Артур Блинов. Американский политолог Параг Ханна был школьником, когда рухнула Берлинская стена. Потом он, выходец из семьи индийцев, учился в университетах в США, получил ученую степень, издал книгу, ставшую бестселлером. В отличие от старших коллег Ханна избежал стереотипов периода холодной войны. Не верит он и в закрепившийся после нее тезис об уникальном положении США как единственной в мире сверхдержавы. По его мнению, мир многополярен, но в нем наличествует некая иерархичность стран и даже их группировок, прежде всего в силу их неодинаковой экономической мощи. На первом месте («первый мир») США, Китай и Евросоюз. Россия оказалась уже во второй категории («второй мир»), и ей, считает, он, предстоит определиться в том, кто ей ближе из «самых первых». В эксклюзивном интервью «НГ» научный сотрудник New America Foundation Параг Ханна, участвовавший в этом месяце в Москве в круглом столе в Центре исследований постиндустриального общества, делится своими взглядами.
– Вы один из наиболее твердых сторонников теории многополярности мира. Недавно с этих позиций выступили в своем докладе о мировых трендах даже эксперты американского Национального совета по разведке (НСР). Насколько широко подобная оценка распространена в США?
– Не все американцы, занимающиеся анализом ситуации в мире, говорят о мире как многополярном. Кое-кто видит в этом тренд, то есть движение к ситуации, которая закрепится лишь через 10, 15, 20 лет. Это характерно для доклада НСР, который мне пришлось реферировать. Я же в книге «Второй мир» не только исхожу из многополярности мира, но и раскрываю ее особенности. В частности, выделяю разные уровни влияния. Прежде всего это «первый мир», в который входят США, Китай и Евросоюз. Это три самые мощные экономики и одновременно самые влиятельные силы в мировой политике. Их можно назвать сверхдержавами и даже «империями», хотя таковой я числю, как видите, даже группировку стран – ЕС.
– Россия оказалась за пределами этого круга центров силы?
– Да, такие влиятельные страны, как Россия, Япония и Индия, оказались рангом ниже. Вошли во «второй мир», хотя и выделяются в нем. Россию я не отношу к сверхдержавам в силу того, что она не имеет глобального размаха. Ее модель развития не имеет глобального значения. Ныне – скажем, в Африке или Латинской Америке – не говорят о стремлении походить на Россию. Ваша экономика не служит базой для глобальных амбиций. Быть сверхдержавой – значит, влиять на события во всем мире, а не локально или выборочно, то тут, то там. Россия же не может претендовать на глобальность.
В 90-е годы Япония считалась претендентом на роль будущей глобальной державы, но этого не случилось. Индия – страна с огромным населением, по численности лишь немного уступающим китайскому. Но она не может считаться сверхдержавой, так как ее доля в мировой экономике равна примерно 1%. На Китай приходится 15%, на США – 22–23% и на ЕС – 20–23%. Значителен разрыв в экономической мощи между Россией и Индией, с одной стороны, и Китаем, США и ЕС – с другой. В какой-то мере Россию, Японию и Индию я отношу к числу «стран-качелей», которые могут «качнуться» в сторону той или иной сверхдержавы.
Во «втором мире» выделяется тоже своим значением такой круг стран, как Бразилия, Венесуэла, Ливия, Саудовская Аравия, Казахстан, Узбекистан, Малайзия, Индонезия. Затем следуют развивающиеся страны – так называемый третий мир.
– В своей книге вы обращается внимание на то, что современные сверхдержавы соперничают между собой в борьбе за доступ к природным ресурсам и влияние на «второй мир». Что это – борьба за господство? Возможны ли в таком случае вооруженные конфликты?
– В эпоху глобализации погоня за влиянием и ресурсами ведется преимущественно невоенными методами, точнее – дипломатическими и политическими. Так, Китай имеет культурные, экономические, демографические, политические и дипломатические связи со всеми близлежащими странами, включая Россию. Но он не нападает на них, не доминирует над ними. И при этом добивается укрепления своего влияния. Здесь играет свою роль «мягкая» сила.
– Можно ли усмотреть в этом возможность повторения в том или ином виде холодной войны, например, в форме острого соперничества в ряде регионов?
– Существуют поводы представить такую ситуацию. Посмотрите, например, на политику сверхдержав в третьем мире. США пытались и пытаются изолировать или подвергнуть санкциям такие страны, как Куба, Иран, Северная Корея, Венесуэла, Судан, Зимбабве, Узбекистан, Мьянма. С другой стороны, именно им в первую очередь Пекин дает деньги и оружие, налаживает деловые связи и оказывает дипломатическую поддержку в ООН. Разве это случайность? В то же время надо помнить, что в период холодной войны не было прямых военных столкновений между тогдашними «сверхдержавами» – США и СССР. Правда, шли proxy wars («войны чужими руками»). В Афганистане, Юго-Восточной Азии, Африке, на Ближнем Востоке. Такое возможно и в наши дни.
