Юлия и Александр Волковы – гимнасты без страха и упрека.
Фото с сайта www.circusnikulin.ru
Субботняя новость среди других – из потрясенной землетрясением Японии: представления программы «Цирк-симфония» артистов Московского цирка Никулина, которые с начала февраля гастролируют в Токио, в субботу были отменены, но с воскресенья шоу планируют показывать по графику до 21 марта.
Между тем в самом Цирке на Цветном – новая программа, которую я посмотрел на минувшей неделе. Называется «Парад аттракционов», и действительно один аттракцион сменяет в представлении другой, еще более захватывающий. Только-только Сергей Мазурин выходил в номере с сальто на подкидной доске, и вот он уже, не объявленный пока в программе, – с сольным силовым номером, забирается не по канату – по цепи, обрывает ее и с высоты прыгает вниз, успевая провернуть сальто. Как всегда, наши цирковые самые страшные свои трюки исполняют без страховки, и вот – непонятная простому человеку логика циркового артиста: под куполом снова Юлия и Александр Волковы, воздушные гимнасты на полотнах, это те самые, которые несколько лет назад срывались, были все переломаны. Слава богу, собрали их, выздоровели и – снова на манеже. Ура! И опять – без страховки! Сердце замирает, руки потеют... Живой оркестр выстукивает дробь... Ура, удалось, и – все живы-здоровы. Одно только замечание, между строк. Как обычно, с успехом, срывая каждые пять секунд аплодисменты, прошли обезьяны знаменитого дрессировщика Азиза Аскаряна. Среди прочих трюков в его номере – уже не новый, известный, с национальными танцами. Очень смешно шимпанзе в кипе отплясывает «Семь сорок», шимпанзе в цыганских юбках, шимпанзе – с грузинской лезгинкой, русский танец в кокошнике под песню «Напилася я пьяная...». Замечательно, смешно... Но, может, добавить – разнообразия и смеха ради – армянский танец, чтобы не было никаких сомнений в объективности дрессировщика? Это – вопрос.
В субботу позвонил знакомой японке – вроде бы ее родственники все живы, никто не пострадал, вечером получил от нее письмо: «Передала ваше слова театру «Читэн», и они передают Вам благодарность за соболезнование. У них как раз вчера была назначена премьера в Йокогаме, а, естественно, отменили, и на сегодня тоже. О завтра пока неизвестно, а из-за аварии атомной станции обстоятельство усложнилось. Говорят, что выставка Пушкинского музея, которая должна состояться в конце марта в Йокогаме, тоже отменится». Театр «Читэн» только что приезжал на гастроли в Москву с двумя чеховскими спектаклями – «Дядя Ваня» и «Вишневый сад», замечательный театр, хочется думать, приедут еще раз в Москву и сыграют «Трех сестер» – в их афише все четыре великие пьесы Чехова.
В субботу и воскресенье в рамках специальной польской программы «Золотой маски» в Театре.doc показывали 50-минутный спектакль-монолог Войчеха Земильского «Небольшой рассказ». Довольно прихотливо сложенный, с цитатами из великих и видеофрагментами из разных спектаклей и художественных акций, в основе, прошу прощения, интенции – апология дедушки. Войчех Земильский выступает в защиту своего деда, польского аристократа Войчеха Дзезушицкого, который на старости лет был подвергнут обструкции за сотрудничество с польским КГБ. Вытаскивая на свет божий доносы собственного деда, Земильский убедителен: в письмах было много искусства, меньше – того, что могло бы причинить кому-то вред...
Сложные мысли и чувства одолевали меня. Мне не понравился актер – перед началом спектакля, мне показалось, лицо его светилось каким-то самодовольством. Мне не нравится это «все на продажу», даже когда не обвиняют, а защищают (можно вообразить, что спросом на разнообразных фестивалях пользовался и спектакль, в котором бы внук обвинял своего деда, заодно со всей польской либеральной интеллигенцией). Я попытался представить такого же внука или правнука офицера гестапо... Оправдать – при желании – можно всё и всех, обвинить, мы знаем по собственному историческому опыту, – тоже.
А понравился мне и в этом, и в других уже показанных на «Маске» польских спектаклях социальный запал, их готовность говорить о том, что болит, и о том, что выздоравливает. И – сложная форма для такого социального, в определенном смысле – сиюминутного театра. А у нас, в нашем театре, этот самый запал – по-прежнему такая редкость, что мы готовы носить на руках любого, кто отважится заговорить на сцене о чем-то серьезном и имеющем отношение к жизни за порогом театра. Безумству храбрых поем мы песню, и, в общем, уже неважно, хорош ли этот разговор с точки зрения театра, да и есть ли там театр или нет его вовсе.