К.С., который перевернул мир

Римма Кречетова. Станиславский. – М.: Молодая гвардия, 2013. – 448 с.

В словарной статье про книжную серию «Жизнь замечательных людей» можно прочесть, что в годы Великой Отечественной войны она издавалась под названием «Великие люди русского народа». Понятно, что тут имеется национальная уязвимость, однако если бы серия и сегодня сохранила этот мобилизационный тон, Станиславский все равно бы пришелся ко двору. Вот уж кто – из наших величайших величин! Кем гордиться и можно, и нужно, и приятно!

Режиссер, перевернувший театральный мир, заставивший взглянуть на саму режиссерскую профессию с уважением, а потом – с восхищением, с его легкой руки режиссер в театре из фигуры необязательной, вспомогательной и прилагательной, превратившийся в демиурга. Станиславский этой своей властью, кажется, сам тяготился, как и других призывал, он любил искусство в себе, а не себя в искусстве. Великий человек. И великий труженик.

Станиславскому в последние годы везет: отойдя в мир иной, оставила бесценный книжный памятник – собрание из трех книг – Ольга Александровна Радищева, написавшая историю творческих отношений Станиславского и Немировича-Данченко. Академический труд, лишенный такой естественной в театре – особенно применительно к этому-то сюжету – легкомысленности, склонности свести разговор к актерской байке или, наоборот, вывернуть, вынырнуть из этих баек, чтобы воспарить в научные выси. Сухим рассказ Радищевой не стал, поскольку движется любовью, но и нигде, ни разу не опускается до тех побасенок, которые и в жизни, и после смерти героев сопровождали их творческий союз. Сказать о Радищевой важно было еще и потому, что книга нынешняя – книга Риммы Павловны Кречетовой сродни этому величественному трехтомнику. Сродни и – одновременно – ему противоположна, поскольку серьезность рассказа не отменяет легкости повествовательной манеры, но главное, вся книга, такая точная почти в каждом своем слове и во всех своих выводах, воспринимается – чему, честно говоря, я не вспомню примеров, – как пространная реплика в нынешних разговорах о самом Станиславском, о ценности, то ли преходящей, то ли непреходящей, его Системы. Когда другая, выдающийся ученый, доктор искусствоведения, всю свою долгую жизнь посвятившая истории Художественного театра, а значит – Станиславскому и Немировичу, не стесняется в досужем, тем не менее в опубликованном разговоре козырнуть звонкой репликой: «Я бы сказала прежде всего простейшую вещь. Никакой системы не существует». А следом выдает: «За этим ведь еще стоит плохая образованность. Станиславский был плохо образованным человеком», а Немирович – «просто необразованным человеком», зато (!) у него «была масса других достоинств. Да он фантастический был человек, чего там говорить! Он в 15 лет имел взрослую женщину и мог ее не только удовлетворить, но даже и содержать», – в этом контексте, пожалуй, ничто, как говорится, не предвещало появление книги Кречетовой. Ну, право, ну, от кого еще, от кого теперь было ждать Станиславскому защиты? Все сказано, черта подведена. Вот он, итог…

И одновременно – такая книга непременно должна была появиться, именно в силу того, что сама фигура Станиславского заслуживает нашего искреннего не только уважения, но больше того – любования. В истории русской культуры таких безукоризненных, таких необыкновенно интересных фигур не так уж много, Станиславский – из таких, немногих. Не говоря уже о том, что всемирно признанных гениев у нас хоть и много, но все-таки не скажешь – им несть числа. Счет есть всегда, а Станиславский – единственный, конечно, и неповторимый. 

Книга Риммы Кречетовой может быть воспринята как пространная апология Станиславского, не банальная, но тем не менее очень страстная и спокойная (так бывает) речь в защиту великого русского человека, в истории которого, как, извините, в капле воды, – история России, становления ее великих капиталистов, из низов, из крестьян, из тех, кто с лотка торговал в московских рядах горохом, а через поколение уже отправлял детей в Европу – учиться капитализму настоящим образом. И там они учились и в то же время заражались искусством – живописи, музыки, театра, – как Станиславский, вернее, как Алексеев, принявший потом свой сценический псевдоним. 

Это история жизни, увлечения театром, преображения театра и старости, в которой Станиславский, как предполагает, догадывается Кречетова, «прятался» за театр, играя то ли впавшего в детство гения, то ли театрального чудака, впрочем, тоже – гения, которому, как известно, многое можно простить. Со словариком в конце – словариком, составленным из слов самого Станиславского, каких-то самых важных его режиссерских заметок, писем – Чехову, Немировичу, жене… В сокращении, выжимке – фрагменты «Моей жизни в искусстве». Одна из главок у К.С. (так его называли – от Константина Сергеевича) называется «Открытие давно известных истин». Станиславскому эти истины тогда открывались как будто впервые. А теперь, выясняется, очень важными оказываются и для нас.