Александр Герасимов не ставит себе задачу воздействовать на общество.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)
– Александр, когда я смотрел вашу программу, у меня сложилось впечатление, что выборы главы государства вызывали у вас идиосинкразию.
═
– Идиосинкразия, как известно, – это отрицательная реакция. Нет, президентские выборы меня не раздражали. Всякий человек волен принимать самостоятельные решения: идти или не идти на выборы, вычеркивать всех или никого не вычеркивать. Как журналист я не имею права их оценивать – хорошие, нехорошие, демократические, недемократические. Они есть, и я должен фиксировать то, что происходит и по возможности анализировать. Вот и все.
═
– На НТВ как-то мало фиксировали президентскую кампанию, не в пример Первому и второму каналам.
═
– А у нас нет обязаловки. Если есть интересное событие, если интересные мысли у кандидата – тогда мы показываем. Если нет – не замечаем. Это касалось как кандидата № 1, так и кандидата № 7. Для нас этот процесс имел важное общественное значение, но нам линию партии соблюдать не обязательно, потому что мы негосударственное телевидение.
═
– В свое время вы ушли с командой Киселева и потом пришли на НТВ. Почему?
═
– Банальная история, почему уходили. Тогда я рассматривал все, что происходило вокруг компании, как ее захват. И никто меня пока не переубедил. Если вы помните, в ночь с 13 на 14 апреля произошел захват телекомпании командой Йордана. Так вот, 14-го я еще был на каких-то митингах, а 15-го оказался в больнице и две недели наблюдал за развитием событий со стороны. И мне показалось это абсолютно не моей историей – я говорю о фактическом захвате ТВ-6 киселевской командой. Пару месяцев я поболтался без работы и в итоге принял предложение REN TV. Потом, уже в прошлом году, когда Йордана не стало, я посчитал, что морально эта поляна для меня чиста, и принял предложение Николая Сенкевича сюда вернуться.
═
– Вы продолжаете общаться с Евгением Киселевым?
═
– Да, нерегулярно, но мы с Женей встречаемся. Остались друзьями.
═
– Нет ли у вас ощущения, что НТВ сломали хребет?
═
– Да не столько хребет, знаете ли, хребет – это понятие очень медицинское, сколько команду разогнали – это очевидно. НТВ образца 2000 года и 2004-го – абсолютно разные компании.
═
– По уровню звездности?
═
– Просто по духу. С одной стороны, известные события подействовали – народ стал более циничным, более прагматичным. С другой стороны – время поменялось, стало более жестким. Страна на дворе другая. И, наверное, это неплохо, что журналисты, которые работают на НТВ, больше думают о себе. Вот в той звездной, как вы говорите, команде была такая совковая романтика. Плечо к плечу, рука об руку. В этом было что-то от времен Павлика Корчагина. Сейчас все по-другому.
═
– Повзрослели?
═
– И это, наверное, тоже. Ведь большей части сотрудников было тогда 26–27 лет.
═
– Нет у вас ностальгии по тем временам, когда аналитические передачи влияли на кадровую политику Кремля?
═
– Ни в коем случае. Это ведь очень субъективная вещь. Программа – если говорить о влиятельности – была ретранслятором того или иного кремлевского или околокремлевского персонажа. Тем самым как бы возникала иллюзия влиятельности программы. Наверное, у людей, которые занимались этим, возникало ощущение собственной значимости и значимости своего места в истории. Но мне кажется, что это не так. Я в этом отношении значительно спокойнее, чем известные персонажи, отношусь к своему месту в эфире.
═
– Вы не так амбициозны?
═
– С точки зрения политической влиятельности – да, конечно. Для меня интереснее процесс, чем результат. Упаси господь, чтобы влиять на судьбы отечества или изменить экономическую политику Кремля. Одно дело – размышлять, что бы это могло значить, откуда растут ноги, кому это выгодно и чем это может закончиться, и другое – иметь в виду, что ты вот сейчас скажешь – и тысячи чиновников содрогнутся, сотни уйдут в отставку или изменят свой взгляд на жизнь. Это чушь собачья.
