Странный период в отношениях России и США

	Мадлен Олбрайт беседовала с Владимиром Путиным три часа вместо намеченных сорока минут. Несколькими часами ранее она назвала нынешний период в отношениях России и США странным. Фото АП

МАДЛЕН ОЛБРАЙТ во время своего пребывания в Москве сказала, что в отношениях между США и Россией наступает "странный период".

И действительно, у нынешнего этапа российско-американских отношений есть отличительные особенности.

Во-первых, закончилась эпоха "друга Бориса" и "друга Билла", провозгласивших в 1993 году стратегическое партнерство Москвы и Вашингтона, но не захотевших или не сумевших претворить декларации в практические дела. Но вопрос не в персоналиях, а в катастрофической политике российского руководства, в результате которой Россия превратилась из сверхдержавы в слабое государство, находящееся в перманентном кризисе. В российско-американских отношениях возникла колоссальная асимметрия. Переживающая состояние экономического упадка, политически нестабильная, оказавшаяся в международной изоляции Российская Федерация не могла восприниматься Соединенными Штатами как равноправный партнер, с интересами которого надо считаться. Декларативное партнерство на деле превратилось в модель "ведущий-ведомый", где США пытались определять основные направления как внутренней, так и внешней политики России. Но эта модель развалилась после августовского финансового краха 1998 года. Отставка Ельцина подвела черту под этой эпохой.

Во-вторых, в конце 1990-х годов выявились острые расхождения между Москвой и Вашингтоном практически по всем основным направлениям - экономическим, политическим, военным. Список разногласий выглядит впечатляющим: внешние долги и кредиты, экономические санкции и квоты, расширение НАТО, Косово, Ирак, Иран, каспийские трубопроводы, контроль над вооружениями и т.д. и т.п. Чечня лишь подтвердила, что российско-американские отношения оказались в состоянии глубочайшего кризиса. Если такое положение будет сохраняться, то произойдет закрепление новой модели, которая будет характеризоваться по крайней мере взаимным отчуждением, а в худшем варианте - институциализированной конфронтацией.

В-третьих, и у нас, и в Америке приближаются президентские выборы. Атмосфера избирательных кампаний (при всех различиях между нами и американцами), неизбежная предвыборная риторика отнюдь не способствуют поиску компромиссов на дипломатическом фронте. К тому же смена руководства в обеих странах (у нас - раньше, в США - чуть позже) будет означать не только новый личный стиль, но и коррективы стратегических подходов.

С этой точки зрения речь госсекретаря США Мадлен Олбрайт в Дипломатической академии (во время ее последнего визита в российскую столицу) дает пищу для размышлений о будущей модели отношений между Вашингтоном и Москвой. Объявив, что переходный период в международных отношениях завершился, она провозгласила начало "новой эры". Надо отдать должное государственному секретарю, которая отвергла "пораженческие настроения" и дала оптимистический прогноз: "Я убеждена, что у Америки и России есть достаточно общих интересов для того, чтобы преодолеть наши разногласия и вместе работать в подходе к крупнейшим угрозам и возможностям, с которыми мы столкнемся в новом веке".

К сожалению, этот оптимистический сценарий сегодня выглядит не слишком убедительно. Выход России из кризиса и возрождение экономической мощи страны непосредственно связаны с условиями нашей интеграции в мировую экономику. Не секрет, что основные приоритеты формирования глобального рынка сегодня определяет Запад во главе с США. Новые правила игры в мировой политике и экономике оказались серьезным испытанием для Российской Федерации.

Россия в 1990-е годы оказалась в долговой зависимости от более сильных конкурентов. Ельцин взял на себя в Беловежской Пуще все долги, которые Советский Союз набрал за годы холодной войны. К ним добавились новые долги, которые принесли в 1990-е годы кредиты Международного валютного фонда, Всемирного банка, двусторонние займы и евробонды. В прошлом десятилетии Россия получила от Запада менее 50 млрд. долл., а выплатила более 80 млрд. долл. При этом наша общая задолженность выросла в полтора раза и достигла 165 млрд. долл., что сопоставимо с размером российского ВВП по обменному курсу.

