Имперские дети

Эпицентр продаж

Биеннале Уитни – важнейшая смотровая площадка молодых американских талантов, существующая с 1932 года. «Армори» же – приблизительная ровесница Арт-Москве; столь юный возраст престижного события объясняется причинами, прямо противоположными российским. Если в России рынка искусства не существовало, в Нью-Йорке он был слишком велик.

Зачем устраивать ярмарку в месте, которое является эпицентром мировой торговли искусством? Однако коллекционерам было уже не достаточно интимной встречи с произведением в стенах галереи. Оказалось, что им необходимо смотреть на людей и показывать себя в процессе приобретения новой живописи, старых инсталляций, дигитальной анимации или традиционного видео. Именно поэтому половина участников ярмарки потрудилась перевезти работы ровно на два километра из района Челси на берег Гудзона, где проводится «Армори», и заплатить немалые деньги за бокс на пирсе (цена квадратного метра – 530 долларов).

В этом году число иностранных галерей впервые превышало число американских. Традиционно сильные команды приехали из Лондона и Берлина. Российское участие было более чем скромным – только галерее Айдан удалось пройти жесткий процесс отбора и приехать на ярмарку. Она привезла художников галереи, среди которых были Рауф Мамедов и Никола Овчинников. Работы других конвертируемых отечественных творцов можно было приобрести в иностранных галереях. Олег Кулик и дуэт Дубосарский/Виноградов располагались в отсеке венской галереи Кринцингер, «старых мастеров» Копыстянских можно было найти в Лиссон-галерее. Ударник Илья Кабаков, участвующий в 150 выставках в год, был представлен двумя галереями – Континуа и Шон Келли.

Но присутствие русского духа на нью-йоркском рынке не было ограничено рамками галерей. Хотя, пройдя через горнило глобализма, он принимал иногда весьма неожиданные формы. Надпись «Санек, я тебя люблю» встречала зрителя прямо на входе ярмарки, в просторном боксе одной из самых именитых нью-йоркских галерей Цвирнер. Снимки стены, испещренной народной мудростью на русском языке, были сделаны художником Стэном Дугласом, но вовсе не в России, а на Кубе.

Музей и рынок

Наибольшим вниманием на ярмарке пользовались участники Биеннале Уитни. Их рыночная респектабельность гарантирована высоким авторитетом классической институции. Их количество чрезвычайно впечатляло – казалось, по меньшей мере половина Биеннале распределилась по галереям на «Армори». Коллекционирующая публика плавно перетекала с Мэдисон-авеню к берегу Гудзона для скорейшего приобретения освященной музейными стенами художественной продукции.

Беспроблемная сопоставимость этих двух событий, пожалуй, беспрецедентна. И там и сям доминировали живопись и рисунок, неоднократно объявленные умершими, побежденными новыми медиа и вновь чудесно возродившимися. Новомодный дух рукодельности в искусстве также заявлял о себе с громкой уверенностью. Огромные рисунки со множеством деталей гордо демонстрировали собственную рукотворность, живопись блестела глянцевыми поверхностями, в Уитни имелась даже песочница с искусно построенной сложно структурированной башней.

Концептуальные, документальные или социальные проекты можно было обнаружить скорее на ярмарке, чем в священном пространстве музея, увешанного очень симпатичными абстракциями Жюли Мерету, задумчивыми портретами Элизабет Пейтон и заставленного задорно трэшевыми инсталляциями с размеренными вкраплениями видео. Любую из работ можно было переместить в галерейный бокс, не вызвав ни малейшего замешательства. Это нивелирование различий новостью давно не является, однако столь наглядного обобщения, такого размаха, пожалуй, нигде еще не было. Американское искусство и общество шагали рука об руку, как рабочий и колхозница известной скульптуры, знаменуя окончательную смычку интеллектуального музея и покупающего народа. Остается выяснить, является ли этот факт признаком окончательной победы постмедийного академизма в американском искусстве или признаком нового статуса рынка.

Право на отрешенность

Социально-политическую поддержку игриво-отвлеченному творчеству молодежи в Уитни оказывала старая гвардия, в которой теплится еще энергия шестидесятых. Марина Абрамович и Раймонд Петибон чуть ли не единственные художники Биеннале, открыто обращающиеся к политическим темам. Среди молодых убедительную позицию художественного эскапизма продемонстрировала Андреа Циттель, удалившаяся в калифорнийскую пустыню и документировавшая при помощи компьютерной программы Power Point свою жизнь в контейнере. Специфический подход к острой политической теме с неожиданно трогательным результатом разработала американка палестинского происхождения Эмили Джасир. Поскольку американский паспорт давал ей возможность свободного передвижения, художница выполняла просьбы соотечественников, такой возможности лишенных, иногда достаточно странные – например, сходить в ресторан в Хайфе и отобедать любимым блюдом невыездного знакомого.

Что же касается «большинства», оно явно тяготело к декоративности. Современное американское искусство в интерпретации Уитни предстало технически и стратегически одаренным, но без сильных позиций, смелых решений и без малейших попыток переосмысления мира или американской роли в нем. Казалось, новое поколение имперских детей, утомленное висящей на нем ответственностью, отстаивает свое право на локальность, погружаясь в визуальные спекуляции на размытые темы.

Никто давно уже не утверждает, что искусство обязано быть концептуальным, радикальным или политически ангажированным. Но, учитывая состояние дел в Америке и за ее пределами и рассматривая кураторство как автономное авторское высказывание, столь однозначный акцент на элегантной отрешенности выглядит более чем странно. Вероятно, сказывается островная идеология, все более доминирующая в американской культуре. Информация из остального мира не только не вызывает интереса жителей империи, но и кажется им чем-то нереальным вроде голливудского блокбастера.

Нью-Йорк