═
– На канале существуют две аналитические программы – ваша и Леонида Парфенова. Не многовато?
═
– Ну, во-первых, как известно, конкуренция – двигатель всего на свете. Во-вторых, я, как руководитель дирекции информационного вещания, пытаюсь разводить если не информационные потоки в аналитических программах, то ракурсы их освещения. В «Личном вкладе» я ищу финансово-материальную мотивацию в тех событиях, в которых можно это найти (понимая, что в нашей стране очень много иррациональных вещей, но тем не менее). А Леня делает хороший глянцевый еженедельный журнал.
═
– То есть он хватает вершки, а вы – корешки?
═
– Я бы не стал так говорить. Есть журнал «Профиль» и есть журнал «Власть». Вот на таком уровне я бы проводил разграничения. Во многом «Личный вклад» возник как следствие, если вы помните, истории с уходом Леонида Геннадьевича в прошлом году на три месяца в скоропостижный отпуск, когда не было понимания, будет ли в итоге у нас еженедельная итоговая аналитическая программа или нет.
═
– Этот отпуск, как я помню, был связан с приходом Николая Сенкевича?
═
– Да, это было связано с приходом нового генерального директора. Понятно, что это был демарш, но уходить в отпуск в самый разгар телевизионного сезона, в финансовый сенокос, в самые рекламоемкие месяцы – февраль–март–апрель – это абсолютно антикорпоративно.
═
– Почему он ушел?
═
– Он объяснял все это усталостью. Может быть, действительно человек устал. Я не знаю.
═
– Как вам далось уговорить его выйти из отпуска? Какие аргументы вы приводили?
═
– У нас была серия встреч, на которых мы говорили о жизни. В результате было принято решение развести две передачи. К звездам у нас трепетное отношение в компании. Это нормально. Каждая звезда – это лицо, финансы компании.
═
– А не хотели бы пригласить других звезд, которые ушли с НТВ? Ту же Светлану Сорокину?
═
– С ней не было разговора. Насколько я понимаю, у нее не было желания возвращаться.
═
– Она была в телекомпании чужеродным телом?
═
– Нет, она просто очень ранимый человек. В нашей профессии надо быть толстокожим, а у Светланы Иннокентьевны нервическое строение достаточно тонкое. Я думаю, что Света просто устала. От революций, от баррикад. Ведь всякое возвращение на НТВ – что бы там ни говорили – это вещь такая┘ достаточно рисковая, поскольку нет стопроцентной гарантии, что все не повторится. С другой стороны, мне кажется, она прижилась на Первом канале, про который на телевизионном рынке ходит байка, что с этого канала уйти можно только вперед ногами.
═
– Говорят, что с вашим приходом введено визирование текстов в новостях.
═
– Дело в том, что у нас гигантский конвейер новостей. Учитывая все объемы, мы выпускаем около 7 часов прямого эфира новостей в сутки. Главному редактору, директору информационного вещания уследить за всем практически невозможно. Для этого была введена еще одна должность – сменного главного редактора, в обязанности которого вменен контроль над тем, что выходит в эфир. Должна соблюдаться преемственность новостей от выпуска к выпуску, поскольку новости делают разные бригады – утренние, дневные, вечерние, ночные, орбитные и какие угодно. Странно, когда на федеральном канале с аудиторией в 100 миллионов человек существует возможность выхода в эфир никем не читанного материала. Пришел юный корреспондент с события, чего-то начирикал, пошел озвучиваться, смонтировал и тут же в эфир пошло. И уже по факту выхода в эфир реагируй. Это ненормально. Это не средство массовой информации. Верстка выпуска на столе руководителя – это норма жизни. Я должен знать, что у меня будет в эфире, например, в три часа. И я знаю, что у меня будет в три часа.
═
– А с чем связано увольнение некоторого количества сотрудников службы информации НТВ?
