Сергей Варшавчик
Михаил Федотов считает, что следить за соблюдением профессиональной этики должны сами журналисты, но не власть.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)
- Михаил Александрович, как вы относитесь к тому, что нынешний закон о СМИ готовятся сменить на новый?
═
– Если новый закон будет лучше прежнего – ради бога. Другой вопрос, зачем менять закон, который работает? Тогда давайте спросим у себя, в какую же сторону нам нужно, чтобы этот закон работал? Если нам нужно, чтобы он работал на демократию – тогда можно констатировать, что он делает это уже четырнадцать лет. Если мы хотим строить авторитаризм, тогда, конечно, при нынешнем Законе «О СМИ» его не построишь. Но наш президент сказал, что он категорически против авторитаризма. Я ему верю.
═
– Ваш закон называют романтическим, который к тому же напоминает многим депутатам лоскутное одеяло, из-за 15 поправок, в разное время принятых к нему.
═
– Сначала разберемся с поправками, которые, мягко говоря, были неудачны, но за небольшим исключением абсолютно безвредны. Например, поправка в статьи 30 и 31, внесенная в 1995 году, согласно которой комиссии в регионах по телерадиовещанию должны были именоваться не региональными, а территориальными. Ну какая разница, как их именовать, если они так никогда и не были созданы? Или поправка, тоже внесенная в первой половине 90-х годов, в статью 4 гласит, что нельзя использовать СМИ для распространения передач, пропагандирующих порнографию. Но, простите, в самом законе с самого начала было записано, что СМИ нельзя использовать для совершения уголовно наказуемых деяний, а пропаганда или распространение порнографии как раз относится к таковым. Зачем же нужно снова было это писать? По причине низкой юридической квалификации законодателей. Но говорить, что это лоскутное одеяло, – неправильно, поскольку у нас в законах такое количество «заплаток», что закон о СМИ на этом фоне выглядит почти девственно. Что касается того, что он романтический, – и это не так. Мы с самого начала, когда создавали этот законопроект, практически без изменений ставший законом, исходили из того, что романтическим был союзный закон о СМИ 1990 года, принятый Верховным советом СССР. А российский закон мы делали как технологический, прописав в нем механизм обеспечения свободы массовой информации. Там-то как раз нет тех деклараций, которые были в союзном законе.
═
– С вами консультировались по поводу нового законопроекта, который готовится в недрах Министерства культуры и массовых коммуникаций? Все же вы доктор юридических наук.
═
– С господином Надировым, мы, к сожалению, не знакомы, точно так же, как и с господином Соколовым. Но могу сказать, что некоторые отношения с Министерством культуры у меня установились и должен сказать – это меня очень обрадовало. Если вы спрашиваете, готов ли я участвовать в подготовке замечательного законопроекта – готов. Готов ли я участвовать в подготовке реакционного проекта – нет.
═
– А разработчики готовы к вашему участию?
═
– Не знаю. Есть телефон, всегда можно позвонить.
═
– Не кажется ли вам, что просто закон о СМИ, как красная тряпка для многих власть предержащих?
═
– Да, он стоит у них как кость в горле. Но что я могу сделать? Помочь им ничем не могу. Пусть глотают.
═
– А как вы оцениваете законодательную инициативу Александра Крутова, активно обсуждаемую в Думе, согласно которой, электронным СМИ запрещается во время теракта сообщать о нем, дабы защитить физическое и психологическое здоровье зрителей и слушателей?
═
– Знаете, во Франции есть профессор Крок, который является крупнейшим специалистом в стране именно по проблемам освещения терроризма в СМИ. Он профессиональный психолог, и когда во Франции происходит какой-то террористический акт, именно профессор Крок консультирует всю французскую прессу, как освещать этот теракт, чтобы не нанести вреда согражданам. Но при этом во Франции нет закона, по которому все французские журналисты должны в обязательном порядке прислушиваться к рекомендациям профессора Крока. Подобного закона нет ни в одной цивилизованной стране. И поэтому инициатива Александра Крутова, правильная по сути, неправильна по методу. Писать подобные вещи в законе как минимум глупо. Объясню почему. Например, найдем положение из нашей антитеррористической конвенции, которая была написана и принята Союзом журналистов России еще 30 октября 2001 года. Индустриальный комитет заинтересовался этой проблемой только после «Норд-Оста», в конце 2002 года.
═
– Это после руководящего окрика из Кремля?
═
– Это не просто был окрик из Кремля, это было: «Так, мы принимаем закон, который вас всех скрутит в бараний рог!» И тут журналисты пискнули: «Мы лучше тут сами примем, а потом вам принесем все, что мы подготовим». На мой взгляд, Путин тогда наложил вето на принятые уже поправки в закон о борьбе с терроризмом и в закон о СМИ не потому, что боялся ограничить деятельность журналистов, а потому, что ему объяснили достаточно очевидную (для меня во всяком случае) вещь, что эти поправки – ни богу свечка, ни черту кочерга. От них не было бы никакой пользы. А думское большинство потом очень долго недоумевало: почему же это президент отказался от того, чтобы поддержать нашу замечательную инициативу? Да по той простой причине, что инициатива была глупая. Так вот, возвращаясь к «Этическим принципам профессионального поведения журналистов, освещающих акты терроризма и контртеррористические операции», читаем: «При сборе информации журналист должен прежде всего думать о жизни заложников и потенциальных жертв». Ну а теперь попробуйте записать это в законе. Как будет выглядеть нарушение? «Не думал»?
