Евгений Лесин Ирина Винокурова. «Всего лишь гений...» Судьба Николая Глазкова. – М.: Время, 2006, 464 с. (Диалог).
Николай Глазков. Первая, как сказано в аннотации, монография о поэте. Ну да, монография. Хотя и биография, конечно, тоже. Книжка вполне могла бы выйти в серии «ЖЗЛ».
Что особенно хорошо. Почти на каждой странице – стихи Глазкова. Известные (чаще всего без имени автора) почти каждому («На диване/ Надю Ваня»). Известные чуть меньше, совсем почти неизвестные. Хорошие и очень хорошие. «С чудным именем Глазкова/ Я родился в пьянваре./ Нету месяца такого/ Ни в каком календаре».
Главная тема стихов Николая Глазкова – стихи Николая Глазкова.
Великий Глазков – так он представлялся, так его называли другие, таким он был и остался. «Народ великий и единственный/ Сражается на всех фронтах,/ А я великий и единственный,/ И хорошо, что это так».
Внешность. Что там раньше было? Синяя блуза и желтая кофта? Лапти-портянки и наганы-кожанки? Теперь – ботинки без шнурков. Вовсе не мелочь, кстати. Сознательный шаг. Аскеза. Отказ. Не фронда, не эпатаж, а – ну, выкрутас, что ли. Фиоритура. Часть речи. Знак.
Не зря он так ходил. Николай Глазков, дервиш в незашнурованных ботинках, богатырь-скоморох. Гений Самсебяиздата. «...Глазков отличался незаурядной физической силой, прекрасно плавал, отлично греб... Однако облекать свои спортивные навыки в угодные государству формы, очевидно, не желал. А чтобы ни у кого не оставалось в этом сомнений, вид принимал подчеркнуто расхлябанный и неспортивный, достигая своей цели очень просто – с помощью незашнурованных ботинок. (...) Особую прелесть глазковскому изобретению придавало то, что оно не стоило ему ни копейки. Маяковский, как известно, особо гордился дешевизною своей «желтой кофты», но Глазков его в этом явно перещеголял». Перещеголял – хорошо сказано. Владимиру Владимировичу всего-то и надо было – свежевымытая сорочка. Николай Иванович обходился отсутствием шнурков.
Глазкова любили все, знали и цитировали наизусть друзья и знакомые, но – никто не печатал. Он печатал себя сам. Изготовлял самодельные книжечки. Самсебяиздат – его слово. И – позднее сокращение – Самиздат – тоже его.
Друзья, институты. Глазков и Лиля Брик. Она его опекала. Пастернак. Глазков был у него. Цветаева. Хотел встретиться. Михаил Кульчицкий. Друг, убит на войне. Наум Коржавин. Сидел. Глазков не сидел и не воевал. Великая отечественная война. Все ушли на фронт. Одна из двух «сложных» тем в разговоре о Глазкове (вторая – «ранний» и «поздний», о ней ниже). Не был Николай Иванович на войне. И не только потому, что «не взяли», хотя его, конечно, не взяли. Сам он тоже не хотел воевать.
Боялся, что убьют.
Вот так просто и честно – боялся, что убьют, и не хотел, чтоб убили. Его друзья-фронтовики как могли поддерживали Глазкова. А я великий и единственный...
Кто он и откуда? Да он тот самый, о ком мечтал Ерофеев, – тот, кто не совершает подвигов, у кого нет значка ГТО на груди.
«А рабочие в бараке/ Поругались из-за бабы,/ Начались меж ними драки,/ Молодецкие забавы». Кто автор? Скажете, Игорь Холин? Нет, Глазков. На многих он повлиял. Почти на всех. И не только в своем поколении. Хотя на них особенно сильно. «Влияние Глазкова признавали и сами поэты этого поколения. Откровеннее, резче других об этом сказал Борис Слуцкий...»
Кто спустился к большим
успехам,
А кого – поминай как звали!
Только он никуда не съехал.
Он остался на перевале.
Он остался на перевале.
Обогнали? Нет, обогнули.
Сколько мы у него воровали,
А всего мы не утянули...
И то хорошо. Теперь о «раннем» и «позднем». Глазкова долго не печатали. Тогда он надел маску идиота и стал писать «как надо». Начали выходить сборники. «Плохие». Где «раннего» было мало, а новый Глазков... Принято считать хорошим только «раннего», а вот, например, Заболоцкого – ему, конечно, все можно. Одни любят автора «Столбцов», другие – Заболоцкого «серьезного». По мне, поздний Глазков не хуже раннего. Такой же он, нечего нападать. Глазков остался самим собой. Да, правил, да, ухудшал. Вот именно, что ухудшал, а не улучшал. Так и надо было. «Трудно в мире подлунном/ Брать быка за рога./ Надо быть очень умным,/ Чтоб сыграть дурака».
