Телевидение не может заставить людей быть добрее

Александру Гордону нравится развлекать и провоцировать.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)

– Вы испытали стресс за последние дни?

– Разумеется. Причем не только от того, что случилось в Беслане, но и от понимания того, что ничего не изменится, потому что те люди, которые должны были покаяться или принести извинения, – находят врагов, внешних и внутренних, для того чтобы снять вину с себя.

– О чем ваша программа?

– Программа о тех, кто уже пережил стресс сам или доставил неприятности другим, заставив их пережить стресс.

– С чем связано столь резкое изменение вашего имиджа? От научной, камерной программы, которая шла глубокой ночью, – к развлекательному ток-шоу с множеством зрителей в студии?

– Мне кажется, что эти изменения кажущиеся, внешние. Причин тому несколько. Во-первых, об имидже я с негодованием говорил еще лет десять тому назад. Даже давал интервью журналу «Плейбой», где вообще отрицал необходимость создания имиджа, поскольку это срез, это плоская вещь. Образ состоит из многих деталей, а имидж – это только одна из граней образа. Кроме того, о каком имидже можно говорить, если еще задолго до ночных программ я вел развлекательные программы радиостанции «Серебряный дождь», в частности «Хмурое утро»? Причем тут имидж? Это роли, а я по образованию актер. Во-вторых, я всегда говорил и настаиваю на этом, что ночная передача при ее камерности и сложности тоже была развлекательной. В свое время, довольно уже давно, я по просьбе Эдуарда Михайловича Сагалаева, еще будучи на ТВ-6, написал короткую записку, где сформулировал, чем, по-моему, должно заниматься телевидение. Оно должно информировать, развлекать, просвещать и провоцировать. Провоцировать на покупку прокладок, политиков, на активную позицию в том или ином вопросе и т.д. Поэтому все телевизионные программы, сколько бы их ни было и к каким бы телевизионным жанрам они ни относились, они все равно – варево, составленное вот из этих четырех ингредиентов.

– А «Стресс» в данном случае что?

– Это развлечение и провокация в большей степени. Для меня это еще и информация, потому что я узнаю образ жизни так называемых простых людей, которые приезжают из самых глухих концов нашей необъятной страны к нам на программу. Кроме того, я надеюсь, что эта программа не одним и двумя выпусками, а в целом может дать ответ на очень непростые вопросы: чем сейчас живет человек в России, кем он себя считает и как он относится к другим? Другое дело, не дай бог, выносить их на поверхность, сделать из этого заумь или предпринять отчаянные попытки выжать из телевизионной программы больше, чем она может. Вот этого надо избежать.

– Что вы имеете в виду?

– Вы же знаете, что у нас каждый второй говорит о своем мессианском предназначении и очень легко убедить других в том, что эта программа необходима. Не потому, что она развлекает людей, а потому, что она их лечит, она заставляет их быть лучше, добрее, терпимее относиться к другим. Но всего этого телевидение не может. Это с трудом может школа, в последнее время почти не может семья, это никак не может государство. При чем здесь телевидение? У него нет таких функций. Человек должен включить программу: осталось – осталось, вылетело – еще лучше.

– Ну есть же программа «Жди меня», в которой встречаются через много лет потерявшие друг друга люди. Очень действенное воздействие на зрителя оказывает, знаете ли.

– А на что это воздействует?

– На судьбы.

– Нет, я говорю о другом. Судьба людей, которые встретились после долгой разлуки в прямом эфире, – это их судьба. Это отдельная история. Мы говорим об аудитории, на которую вот это событие должно повлиять и сделать их лучше.

– Так и оказывает, и делает.

– Я с вами не согласен, потому что никто после этого решительным образом – почти убежден – своей жизни не изменил. Ну, может быть, кинулся искать одноклассников или вспомнил о первой любви, может быть, позвонил родителям. Но и все. Поэтому раздувать телевизионную картинку до размеров события, которое может изменить судьбы людей, – мне кажется, это пошло.

– То есть все-таки развлечение?

– Конечно, развлечение.

– Некоторые ваши герои, скажу честно, меня поразили. Особенно учительница из Иркутской области, которая, по-моему, не осознавала, куда ее вытащили, что над ее историей в итоге посмеется вся страна. А зачем, собственно, смеяться над теми, у кого низкий IQ?

– Видите ли, в чем дело. Люди – разные, и истории у них – разные. И стресс, который они испытывают в жизни, – тоже разный. В данном случае этот сюжет я адресовал очень хорошо знакомому мне человеку, родственнице, которая очень любит самолечиться народными методами.

– То есть она так же, как та учительница, регулярно лечится двумя бутылками неочищенного скипидара, смешанного с нарезанными кусками хозяйственного мыла?