Достаточно сказать, что после августовского краха 1998 года обнищавшая Россия получила западных займов меньше чем на 1 млрд. долл., а выплатила кредиторам 10. И только в первом квартале этого года мы должны отдать кредиторам еще 3 млрд. долл. Чем больше мы платим, тем больше становится наш долг.

Пока благодаря скачку цен на нефть мы кое-как рассчитываемся с кредиторами, хотя и не со всеми, например, с членами Лондонского клуба. Но ведь нынешние цены на энергоносители долго не продержатся. Видимо, США в ближайшем будущем используют свое влияние, чтобы опустить цены на энергоносители, иначе беспрецедентно долгий период американского экономического роста при Клинтоне может завершиться повторением биржевого краха 1929 года.

Что же мы будем делать, если цены на нефть упадут? Будем, как большевики в 1918 году, отказываться от выплаты долгов империалистам?

При этом никаких серьезных переговоров о реструктуризации долгов с Россией пока Запад вести не хочет. Ельцину пообещали на саммите в Кельне летом 1999 года начать такие переговоры и... забыли. В 2000 году треть нашего федерального бюджета (или почти 4% ВВП по обменному курсу) должна пойти на выплату российского внешнего долга. И это при том, что мы в одностороннем порядке не платим советских долгов, а Запад предоставит нам дополнительных кредитов на сумму, равную половине предстоящих выплат. Но во время визита Олбрайт в Москву и президент МВФ Мишель Камдессю, и президент Всемирного банка Джеймс Вулфенсон дали ясно понять, что предоставление кредитов откладывается, причем не только по экономическим, но и по политическим причинам (Чечня).

Дело не только в том, что Запад не горит желанием давать нам деньги, а наоборот - вводит санкции под предлогом Чечни. Россия, потенциально самая богатая страна в мире, оказалась после развала СССР и прекращения холодной войны в положении, напоминающем ситуацию Веймарской Германии после Первой мировой войны.

Может ли Россия вырваться из порочного долгового круга, в котором оказалась в последние годы? Надо признать, что это неразрешимая задача, если наши кредиторы не согласятся пойти на компромисс при хотя бы минимальном учете российских интересов.

Если Вашингтон действительно готов считаться с законными российскими интересами, то Клинтон должен был бы предложить своим западным партнерам план долгосрочной (лет на 20) реструктуризации российских долгов. Ведь без американского лидерства "большая семерка" не способна на столь крупномасштабную инициативу. Но ни государственный секретарь, ни министр финансов, ни сам президент США не торопятся решать эту проблему.

Быть может, после скандалов вокруг отмывки грязных денег и коррупции нынешняя администрация боится выступить с такой инициативой, чтобы не дать повода оппозиции использовать этот вопрос в предвыборной борьбе? Или долговая зависимость используется для скрытого жесткого давления на Россию по политическим вопросам?

Еще в прошлом году Клинтон объявил, что в июне 2000 года примет решение по развертыванию национальной противоракетной обороны, причем независимо от исхода переговоров с Россией о модификации Договора по ПРО. Об этом не забыла напомнить в Москве Олбрайт. Тем самым США угрожают в одностороннем порядке пересмотреть правила игры в военно-стратегической сфере, не считаясь с интересами безопасности России.

Означает ли это, что Вашингтон хочет потихоньку отказаться от паритета в ядерных делах, если во всех других сферах паритет между Россией и США отсутствует? Олбрайт заверяла, что такого намерения у администрации Клинтона нет, но где гарантии, что у следующей американской администрации намерения не изменятся? Ведь Республиканская партия, например, сделала создание стратегической ПРО краеугольным камнем своей программы, а победу республиканцев на выборах в ноябре 2000 года исключать нельзя.

