Алексей Громыко
Тони Блэр нащупывает третий путь.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)
СПОРЫ между западниками и почвенниками идут в России с разной силой уже полтора века. В последнее время происходит их новое обострение. Одни считают, что после распада Советского Союза наступил конец Евразии, и многовековая эпоха трансконтинентальной державы завершилась. Другие доказывают неизменность евразийской сути страны, называется ли она царской империей, СССР или демократической Россией.
Двоякость русского сознания, особость русского пути кажутся многим некой российской исключительностью, отличающей ее от западных стран с "цельным мировоззрением". Но если пристально посмотреть на Европу, то окажется, что проблема идентичности, срединности затрагивает государство, которое принято считать эталоном стабильности и самоуверенности, - Великобританию. Кто бы мог подумать, что педантичный и консервативный английский ум может мучиться в поисках ответа на вопросы: кто мы есть и к какой части света мы принадлежим?
"Мы веками были достаточно уверены в себе, чтобы обходиться без самоедства, мы знали, кто мы есть, и не копались в себе. Но сейчас, теряя веру в себя, мы в растерянности ищем свою идентичность. Являемся ли мы нацией, территорией, объединены ли мы по языковому, культурному, имперскому признаку или только идеей?" Подобная фраза могла быть произнесена русскими мыслителями, но она принадлежит известному современному английскому философу Роджеру Скратону.
Так в чем же дело? Оказывается, у наших двух стран намного больше общего, чем может показаться на первый взгляд. В ранней средневековой истории России существует легенда о "призвании варягов", и монархическое генеалогическое древо начинается с пришлых Рюриковичей. В Англии в 1066 году на смену англосаксонским королям, правда, силой оружия, пришли нормандцы во главе с Вильгельмом Завоевателем. У обоих государств позже сложилось троякое этническое ядро - русские-украинцы-белорусы и англичане-валлийцы-шотландцы. У России и Англии - промежуточное географическое положение; у первой - на стыке между Азией и Европой, у второй - между Европой и Северной Америкой. Обе страны давно озадачены проблемой поиска своей роли в мире. В России и в Англии часто говорят о Европе в третьем лице, тем самым, подчеркивая своеобразие своей международной субъектности.
Оба государства поочередно испытали шок от потери своих империй, хотя для Англии это уже перевернутая страница истории, а для России свежая рана. В обоих государствах остро стоит национальный вопрос, умы взволнованы размытостью понятия "нация", в разгаре споры об унитарном, федеративном, региональном устройстве. На состояние национального самосознания сильное влияние оказывает проблема сепаратизма - Северная Ирландия и Чечня.
У себя мы пытаемся разобраться в "российстве" и "русскости", ломаем голову над вопросом: Великая Россия или Московское княжество? А там бьются над проблемой "британства" и "англичанства", задаются вопросом: Великая Британия или маленькая Англия? Вот лишь некоторые названия книг, вышедших в Англии в последние годы, авторы которых озабочены вопросом самоидентификации страны и реформами лейбористов по федерализации ее унитарного устройства: "Смерть Британии", "Ликвидация Британии", "Как быть британцем?", "Знаем ли мы, кто мы есть?".
Удивительно, но по сравнению с туманным Альбионом мало еще у какой другой страны так много наименований, в которых иностранцу не мудрено запутаться. Соединенное Королевство - самое официальное из них. Сказав просто "Великобритания", вы упустите Северную Ирландию, "Британия" - Шотландию, а "Англия" - и вовсе укажете только на одну национальную составляющую страны. Будет неблагоразумно назвать шотландца, валлийца или ирландца "англичанином". В лучшем случае вам это сойдет с рук как "несмышленому иностранцу", а в худшем на вас обидятся. Меньшинство населения страны именует себя британцами, а большинство предпочитает называться "англичанами", "шотландцами" или "валлийцами". Флаг государства представляет собой наложение друг на друга флагов Англии, Шотландии и Ирландии. А многие ли в России назовут себя "россиянами" вместо "русский", "татарин", "башкир"?
