Екатерина Барабаш Неколебимо и вечно, казалось бы, стоит Каннский фестиваль, являя собою прочный сплав престижа, качества, радикальности и независимости от внешних факторов. За что всегда любили и уважали эти крупнейшие киносмотрины, так это за приверженность простенькому лозунгу "Да здравствует кино!". Однако если мы скажем, что чем дальше, тем больше бульвар Круазетт и его обитатели напоминают служащих арены, разыгрывающих спектакли, мало относящиеся к кино как таковому, не ошибемся.
Царь и бог Каннского фестиваля - его директор Жиль Жакоб, человек, известный любому киношнику в любой точке мира, личность властная и могущественная. Его приоритеты - приоритеты фестиваля, его слово - закон, журналисты, аккредитованные на фестивале, следят за Жакобом не меньше, чем за любой звездой и раскладом сил. Потому что расклад сил определяет все тот же Жакоб. В этом году ему пришлось непросто. Конкурсная программа вызвала небывалый за всю историю фестиваля скандал. Причин скандала две. Первая: очень слабый конкурс. Второе: пять французских фильмов в конкурсной программе - что-то невиданное, даже учитывая тот факт, что французы обычно без стеснения несут самих себя как знамя, любое замечание в свой адрес воспринимая как франкофобию. Это всегда раздражало, а тут совпало еще с повышенной мнительностью американцев, которым после войны с Ираком кажется, что в "приличные дома" их пускать не хотят. Американцы развернули целую кампанию под условным лозунгом "Пустите нас в Европу по-хорошему", обрушившись на Жакоба за невнимание к американскому кино и повышенному вниманию к французскому.
Противостояние между Голливудом и Европой, кажется, вечно. Оно то усиливается, то прикидывается ушедшим в историю, но ситуация тут как с Западом и Востоком, которым вместе не сойтись. Два года назад благополучный и тоже очень престижный Берлинский фестиваль изгнал со своего поста прежнего директора Берлинале именно за непомерную любовь к заокеанскому кино, теперь вот европейцы и американцы не могут поделить крохотный кусочек Лазурного Берега, и вся надежда у американских кинематографистов остается на Венецию и отчасти на Сан-Себастьян, четвертый по престижности фестиваль.
Все, кто следил за развитием Каннского форума, предлагали варианты один другого радикальней. Наиболее наивные уже видели "Золотую пальмовую ветвь" в руках Ларса фон Триера за картину "Догвиль", самый яркий и интересный фильм фестиваля. Наивные в меру доказывали всем, что не уедет без "Пальмы" легендарный Клинт Иствуд. Те, кто не хотел выглядеть простачком, предрекали победу "Нашествиям варваров" канадца Дени Аркана, наскандалившего здесь 17 лет назад фильмом "Закат американской империи". "Нашествие варваров" возвращает нас к тем же героям, но уже на 20 лет постарше, и - увы - они начинают уходить. Не теряя при этом бодрости духа и верности прежним идеалам свободы.
Триеровский "Догвиль" перемешал все карты и стал виновником не одного десятка седых волос у членов жюри. Не заметить фильм талантливейшего кинорадикала, примерно каждые пять-десять лет ставящего с ног на голову все мировое кино, было бы не то что глупо, не то что вызывающе, но скорее даже было бы актом полной беспомощности искусства перед уродливой рожей вездесущей политики. Но в ситуации столь явного обострения отношений с Америкой приветить Триера с его фрондирующей ненавистью к Штатам, о которой он, не стесняясь, шумит везде, где собирается больше двух человек, было бы равносильно разрыву отношений с США по крайней мере на уровне кино. Не скрывая отвращения к самим себе, жюри согласилось-таки на этот акт, но всеми силами старалось показать, насколько ему это противно. По крайней мере на церемонии закрытия Патрис Шеро, президент жюри, явился весь с головы до ног в черном, включая рубашку и бабочку, и напоминал то ли гробовщика, то ли похоронного распорядителя. И стало ясно, что наивные умы проиграли. Да и сам Жиль Жакоб вел себя на церемонии закрытия, как Наташа Ростова на первом балу - скромно, не бросаясь, как всегда раньше, к гостям с приветствиями. Сел тихонько в зале - мол, примус починяю. Триер, разумеется, остался без награды. Клинт Иствуд, второй в гонке за ветвью, само собой, хоть и живая легенда, а стал аутсайдером. И тоже по причине вторгшейся политики. "Таинственная река" - настолько хрестоматийно американский фильм, что и его выделять было негоже. Да уж, не позавидуешь тем, кто совершал отбор. Смешнее не придумаешь, чем дать "золото" Гасу Ван Сэнту за "Слона", средний наднациональный (!) фильм, так, чтобы на елку сесть и штаны не порвать - американцев и поднять и опустить разом.
Победа Александра Сокурова над критикой - бесспорно, пиррова победа. Если его устраивает, что фильм никто не понял, точнее, поняли, но не так, и полюбили именно за то, чего там не было, - гомосексуальный инцест; если доволен он тем, что получил приз критики именно в том году, когда жюри критиков возглавлял русский, - что ж, будем считать, что российское кино наконец-то отметилось на Каннском небосклоне. Однако, право, жаль Сокурова. Врет тот художник, кто утверждает, будто ему плевать, как и кто его поймет. Каждому надо, чтобы его понимали те, ради кого он делает свое искусство. А делает Сокуров не для тети Маши и дяди Пети, а для профессионалов. Профессионалы остались разочарованными, кроме, разумеется, тех, для кого намек на инцест в картине оказался самодовлеющим.
Конечно, рано говорить, что, мол, Канны потеряли авторитет. Но, безусловно, что-то произошло, что-то сломалось в размеренной и пышной поступи самого-самого. Перекособочило Каннский фестиваль изрядно, акценты сместились, пьедесталы пошатнулись и стали местом игр тех, кому не предназначены.
Канны-Москва