═
– Глупо будет выглядеть.
═
– Конечно, потому что это вопросы нравственного выбора и профессионального поведения. Дальше. Согласно конвенции журналист обязан «проявлять особую чуткость к очевидцам событий как источникам информации, в особенности в отношении детей, женщин, пожилых, а также беженцев». Как вы это запишите в законе? Но есть нормы, выработанные и принятые не спецслужбами, не кремлевскими политтехнологами, а нами, Союзом журналистов России. Обратите внимание, эти нормы есть, но нет общероссийской структуры, которая бы следила за соблюдением этих правил. Что, Министерство культуры и массовых коммуникаций будет следить за соблюдением этических правил в СМИ? Это, извините, не их дело.
═
– Стоп, там есть соответствующее подразделение – Федеральная служба по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия.
═
– Так за соблюдением закона, а не этических правил. Контроль государства за соблюдением чего-либо, помимо закона, в том числе и профессиональной этики, существует только в тоталитарных государствах.
═
– Что вы предлагаете, общественные советы?
═
– Зачем общественные советы? Есть Большое жюри Союза журналистов России. Можно сделать Большое жюри СЖР и Индустриального комитета.
═
– А если журналист не входит ни в один союз?
═
– В этом-то как раз наша слабость. У нас гражданское общество не структурировано до конца. В той же Великобритании все газеты, все печатные СМИ подчиняются независимой комиссии по жалобам на прессу, существующей при Ассоциации газетных издателей. И любой гражданин, будь то член королевской фамилии, министр, дворник, почтальон, продавец, водитель такси, если он задет выступлением прессы, имеет право туда обратиться. И обращаются. У них несколько тысяч жалоб в год. Они их рассматривают, выносят по ним решения, и эти решения выполняются.
═
– Чего, на ваш взгляд, не хватает нынешнему российскому телевидению?
═
– Как юрист могу сказать: нашему телевидению не хватает прочной правовой базы. В частности, законов о телевидении и радиовещании, о лицензировании телевидения и радиовещания, об общественном телевидении. Существование в нашей стране государственного телевидения – это нонсенс. Потому что в половине стран мира и практически вообще во всех цивилизованных, развитых странах нет государственного телевидения. Какую страну ни назовите. Америка – нет государственного телевидения и не было никогда. Великобритания, Испания, Италия, Япония, Австралия, Канада, Чехия, Польша, Румыния, Словения, Словакия, Хорватия...
═
– Говорят, что такое есть в КНДР.
═
– А это уже другой список. Неужели мы хотим числиться в нем? Я абсолютно убежден, что Путин совсем не хочет числиться в этом списке. Ему это совсем не нужно. Он любит числиться в списке «большой восьмерки», а не среди маргинальных стран.
═
– Так почему же у нас телевидение управляется по типу Северной Кореи?
═
– Потому что пока еще не осознали наши руководители, что нужно делать на самом деле. Нужно понимать, что в такой сфере, как массовая информация, со стороны властей нужна микрохирургия, а не полевая хирургия. А со стороны журналистов должно быть саморегулирование. С 1994 по 2000 год при президенте успешно работала Судебная палата по информационным спорам. Ее все уважали, к ней обращались, у нее была за эти годы сложившаяся практика, она заработала авторитет. И когда уже этот орган действительно в каком-то смысле сформировался – тут-то его и прихлопнули. Под флагом упорядочения структуры администрации президента.
═
– А точнее, по причине его излишней самостоятельности...
═
– Тогда давайте не будем плакать, что у нас плохо работает система саморегулирования в журналистской среде. Власть делает все, чтобы эта система не создалась, чтобы блокировать ее работу. Но тем не менее мы должны выполнить завет нашего президента и создать структурированное гражданское общество. А это предполагает как раз создание органов саморегулирования.
═
– Вернемся к телевидению. Нам часто говорят, что народ устал от политики, поэтому и появляется все больше развлекательных программ.
═
– Абсолютно с этим согласен. Народ устал все время видеть эту показуху. Я сам сейчас стараюсь телевизор смотреть как можно меньше, потому что смотреть эту профанацию информации, аналитики, публицистики, этот пропагандистский и развлекательный хлам – просто противно. Это какое-то издевательство над зрителями. Ну зачем нас считать полными идиотами? На самом деле меня очень интересует сейчас возможность создания общественного телевидения в регионах. Может быть, там у нас получится хороший опыт. А дальше, посмотрим.
Дарья Гармоненко 