Конечно, в России мы говорим о межцивилизационном расколе (или слиянии, переходе - как кому нравится) в ментальности, имея в виду азиатскую, восточную и европейскую, западную ипостаси. В Англии это проблема западной внутрицивилизационной неоднородности, что, однако, не мешает спорящим сторонам быть похожими в своей аргументации и объединяться в аналогичные по своим позициям лагеря.
Британские евроскептики, атлантисты это по сути дела российские западники. Первые боятся, что Британия станет провинцией Европы, а вторые - что Россия скатится в некую азиатчину. Британские евроэнтузиасты опасаются, что их страна станет 51 штатом США, а славянофилы - что Россия превратится в задворки Европы.
У этих течений есть свои более радикальные интерпретации. Если в России сильно панславистское течение, сторонники которого призывают к союзу "братских славянских народов", то еврофобы в Англии давно вынашивают проект англосаксонского союза, союза англоязычных наций, так называемой евросферы, в которую могли бы войти помимо Англии США, Австралия, Канада, Новая Зеландия и Ирландия. Еще Уинстон Черчилль говорил о возможности "единого англо-американского гражданства". Конрад Блэк, один из последователей этой идеи, пишет: "Британия географически, культурно и политически находится в центре Атлантического сообщества, тогда как по всем этим позициям она на периферии европейского порядка". Его единомышленник Роберт Конкест в более экзистенциональных тонах говорит об англоязычных государствах: "Мы обладаем физической способностью и моральным престижем сохранить хрупкий мир на международной арене и в перспективе оказаться в ее центре, являя пример мировому сообществу".
У сторонников англосферы есть свои аргументы. Так, в 1990-е гг. прямые британские инвестиции в экономику США в два раза превосходили инвестиции в страны ЕС, в то время как инвестиции США и Канады в экономику Великобритании превысили аналогичные вложения стран ЕС вместе взятые. Еврофобы указывают и на то, что США и Британия имеют родственную философию антиэтатизма, свободной торговли и прорыночной политико-экономической культуры.
С другой стороны, если в России немало симпатизирующих евразийским идеям в духе Льва Гумилева, противопоставлявшего "Великую степь" Европе, то в Англии набирают вес еврофедералисты, не имеющие принципиально ничего против Соединенных штатов Европы, которые, по их мнению, должны противостоять глобальным притязаниям заокеанской супердержавы.
Как это часто бывает, кроме этих двух течений и их радикальных проявлений существует и усредненная версия. Британские интегралисты, схожие с российскими евразийцами-либералами, выступают за сближение страны и с объединяющейся Европой, и с Америкой. Маргарет Тэтчер называла Атлантическое сообщество Европой, расположенной по обе стороны океана, расширяя, таким образом, ее границы далеко за пределы их географической константы. Английский журнал "Спектейтор" пишет, что Европа это во многом благородный проект, который может быть превзойден только еще более величественным - охватом Британией как ЕС, так и сферы НАФТА. В этой связи интегралисты ссылаются на то, что такие страны, как Норвегия, Швейцария, Исландия и Лихтенштейн имеют свободный доступ к рынкам ЕС, что в то же время не мешает им вести переговоры о присоединении к НАФТА.
В США эти настроения встречают понимание. Патриарх американского политического истэблишмента Генри Киссинджер считает нужным сохранить статус "особых отношений" между Англией и США и поддерживает идею двухскоростной интеграции Европы.
Идейное противостояние евроэнтузиастов и еврофобов в Британии не ограничено сотрясанием воздуха, а сильно влияет на реальную политику. Поражение консерваторов на парламентских выборах в 1997 году не было бы таким катастрофическим, если бы тори не были глубоко разделены по оси: проевропейцы - атлантисты. Тогда консерваторы в глазах избирателей представляли собой необратимо расколотую организацию. По словам Тони Блэра, сложились фактически две консервативные партии, ведущие предвыборную борьбу, и Джон Мейджор не стоял во главе ни одной из них. В начале 1980-х гг. это противостояние довело до реального раскола Лейбористскую партию.