В то же время Вашингтон настаивает на скорейшей ратификации Договора СНВ-2, давая понять, что от этого будет зависеть отношение к Путину, о чем сообщил прессе во время пребывания Олбрайт в Москве пожелавший остаться неизвестным американский дипломат. Безусловно, этот договор надо было ратифицировать давным-давно. Но Ельцин потерял время, отказываясь вести с Думой переговоры по этому вопросу, а когда Дума, наконец, созрела для ратификации, США дважды срывали голосование бомбардировками Ирака (в декабре 1998 года) и Югославии (в марте 1999 года). Очевидно, вступление в действие Договора СНВ-2 больше не является для Вашингтона решающим приоритетом, ради которого они готовы хотя бы на пару недель отложить очередную силовую акцию. Ведь практически все американские эксперты уверены, что через 10 лет из-за финансовых проблем ядерные вооружения России сократятся до куда более низкого уровня, чем предусмотрено CHВ-2.

Почему же сейчас администрация Клинтона стала торопиться с ратификацией? Возможно, после провала в сенате Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний нынешний президент не хочет заканчивать свой срок в Белом доме, не сумев добиться за 8 лет вступления в силу хотя бы одного крупного соглашения о контроле над вооружениями.

Но нельзя исключать и того, что в США хотят убедиться, что экономические трудности сделали Москву готовой к уступкам в стратегической сфере, включая ПРО. Ведь сколько раз Ельцин блефовал, угрожая чуть ли не третьей мировой войной из-за расширения НАТО, бомбардировок Ирака, агрессии против Сербии, а потом шел на уступки "другу Биллу"...

Семь лет я призывал к скорейшей ратификации Договора СНВ-2. Если бы это произошло в 1994 или 1996 годах, то теперь у нас был бы Договор СНВ-З, да и Договор по ПРО не оказался бы под угрозой. Но сейчас мне кажется, что стоит не спешить, а просчитать варианты. Что произойдет, если в ответ на ратификацию Думой многострадального договора контролируемый республиканцами сенат отвергнет Протоколы 1997 года о продлении сроков СНВ-2 и демаркации тактической и стратегической ПРО? Что произойдет, если Клинтон в июне или июле все-таки объявит свой план развертывания национальной противоракетной обороны в нарушение Договора по ПРО?

Поторопившись с ратификацией Договора СНВ-2 (которая, конечно же, будет жестко увязана с соблюдением Договора по ПРО), мы можем через несколько месяцев оказаться перед дилеммой: либо признать, что мы блефовали, и публично капитулировать, либо пойти на жесткую конфронтацию с США. В первом случае мы продемонстрируем всему миру, что Москва не способна защитить свои интересы и согласна безропотно следовать диктату Вашингтона. Во втором - развалится весь режим контроля над стратегическими вооружениями (ПРО, СНВ-2 и СНВ-1) и исчезнут всякие надежды на компромисс по вопросу с долгах.

Между тем если в апреле окажется неудачным третье испытание американской ракеты-перехватчика, то Клинтон скорее всего объявит, что по техническим причинам развертывание ПРО откладывается. К тому же при сохранении экономического бума в США уменьшатся шансы республиканцев на победу на президентских выборах, и демократы не будут бояться критики со стороны оппозиции. К сожалению, решение Вашингтона будет определяться внутриполитическими и техническими факторами в куда большей степени, чем голосованием в Думе.

Немедленная ратификация Договора СНВ-2 имеет смысл только в том случае, если Клинтон отложит решение по национальной противоракетной обороне. Тогда надо не только ратифицировать договор, но и как можно скорее начинать переговоры по СНВ-З и ПРО, которые, очевидно, завершатся уже при следующем хозяине Белого дома. С новой администрацией США, видимо, придется искать решение и финансовых проблем. Естественно, что нам придется идти на серьезные уступки, но компромиссы должны быть обоюдными.

Если же Клинтон в июле вce-таки объявит о развертывании ПРО, то при нератифицированном Договоре СНВ-2 у нас будет куда более широкое поле для маневра в выборе тактики дипломатического и военного ответов.

"Странный период" в российско-американских отношениях не будет длиться вечно. Москве и Вашингтону скоро придется принимать важные решения. Олбрайт права: у России и Америки действительно есть не только противоречия, но и общие интересы. И именно на основе признания взаимных интересов должны строиться отношения между двумя странами в XXI веке.