– Было бы интересно узнать мнение на этот счет одного из видных специалистов по этой теме – доктора Збигнева Бжезинского. Как известно, он выступает за формирование G2 – чего-то вроде глобального кондоминиума США и Китая.
– Он один из спонсоров моей книги, хотя наши взгляды различаются. Лично я выступаю за G3 – сотрудничество трех «сверхдержав». При этом я подчеркиваю важную, надо прямо сказать – растущую роль Европы, точнее, Евросоюза. Именно от него ныне поступают в основном технологии, способствующие сбережению природной среды, финансовые ресурсы. Именно Европа все чаще выступает с дипломатическими инициативами, организует международные форумы. Для налаживания полнокровного международного сотрудничества недостаточно взаимопонимания в рамках G2. Глобальное управление можно обеспечить лишь через создание G3.
– В целом каковы все возможные комбинации с участием этих центров силы?
– Возможны три сценария. Первый представляет собой существование трех независимых полюсов силы. Особенно если НАТО ослабнет, а ЕС создаст свою военную организацию. Экономически Европа уже заметно отделилась от США. Другой сценарий: Восток против Запада. С одной стороны – США и Европа, при возможной поддержке со стороны России, а с другой – Китай, Индия, Япония. Третий сценарий – возникновение глобального согласия, когда ЕС, Китай и США координируют свои действия.
– Сам фактор обладания ядерным оружием исключает войны между теми, кто им обладает. Почему же тогда, по вашему мнению, продолжается гонка вооружений?
– Сохраняются функции военного сдерживания, обороны и «проецирования силы». Наконец, оказание поддержки союзникам. Наконец, невозможно остановить сам процесс совершенствования вооружений.
– Насколько нынешняя НАТО, в которой продолжают командовать США, может удовлетворять все более самостоятельную Европу?
– Действительно, НАТО – далеко не союз равных, и таковым альянс не будет. И это не дает Европе стимулов тратить на него такие ресурсы, какие она потратила бы сама на свою безопасность. Европейцы будут все больше вкладывать средства в свои структуры.
– Какую роль вы отводите России и какие, по вашему мнению, геополитические факторы влияют на ее курс?
– У России широкие интересы: на Дальнем Востоке в отношениях с Китаем и Японией, на постсоветском пространстве. В Арктике. И даже шире. При этом она сталкивается с проблемой правильного определения своих приоритетов. Думается, что она еще не выработала стратегию, учитывающую важный для нее демографический фактор. А он с учетом ее соседства с Китаем имеет немаловажное значение.
В целом в настоящее время и сверхдержавы, и «второй мир» строят множественные связи. Если в период холодной войны для многих прежде всего вставала проблема выбора между «сверхдержавами», то теперь возникают множественные партнерства, связанные с конкретными интересами. Я называю это рынком, партнерские связи налаживаются как бы путем покупки товаров на рынке – приобретаешь то, что отвечает твоим интересам. Так, Бразилия строит партнерские отношения с США, Европой, Китаем, Саудовской Аравией. Казахстан является партнером России, Европы, Америки, Китая.
– Насколько перспективно, с вашей точки зрения, формирование группировки стран БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай)?
– Я не считаю это реальным. Сам термин «БРИК» сформулирован, как вы знаете, экономистами из банка Goldman Sachs для обозначения феномена их экономического развития. Но это не альянс. Надо отметить, что во «втором мире» возникают множественные «оси» по конкретным темам. Так, Мексика, Южная Африка и Индия действуют с позиций тесного взаимопонимания по вопросу торговой реформы. Есть по этой теме общность в подходах Китая и Индии.
– Почему все же вы не причисляете Индию к сверхдержавам? Ведь у нее прорисовались хорошие перспективы роста. И насколько успешна, на ваш взгляд, китайская модель развития?
– Что касается Индии, то она имеет неплохие перспективы, но я оцениваю нынешнюю ситуацию. На данный момент наиболее успешна китайская модель развития. В 40-е годы ХХ века средняя продолжительность жизни в Китае и Индии была примерно равной – 40–45 лет. Сейчас китайцы живут в среднем на 11 лет дольше, чем индийцы. В Китае высокая грамотность, гораздо выше, чем в Индии. В Китае годовой ВВП на душу населения составляет 1500 долларов в год, а в Индии он в два раза ниже.
В Индии экономический прогресс отмечен в городе, в то время как 70% ее населения живут в деревне. Китай достиг успеха и в городе, и в деревне. Он начал с экспортных отраслей, затем стал тратить все больше средств на инфраструктуру, здравоохранение.