Сообщество английских экономистов охвачено той же идейной лихорадкой. Одни защищают англосаксонскую социоэкономическую модель развития, которая проповедует идеи "государства - ночного сторожа", минимального регулирования экономики, свободной торговли, неограниченной глобализации, максимальной гибкости на рынке труда. Противостоящий лагерь ратует за континентально-европейскую, или рейнскую, модель развития, стоящую на страже социального рынка, свойственного континентальным странам Европы.
"Лебедь, рак да щука" британского менталитета тянут в разные стороны и идейные предпочтения на уровне гражданского общества. Опросы общественного мнения показывают, что большинство простых граждан считает ЕС главным фактором влияния на жизнь их страны в недалеком будущем. Однако на вопрос, кто в случае кризиса будет главным внешнеполитическим союзником Британии, еще больше людей отдают пальму первенства США, за которыми с большим отставанием следует Европа. В то же время большинство англичан считает, что в вопросах экономики Лондон должен учиться у Германии, а в вопросах демократии - у США.
Англия не избежала двойственного отношения к внешнему миру и в сфере внешней политики. Одни со времен Уинстона Черчилля цепляются за идею "особых отношений" с США, другие видят будущее страны в Европе. Среди "трех великих внешнеполитических сфер", провозглашенных Черчиллем, объединяющаяся Европа занимала последнее место после британского Содружества и США. Однако с 1973 года, когда Британия с третьей попытки вступила в ЕС, укреплялась тенденция по его превращению в приоритетного партнера страны, ее оценка как части Европы, а не как самостоятельного субъекта международной политики наравне с ЕС и США.
Видение Черчилля срединного положения Англии между Москвой и Вашингтоном проявилось еще на переговорах в Потсдаме в 1945 году. С его же легкой руки после окончания Второй мировой войны термин "особые отношения" вошел во внешнеполитический лексикон, хотя их суть проявилась еще в 1940 году, когда в обмен на долгосрочную аренду некоторых управляемых Британией заморских территорий Вашингтон предоставил Лондону 50 эсминцев и торговые привилегии в закупке вооружений.
Эволюция во внешних ориентирах Соединенного Королевства протекала медленно, но стала заметной к концу 1960-х годов. Тогда одна из ведущих британских газет "Файнэншл Таймс" указывала на то, что основной интерес для США в "особых отношениях" заключался в том проамериканском влиянии, которое их заокеанский союзник все еще может оказывать в Европе, Азии и Африке. Но даже по прошествии следующих двадцати лет Лондон продолжал "сидеть на двух стульях". В 1982 году британский министр иностранных дел Фрэнсис Пим заявил, что двойной фундамент, на котором зиждется внешняя политика страны, это Атлантический союз и ЕС. Речь Тэтчер, произнесенная ею в бельгийском городе Брюгге в 1988 году, в которой она предупредила об опасности построения европейского сверхгосударства за счет отношений с Вашингтоном, стала Библией для английских евроскептиков.
Уже в наши дни Тони Блэр пытается с разной степенью успеха и дальше балансировать между двумя потенциальными геополитическими конкурентами. "Не попадайтесь в ловушку мифологии о необходимости выбора между ЕС и США, - призывает он. Наша тесная связь с Европой означает тесную связь с США". На фоне глубоких личных симпатий между Тэтчер и Рейганом, а позже между Блэром и Клинтоном, подобные пожелания казались обоснованными. Однако с приходом в Белый дом Буша-младшего, перед лицом перспективы остаться за бортом "евроленда", эта аргументация многим в Англии уже не кажется столь убедительной. Так, известный британский политический аналитик Хьюго Янг говорит в резкой форме: "Должна быть подведена черта под нашей ролью куклы Вашингтона".