– Ну или перекисью водорода. Был недавно такой случай в моей семье. Болезнь-то общая. Это, если хотите, сатира.

– Ильф и Петров?

– Я слышал уже много чего. Ильф и Петров, Зощенко, Булгаков, даже Шекспир.

– Скорее все-таки это в стиле Зощенко.

– Зощенко, конечно же. Эта программа – просто кладезь для небольших рассказов, и я думаю, что это кого-то может реально зацепить. Конечно, потому что представить себе простого, нормального человека, который: а) выльет 2 бутылки неочищенного скипидара в ванну и залезет туда с удовольствием, б) радостно и охотно будет рассказывать об этом, в) не просто будет рассказывать об этом, а приедет черт знает откуда на телевидение, чтобы рассказать об этом всей стране...

– Г) выяснится, что это не первый и не последний его поступок.

– Не первый и не последний┘ Ну, бывают такие люди. Вы знаете, я вот никакого особого раздражения по поводу того, что этот учитель учит детей, абсолютно не почувствовал. Мне было радостно, что такие наивные люди в нашей стране еще есть.

– Кстати, как вы в школе учились, хорошо?

– До восьмого класса хорошо, а потом отвратительно.

– Это было видно, особенно когда вы обращались к ней со словами «слава богу, я не учитель».

– Я представлял на ее месте учительницу, которая у нас была, которая говорила, что некоторые реакции в химии идут с выделением тепла, то есть происходит теплообмен. Я на всю жизнь это запомнил – «теплообмен». Нет, они такие же реальные, абсолютно живые люди. Единственное условие, которое было поставлено мной, когда я соглашался на этот эксперимент, – ни одной подставы. Как только будет хоть одна подстава, как только мне по той или иной причине притаскивают актера – я ухожу отсюда.

– А как вы определите, подстава или нет?

- Ну, во-первых, я актер, начнем с этого. Во-вторых, мне кажется, что не очень большой дурак. Ну а в-третьих, знаете, два вопроса в ту или другую сторону, и любая легенда рушится. В противном случае это должен быть гениальный актер. Всякий раз, когда я смотрю телевизионные подставы, это видно с первого взгляда. В частности, «Окна» этого и не скрывают. Этим грешат и разные судебные программы, когда в суде якобы решаются судьбы людей. Этим грешат давно раскрученные так называемые ток-шоу. Подстав так много, что, видимо, редакторы программ не очень отслеживают друг друга, и одни и те же актеры появляются в разных ролях. Часть из этих актеров я даже знаю. Поэтому это смешно.

– Как я понимаю, сложность вашего ток-шоу не столько техническая, сколько психологическая, поскольку ваши редакторы очень мучаются с этими людьми, уговаривая их приехать в Москву и на всю страну рассказать о себе.

– Редакторская группа работает идеально. В тех условиях, в которых они работают, я не могу себе представить никого, кто сделал бы эту работу лучше. То, что сюжеты «слетают», конечно же, не их вина. Пока это наша беда. Пока – потому что когда программа выйдет в эфир, я увижу здесь тонны писем, услышу миллионы звонков. У каждого есть история, которую он хочет рассказать, и потом все сведется только к отбору. Почти убежден в этом. Сейчас же, пока никто не знает, что это за передача, когда совершенно непонятно, стоит ли ехать - редакторы вынуждены рыскать по стране. Плюс съемочные группы, поскольку надо отснять на месте антураж, чтобы доказать документальность происходящего. Мало того, бывает, что люди приезжают, и уже в процессе записи сюжета выясняется, что он слабый и идти не может.

– Кто определяет, какая история слабая, а какая сильная? Вы?

– Я не автор, я исполнитель. Поэтому я очень послушен на этом этапе. Я понимаю, какая головная боль у них найти историю, обработать ее, привести людей. Я не капризничаю, не сопротивляюсь, бывает, что мне дают истории за день до записи, что для меня в моей манере работы просто ЧП – я люблю подготовиться, покопаться...

– Поговорить...

– Нет, говорить нельзя.

– То есть вы с ними не встречаетесь?

– Я с ними встречаюсь, киваю им, кого надо, успокаиваю, даю валерьянку там или коньяк перед началом, но говорить с ними за кулисами – нельзя. Потому что они выдохнутся, будут считать, что все рассказали. А выйдя на программу, увидят того же человека, которому только что все рассказали, и замолчат. Или выучат какие-то фразы и формулы, которые будут казаться искусственными и будут этими словами пытаться донести эту историю. Выбора пока большого нет. Когда он будет, я думаю, что приму гораздо более действенное участие в отборе и композиции. Тут же главное не просто отобрать, важно скомпоновать три истории, чтобы получилась одна большая и при этом не дайджест. Такая сверхзадача.