═
– Это называется сокращение фонда оплаты труда в соответствии с решением акционеров. Экономика, как известно, должна быть экономной. В период революции 2001 года (когда с НТВ ушли 300 сотрудников канала), во время развала ТВС были набраны разные люди. И к минувшей осени стало понятно, что у нас большой перебор по финансам. Мы решили провести глубокую ревизию, и выяснилось, что у нас было немало мертвых душ, были люди, присутствие которых на канале, в общем, ничем не обосновано. Некоторые за очень приличные деньги появлялись здесь всего несколько раз в месяц. В итоге под снос в нашей дирекции в результате этой технологической операции ушло и уйдет (процесс идет) – человек 50.
═
– На этом штатные сокращения закончатся?
═
– Эта история закончится. Ведь штатное расписание – вещь, привязанная к эфиру.
═
– Меня несколько удивило, что, когда я сюда вошел, вы смотрели телеканал «Россия». Обычно у руководителя включен его канал.
═
– Я смотрел новости. Должен же я знать и понимать, что коллеги делают.
═
– Кто ваш конкурент? «Россия»?
═
– «Россия» и Первый канал – по оперативности.
═
– Вы как-то сказали, что не можете конкурировать с Первым каналом, поскольку по охватности он всегда будет иметь выше рейтинг.
═
– Нет, конечно, ни с Первым, ни с «Россией» конкурировать по этим параметрам мы не можем. Технически у них советское наследие. 100-процентный охват территории России у Первого, и 98 процентов – у «России». Мощности у их передатчиков совершенно фантастические. Но, с другой стороны, у нас нет такой задачи – охватить все 100 процентов территории. Потому что мы коммерческая телекомпания и для нас экономические показатели очень важны. В России всегда, я думаю, будут существовать регионы, которые с коммерческой точки зрения не представляют ни малейшего интереса.
═
– Чукотка?
═
– Зачем Чукотка? Полно в средней полосе сел на 15 домов, которые как потенциальные смотрители рекламы в ближайшие годы будут интересовать только распространителей хозяйственного мыла, спичек и пороха. Донесение рекламного продукта до этого села – сомнительная задача. А телевидение – очень затратная вещь. Одна только покупка передатчика стоит десятки тысяч долларов. Я уж не говорю о регулярных затратах на содержание.
═
– Как вы относитесь к законопроекту Валерия Комиссарова о запрете на показ по телевидению жертв терактов?
═
– Это желание засветиться. Потому что моральные реперные точки давно уже в телевизионном сообществе сформулированы. У нас на канале никогда не появится крупным планом окровавленное лицо убитого во время теракта мальчика. Можно информировать, совершенно не травмируя. Ныне такое достаточно неспокойное время, когда всякое дополнительное нажимание на психологические болевые точки ни к чему хорошему не приведет.
═
– Надо, наоборот, успокаивать общество?
═
– Да не ставим мы задачу воздействия на общество. Ну взорвалось в метро, ну «Трансвааль» рухнул. Ну отфиксировали. Дальше – другие события: судебные разбирательства, похороны, суды, скорбь родственников, реакция руководителей. Мы фиксируем.
═
– Не огорчает ли вас, что телевидение стало информационным орудием?
═
– Ну используют, если есть возможность использовать как инструмент. Есть государственное телевидение, которое по определению инструмент, существующий для реализации неких государственных установок. Другой вопрос, как это исполняется. Можно делать грубее, тоньше, интеллигентнее, топорнее – как угодно. Все зависит от качества исполнения пьесы.
═
– Из трех федеральных каналов – два государственных. Получается как-то многовато инструментов┘
═
– Наверное, два – перебор. Особенно в нашем государстве, которое не может пенсионеров обеспечить нормальными пенсиями. А телевидение – вещь прожорливая, и, чтобы его прокормить, туда надо много денег запихивать. Но я уверен, что очень долго будут сохранены как минимум один государственный телеканал, государственное радио, государственная газета – для того, чтобы в это время перемен доводить до аудитории те или иные установки. Страна большая, жизнь виртуальная. В основном та, которая существует в ящике. Если есть в ящике персонаж – значит он существует в стране, если нет – значит его никто не знает и не видит.