Тем не менее и сейчас внешняя политика Лондона по отношению к США и Европе, несмотря на раздаваемые в обе стороны успокаивающие заявления, носит двоякий характер. Англия с завидной прытью безоговорочно поддерживает все шаги Вашингтона в отношении Ирака, включая неоднократные совместные бомбежки сомнительного характера. Блэр взял на себя незавидную роль главного вдохновителя агрессии НАТО против Югославии. С другой стороны, когда США заявили о своем выходе из Киотских соглашений по ограничению вредных выбросов в атмосферу, заместитель Блэра Джон Прескотт недвусмысленно осудил это решение.
В ряде вопросов Лондон занимает выжидательную позицию, например, отмалчивается по поводу радарных станций раннего предупреждения в Йоркшире, которые США необходимо задействовать в проекте НПРО - новой версии "звездных войн". Но мало кто сомневается, что Англия не посмеет отказать Вашингтону, если вопрос встанет ребром. В то же время, она активно подключилась к созданию европейских сил быстрого реагирования, которые, как не клясться в верности НАТО, объективно повысят, хотя и не в ближайшем будущем, независимость Европы от США в вопросах безопасности.
Усиление проевропейских настроений во внешней политике Англии отразились и на ее отношениях с Россией, в которых она стала занимать более самостоятельную роль. Всем памятен блиц-визит Тони Блэра в Санкт-Петербург в марте 2000 года, который оказал тем самым неоценимую услугу кандидату в президенты России Владимиру Путину на фоне бичевания Москвы в Совете Европы за Чечню. С тех пор в Лондоне отношения между двумя странами именуют не иначе как "новое стратегическое партнерство". Одно время поговаривали даже о том, что ось Москва-Берлин-Париж, обозначавшаяся при Ельцине, может уступить место оси Москва-Лондон. Конечно, такие и подобные им планы нереальны при нынешнем состоянии России, однако за такими прожектами могут стоять некоторые реальные тенденции.
Например, доклад, принятый в 2000 году по итогам обсуждения в Комитете по международным делам палаты общин британского парламента по вопросу об отношениях с Россией, показал, что Англия в последние годы все более дифференцировано и разборчиво всматривается в окружающий ее мир. Одно дело пропаганда в средствах массовой информации, а другое - реальная оценка ситуации искушенными в международных делах британскими политиками, когда идеологические стереотипы отодвигаются в сторону. В документе говорится, что Россия сохраняет "значительное влияние", особенно на Балканах, Дальнем и Ближнем Востоке, Южной Азии и в СНГ, имеет "глобальные интересы" как в Азии, так и в Европе.
Правительству рекомендовано сделать все возможное для максимального вовлечения России в Постоянный совет Россия-НАТО, а последняя должна "продемонстрировать желание вступить в искренний диалог с Россией и лучше учитывать последствия своих действий в отношениях с ней". В докладе признается, что Россия имеет причины ставить под сомнение верность НАТО своим обязательством перед Постоянным советом в условиях преднамеренной маргинализации ее роли в ключевых вопросах европейской безопасности. Английские парламентарии не остановились перед тем, чтобы в этой связи пожурить даже Вашингтон. "США предлагают России такую форму отношений, - заявили они, - которая во многом связывает действия Москвы на международной арене в отсутствии ответных гарантий безопасности". Еще более неожиданным было признание, что невнимательность к опасениям России по поводу расширения НАТО на восток нанесло отношениям альянса с Москвой урон.