– У меня такое ощущение, что для вас это некий паноптикум.

– Ну я же живой человек и стараюсь им оставаться в кадре. Есть люди, которые вызывают сочувствие, есть люди, которые вызывают негодование, есть люди, которые у меня вызывают реальное неприятие, граничащее с отвращением. Вот пример последнего. Расскажу вкратце, поскольку сюжет еще не был в эфире. Молодой человек, в силах которого было предотвратить трагическое событие, вместо того чтобы позвонить в милицию, вызвать «скорую», пожарных – берет камеру и снимает это от начала до конца. Задаю вопрос: «А у тебя не было мысли никакой другой, что лучше было бы помочь в этот момент?» – «Нет. Было клево». Я шесть раз в программе обращался к нему с вопросом. Шесть раз! «Зачем ты это делал?» – «Как зачем? А потом покажут в «Сам себе режиссер» или в «Вы – очевидец».

– Вы же сами говорите, что телевидение – это развлечение. Вот он и развлекся.

– Вне всякого сомнения. Я просто говорю о том, оно ведь не сделало его хуже – он бы и так никуда не побежал, никуда бы он звонить не стал, но тут он еще и камеру взял.

– Решил подзаработать.

– Ну да, думал, что ему заплатят за это.

– Вы много лет работали в Америке и довольно нелицеприятно отзывались об умственных способностях ее жителей. Но, глядя на ваших героев, мне кажется, что они недалеко ушли от американских обывателей.

– Там с жиру бесятся все-таки, как ни крути. Вот я снимал историю в программе «Нью-Йорк–Нью-Йорк» про одного пожилого пожарного, который, выйдя на пенсию, сел во дворе своего дома и стал махать рукой проезжающим автомобилям. А те в ответ сигналили ему. Из этой небольшой истории вырос большой скандал по поводу первой поправки к Конституции США. Потому что соседи, которые живут на улице, – а он проделывал это регулярно по 8 часов в день, поскольку ему делать нечего, – начали сходить с ума. Недвижимость, которой они владели, упала в цене. Никакие уговоры, сигналы, знаки, мэры не помогали, потому что он написал письмо в Конгресс, и оттуда конгрессмены, которые не живут на этой улице, ответили ему: «Вы имеете право. Первая поправка Конституции гарантирует это право. Пусть мэр наведет порядок, чтобы они не сигналили». Вот абсолютная история для «Стресса», но это американская история.

– Да, у нас бы на второй день вышли и накостыляли ему.

– Абсолютно верно.

– Почему, на ваш взгляд, телевидение столь безудержно ударилось в развлекаловку? Почему практически не осталось серьезных политических программ, в том числе и на НТВ?

– Ну, тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что никакой откровенной политики на нашем канале, как и на других, сегодня быть не может. Тут и говорить-то не о чем. Все абсолютно понятно. Я, перед тем как согласиться на эту передачу, делал заявки на две другие, которые в той или иной степени ставили перед страной большие вопросы, на которые страна должна была ответить. Они были посвящены не тактике выживания, а стратегии жизни. Мы пытались представить Россию в 2030 году. Вот такая большая задача была. Я услышал внятные, разумные слова о том, что такая передача не нужна. Дальше я уже стал сам домысливать, почему она не нужна – либо там знают, что надо делать, и поэтому им советчики не нужны, либо там ничего не хотят делать, и поэтому им тем более советчики не нужны. Я не диссидент, не борец, не политический деятель, меня это мало волнует, мне хотелось сделать телевизионный продукт вот такого рода – не вышло. Парадоксальным образом программа «Стресс» является самой политической программой на сегодняшнем телевидении, потому что мы говорим о жизни простых людей, и когда ты видишь абсолютный, огромный непроницаемый тупик, в котором оказалась огромная часть жителей нашей страны, его нельзя разглядеть нигде больше.

– А по чьей вине они оказались в этом тупике?

– По воле жизни. Называйте, как хотите, – государства, власти, обстоятельств, культуры, истории, Америки, инопланетян – какая разница? Оказались. Это нечто, это какая-то дыра, абсолютный туннель без выхода на свет. Мы не увидим этого в новостях. Мы не увидим этого в художественных произведениях, потому что там сила воображения, если она есть у человека, все равно воссоздавая жизнь, искажает реальность. Узнаешь другое – внутреннюю жизнь, но не обстоятельства. И вот, нате, пожалуйста, – сидят живые люди на программе: кто рыдает, кто хохочет. Из них, как из камешков мозаики, складывается срез страны. И я вдруг понимаю, после того как похоронил еще один проект, документальный цикл «Дураки и дороги», что я – иностранец из Москвы (потому что Москва – не Россия) – из этой виртуальной страны отправляюсь путешествовать в страну настоящую.