КАРТ-БЛАНШ. Трибунал уходит – вопросы остаются

На фото Горан Хаджич. Фото Reuters

К несчастью, оправдалось предположение, высказанное автором этих строк несколько месяцев назад, – скончавшийся в феврале в гаагской тюрьме Схевенинген бывший старший офицер в армии боснийских сербов Здравко Толимир не стал последним из лиц, умерших, будучи под юрисдикцией Международного трибунала по бывшей Югославии (см. «НГ» от 03.03.16). Тогда я обозначил несколько помимо высокой смертности среди заключенных проблем в деятельности международных трибуналов, не всегда привлекавших внимание комментаторов.

Недавно вследствие тяжкого онкологического заболевания закончил свои дни Горан Хаджич, бывший президент самопровозглашенной Республики Сербская Краина, в период распада Югославии попытавшейся отделиться от Хорватии. Смерть Хаджича осталась почти незамеченной критиками МТБЮ, наверное, не только потому, что фигура эта в политическом смысле была полегче весом, нежели экс-президент Сербии Слободан Милошевич, умерший в том же Схевенингене в 2006-м. Процесс над Хаджичем начался в октябре 2012 года, однако был приостановлен в октябре 2014-го по причине ухудшившегося состояния здоровья. В апреле 2015 года подсудимый был временно освобожден из-под стражи и, оставаясь под контролем МТБЮ, препровожден в сербский город Нови Сад, где проживали его семья и он сам до ареста.

О том, что Хаджич неизлечимо болен, было известно давно. При диагнозе, поставленном ему в ноябре 2014 года, он едва ли протянул бы даже два года, о чем прямо говорилось в медицинском заключении. Усилия врачей были направлены лишь на то, чтобы хотя бы раз-два в неделю доставлять его в зал судебных заседаний, да и те в итоге были признаны тщетными. Тем не менее судьи отказывали в его просьбах отпустить лечиться домой, а по правде – доживать последние дни вне тюремного лазарета. Они считали, что, несмотря на соблюдение условий, необходимых для временного освобождения по соображениям здоровья (отсутствие опасности побега или оказания давления на свидетелей, гарантии местных властей и т.д.), отпускать Хаджича не следовало.

Решение о временном освобождении было принято в апреле 2015 года апелляционной палатой МТБЮ наперекор мнению слушавшей дело Хаджича палаты первой инстанции. 

Хаджич не был «неуправляемым» подсудимым, не считавшимся ни с судом, ни даже со своими адвокатами, не делал он и громких политических заявлений, как Воислав Шешель, оправданный МТБЮ в марте этого года. Обвинение и защита в целом вели себя сдержанно, дело слушали трое судей, не вовлеченные в скандалы, порой привлекавшие нездоровое внимание к трибуналу.

Впрочем, имелись неловкости, связанные с тем, что эти трое судей не были заняты в других судебных процессах, но во время затянувшегося простоя все они получали полное жалованье. А один из них еще в марте 2015 года принял присягу в качестве судьи Международного уголовного суда – органа, никак не связанного с МТБЮ, однако прежнее руководство МТБЮ на это сидение на двух стульях закрывало глаза, благо прецеденты были и ранее, а вспомоществование начислялось ему только одной бухгалтерией. Лишь в мае нынешнего года судья окончательно перешел на кошт МУСа, а двое его коллег выразили готовность принять менее обременительные для бюджета МТБЮ условия оплаты продолжения их присутствия в судейском составе в течение неопределенно долгой паузы в процессе.

К началу 2016 года состояние здоровья Хаджича стало настолько тяжким, что весной сторона обвинения ходатайствовала о прекращении судебного разбирательства, и с ней согласилась защита, а президент МТБЮ поспешил поделиться с Совбезом ООН своей надеждой на то, что судьи не откажут и дело закроется до истечения июня. Надежда не оправдалась, и еще один заключенный скончался, находясь во власти МТБЮ. Повторю то, о чем писал в марте: я далек от того, чтобы упрекать МТБЮ в плохом присмотре за благополучием своих заключенных, все они люди немолодые, многие прожили непростую и не всегда позволявшую следить за своим здоровьем жизнь. Но остается вопрос, кстати, не только для международных трибуналов: как выверить баланс между правосудием, справедливостью для жертв, и «милостью к падшим»?

Кстати, о сидении на двух стульях: один судья МТБЮ ухитрился совмещать две такие же должности формально более трех, а в действительности свыше четырех лет!

И в связи с этим возникает еще вопрос: даже если судья одного трибунала, принеся присягу в качестве судьи другого, остается в составе первого, а во втором числится лишь номинально, как сохранять верность двум присягам одновременно, пусть даже они не являются категорически  несовместимыми? Тема актуальна и для других судебных органов.

Например, в нашумевшем деле Европейского суда по правам человека «Анчугов и Гладков против России» об избирательных правах осужденных, содержащихся под стражей, судья от РФ, когда-то принесший присягу при вступлении в должность судьи российского суда и клявшийся исполнять свои обязанности, подчиняясь только закону, а значит, и Конституции, не счел возможным заявить особое мнение, не совпадающее с критикой, которой ЕСПЧ подверг российскую Конституцию. И это несмотря на то что в особом мнении по другому делу ЕСПЧ он именовал себя «национальным судьей» и, получается, полагал себя по-прежнему связанным национальной присягой. Однако, вступив в заочный спор с Конституционным судом России, который подошел к делу «Анчугов и Гладков» с позиции верховенства Конституции, российский судья в ЕСПЧ уже неоднократно, ссылаясь на то же дело, заявлял в особых мнениях о безусловном приоритете Европейской конвенции по правам человека над национальными правовыми актами любого уровня и даже назвал ЕСПЧ «Европейским конституционным судом».

Примечателен в связи с этим опыт Межамериканского суда по правам человека, осознавшего затруднения, с которыми сталкивается судья, если ему приходится рассматривать жалобу против собственного государства, и изменившего правила собственной процедуры, освободив судью от участия в разрешении дела, в котором ответчиком является страна, выдвинувшая его в международный суд.

До конца 2017 года, если вновь, в который раз, поверить обещаниям руководства МТБЮ, этот трибунал уйдет в историю. В первой и апелляционной инстанциях осталось по одному делу. Трибунал оставит противоречивое и сложное наследие. С ним надо разбираться без гнева и пристрастия, извлекая уроки для международных и, возможно, национальных судов.