за прозрачным занавесом, который поначалу как бы слегка укрывает артиста в легкой призрачной дымке. Но занавес не призван утаить, а заворожить зрителя актером, чтобы потом проявить его во всей полноте.

Вот в пустоте, похожей на сумеречное небо волшебным образом в плавном прыжке от колосников до пола движется подобно шелковому полотну гимнастка. Ее платье из легкого атласа переливается и струится в этом вдохновенном, чудесном движении, ее рыжие волосы словно развевает теплый морской ветер, когда зашло солнце. И две гимнастки на трапеции, постоянно меняющей высоту, опять же не исполняют трюки, хотя на рискованных па держится их номер, а трюк здесь подчинен поэзии.

На трапеции актрисами ведется диалог двух сердец о нежности, любви, привязанности. Эти перехваты и сплетения рук, метаморфозы тел, которые ни разу не разъединятся, а найдут повод быть вместе в воздухе, создают особую атмосферу тревожной нежности.

На равных правах с лирикой в этом спектакле живет юмор. Ведь играется не только спектакль, а репетиция спектакля, и режиссер приоткрывает нам закулисье циркового братства. Оно смешное, в нем есть и вполне понятные амбиции. Зачем же срывать актеру поклон. За это партнерша по сцене получит оплеуху. Акробат-премьер в самодовольном раже путает направление своего сальто и летит за кулисы, но вскоре живехонький возвращается.

Цирк, да и только! Но в цирке случается, что актеры не возвращаются с такой победоносной беспечностью, что они погибают, умирают. Об этом не рассказывает спектакль, но спектакль подразумевает, что там, где цирк, там потери и смерть.

Вот маленький человек цирка, тот, которого подбрасывают акробаты в своих номерах, кто на подхвате в цирке между выходами, кто ничего до конца не умеет, но пробует все от жонглирования до парения в небесах в обличье ангела. Это тот актер, который ждет своего выхода всю жизнь и никогда не получит своих аплодисментов. Но именно в нем живет душа цирка, память о его людях. Именно он начинает спектакль на старательно русском языке и сообщает нам, что ему однажды Франческо подарил красный шарик. Франческо уже нет, но наш преданный слуга арены запомнил на всю жизнь этот подарочек, возможно изменивший его судьбу.

Временами Франческо вспоминают и все остальные. И тогда возникает зона молчания, тишины и откуда-то сверху посыплются письма ≈ эти клочочки воспоминаний, связывающих этих взрослых детей с вечностью, с минутами, когда вдруг становится ясно всем без исключения, что есть смерть, есть особая тишина, в которой мы считаем свои безвозвратные потери. Что у каждого их этих цирковых весельчаков есть свой Франческо, свой красный шарик.

И когда в щенячьем восторге под тем «взаправдашним» дождем будут плескаться как счастливые дети цирковые актеры, знающие только о том, что есть рай на земле, вдруг появится большой красный шар. И опять возникнет зона тишины, та самая, которая заставляет вспомнить, что мы смертны, как смертны наши ушедшие товарищи, художники, когда-то подарившие нам красный шарик, ≈ его актеры посылают нам в зал, приглашая стать сотворцами, пока мы живем.

Сцена из спектакля "Дождь".

Канадские актеры демонстрируют искусство на стыке цирка и театра.