Даже по такой болезненной проблеме как Чечня, позиция британского истэблишмента далеко не монолитна. Во время дебатов в палате лордов в июле 2000 года баронесса Кокс заявила: "Слишком часто СМИ дают негативную, одностороннюю информацию о России, демонизируют ее... Какова бы ни была история отношений России и Чечни, в 1990-е гг. ситуация в последней характеризовалась террором, анархией, массовыми нарушениями прав человека... Россия не могла стоять в стороне". Ее коллега лорд Хауэлл соглашается с этой оценкой: "То, что происходило в Чечне, это процесс эрозии, восстания, дезинтеграции и беззакония, перекинувшийся на Дагестан... Если бы его не остановили, это означало бы распад всей Российской Федерации".
Несмотря на все сказанное, нельзя ожидать от Англии в обозримом будущем окончательного выбора в пользу Вашингтона, Брюсселя или какой-либо "оси". Похоже, что в международных делах Лондон будет и дальше использовать выгоды своего срединного геополитического положения, акцентируя те или иные свои предпочтения в зависимости от обстоятельств.
Одним из новейших проявлений неопределенного положения Соединенного Королевства в западной системе координат стала концепция "третьего пути", выдвинутая "новыми лейбористами". Это название само по себе в очередной раз напоминает о двуликой ментальности Англии. Как и Россия, она все время старается смотреть одновременно на Запад и Восток. Суть концепции - поиск золотой середины между североамериканской и континентальной европейской моделями развития. До прихода в Белый дом Буша-младшего Блэр развил большую активность по налаживанию диалога между Европой и США по поводу дальнейших путей развития западного общества. Было проведено несколько так называемых семинаров по проблемам "третьего пути" на высшем уровне. Многим в европейских странах импонируют эти начинания Блэра. На одном из семинаров бывший премьер Италии Массимо Д"Алема сравнил деятельность Блэра с наведением мостов между Европой и Америкой, а канцлер Германии Герхард Шредер стал соавтором Блэра в нашумевшей декларации "Третий путь/Новый центр".
Другие считают, что новое издание интегралистского подхода правительства лейбористов к проблеме выбора между ценностями США и Европы не срабатывает. Известный английский политический комментатор Уилл Хаттон в этой связи доказывает, что стремление копировать опыт США приводит к тому, что Британия в результате обделена как американским и восточно-азиатским динамизмом, так и высокой степенью социальной сплоченности Европы. Недавние события в Великобритании, страны по западным меркам зажиточной, когда гражданское неповиновение оказали целые кварталы, в которых живут выходцы из азиатских стран, подтверждают эти наблюдения.
Многих в "новых лейбористах" беспокоит то, что за годы их правления концепция перераспределения общественного богатства стала менее ясной, чем прежде. Раньше она не допускала как уравниловки, так и слишком большого разрыва в доходах. В настоящее время, свидетельствуют критики политики нынешнего правительства, Британия - страна большого социального неравенства; положение в этой сфере не столь плохо, как в США, но хуже, чем в остальной Европе.
Ничего похожего по масштабу на британское "государство благосостояния" - систему государственной социальной помощи населению - в Америке нет.
Лежит ли будущее Великобритании восточнее или западнее нее? Вероятно, ответить однозначно на этот вопрос также нельзя, как и на вопрос о месте России на евразийских просторах. Ни та, ни другая страна вряд ли когда-либо сможет полностью отказаться от своей принадлежности к обеим частям окружающего их мира. Бесполезно объявлять Россию исключительно частью европейского или азиатского мира, также как Британию - североатлантического или европейского. На разных этапах своей истории они могут склоняться в ту или иную сторону, чтобы позже восстанавливать пошатнувшееся равновесие. Азия есть Азия, Европа есть Европа, Америка есть Америка. Но России и Англии суждено стоять перед вечной дилеммой. Одним это кажется проблемой, другим преимуществом. Объяснять реальность можно по-разному, но нет смысла оспаривать ее, а "филии" и "фобии" будут существовать всегда. Просвещенные российские евразийцы и британские евроамериканцы - интегралисты отстаивают ни что иное, как историческую миссию своих отечеств, нравится это кому-то или нет.
