Кролики строгого режима

Кролики дают заключенным пищу не только телесную, но и духовную.

Есть такой миф: заключенные в колониях питаются на 80 руб. в день. И возникает в воображении истощенное лицо человека, обреченного на голодную смерть. Реальность скучна и прозаична – российская зона, в широком смысле этого слова, давно уже перешла на «подножный корм». Во всяком случае, лучшие колонии из основных продуктов не покупают себе на стороне ничего, кроме, пожалуй, маргарина и еще каких-то мелочей.

Шестеро мужчин самого сурового вида выстроились полукругом на фоне длинных рядов деревянных домиков на помостах. У каждого на руках по кролику. По виду, по размерам это даже не кролики, а какие-то мутанты размером с хорошую собаку. Один из них так и называется «гигант». Порода такая. Другой удивительно похож на панду. Заведение содержится в идеальной чистоте: запах специфический почти не чувствуется. Что для этих людей, почти каждый из которых сидит по статье «убийство», общение с ушастыми зверьками? «Они для нас как дети малые, – отвечают, – как их не любить?» Однако это не мешает заключенным радоваться и разнообразию питания за счет плодовитых питомцев.

Начальник Оренбургской ИК-8, одной из самых крупных в России (спецконтингент – 2500 человек), полковник внутренней службы Андрей Кафтан установил еще один рекорд. «Восьмерка» наряду с «Черным дельфином» (начальник ФКУ ИК-6 – подполковник внутренней службы Сергей Балдин) – это лидер по масштабам производства.

Цех по производству гранул перерабатывает и готовит корма для животных. Развито не только животноводство – на высоте традиционные для мест не столь отдаленных деревообработка и «швейка». Есть и мукомольное производство (43 т в сутки), выполняющее госзаказ, выпускаются разнообразные стройматериалы. На подсобном хозяйстве – коровы, свиньи, кролики, птица. Годовая выручка за товары и услуги – больше 100 млн руб.

Швейное производство в колонии – это уже настоящая историческая традиция. Фото автора

Заключенный Риф Зайнулин работает в швейном цехе. Это большое светлое помещение, где за столами с машинками, как за партами, сидят осужденные. Риф – один из лучших. Он уже семь лет на облегченном режиме, то есть пользуется льготами: чаще получает посылки, свидания с родными. За что он попал в колонию строгого режима?

«Убийство и разбой. Убийство – отдельный эпизод, 1-я часть 103-й статьи. По пьянке, можно сказать. Поссорились, поругались. Четвертый срок. Практически каждый раз одно и то же». Кто ждет на воле? «Дочь, жена, внуки. Пишут мне, на свидания приезжают. Потом обратно в совхоз, у меня специализация – тракторист». Работать намерен в акционерном обществе «Чкаловский». Планирует освободиться уже в этом году, добивается условно-досрочного: «Справки мне предоставят, прописка есть, жилье есть, директор готов меня взять». Это называется ресоциализацией.

Работа для осужденных – еще и возможность расплатиться, хотя бы частично, по искам пострадавших от их преступлений. В колонии 635 осужденных, имеющих задолженности: «Работают 197 человек. Общая сумма исков – 99 млн. За этот год выплачено 5. Около 400 заключенных зависают...» И получается, сетует Кафтан, что «если осужденный работает, у него идут отчисления, а если он бездельник и хулиган – сидит бесплатно».

Сегодня успешный начальник колонии фактически работает частным предпринимателем – только от лица государства, рассказывает Андрей Кафтан: «Я сам ищу новые виды производства, рынки сбыта. Проблема, что нет госконтрактов и госзаказов. Я помню, как работали раньше: делали радиаторы – поставляли их государству на тракторный завод, изготовляли резинотехнические изделия – отправляли прокладки на автозаводы. Потом все это развалили. Огромные помещения простаивают, мы остались не у дел. Хотя если осужденным поднять зарплату, они будут более мотивированны, будут выполнять план не на 100%, а на 120». «В Соль-Илецке, – по-хорошему позавидовал мой собеседник, – показатели выработки достигают 200%. И это у людей, пожизненно лишенных свободы. Хотя поначалу все удивлялись – говорили, такого не может быть. Оказалось, все может. Главное – правильная организация работы. Правильное трудоиспользование. Важны технологи, которые могут все показать, обучить заключенного. Сейчас у нас 70 машинок, выводим осужденных на работу в две смены. Шьем на «Газпром», на РЖД, шьем и спецодежду для нашего спецконтингента, и частично обмундирование для сотрудников».

Кафтан гордится своей мельницей: «Обеспечиваем мукой и себя, и СИЗО-1, и СИЗО-3, и колонию № 9 в Акбулаке. А раньше мы поставляли муку по всей территории России. Плюс у нас хорошие связи были с воинскими частями. Потом пришли новые законы, новые порядки, и нас быстренько выбили с этого рынка, ведь мы не являемся сельхозпроизводителями. То есть, чтобы иметь законченный цикл, нам нужно иметь в собственности землю, купить технику, переработать свой урожай, испечь хлеб. У нас были земли арендованные, но потом арендовать стало очень тяжело».

Похоже, для «пожизненников» «Черного дельфина» работа имеет еще большее значение. В коридоре, напротив рабочих камер, висит Доска почета: здесь фотографии передовиков производства, как в старые добрые советские времена. Начальник Сергей Балдин говорит, что очень действенно.

«Работа дает самоутверждение, уверенность в себе, – поясняет заключенный Александр Яковлев. – Ты не просто сделал что-то своими руками, если здесь не работать, ничем не заниматься, свихнуться можно». «Что же на воле так не работал?» – «Возможность такая была, – признается. – Но водка привела к этому. Внутри осознаю, что натворил, но просто так сложилось. Убил женщину. Компания была – утром все поздно было. Работа отвлекает от всех этих мыслей». Вспоминает свободу: «На многих местах работал. Учился в машиностроительном техникуме. Теперь все отвернулись. Осталась только мама. Первый срок? Разбой, драка. Резьба по дереву успокаивает нервы, я просто забываю обо всем». Спрашиваю, почему есть отказы от работы. «Их, наверное, это как-то устраивает, – отвечает мой собеседник из-за решетки – его поместили в клетку перед разговором. – Для меня это удовольствие. Чем-то заниматься, что-то делать. Я здесь с 2002-го. У меня благодарности, если личное дело поднять. Первое место занял в колонии по своей специальности. У меня есть надежда мать увидеть. Через 10 лет имею право написать заявление на досрочное освобождение».

Эта надежда есть практически у всех осужденных на пожизненное. Усилилась она после осеннего постановления Верховного суда, который разъяснил, что при рассмотрении заявлений на УДО от этой категории осужденных служители Фемиды могут не учитывать тяжесть совершенных ими преступлений.

«Пожизненники» не хотят думать, что только судья будет решать, прислушаться ли к рекомендации Верховного суда. Все они, кроме, возможно, людоеда Николаева, считают, что примерным поведением заслужат прощение. Если не родственников жертв, то государства, которое считают более милосердным. Именно поэтому стараются отличиться примерным поведением и трудолюбием. Система поощрений в колонии этому способствует. К примеру, совсем недавно принято решение предоставлять заключенным особого режима длительные свидания уже с первого года пребывания в колонии, а не с 11-го, как раньше. В «Черном дельфине» отстроен своими силами дом для длительных свиданий – с комфортабельными номерами, детской комнатой и кухней, которым позавидуют многие провинциальные гостиницы.

Иногда трудовая деятельность заключенных носит религиозный характер. Осужденный из «Дельфина» расписал православную часовню, расположенную на территории колонии. И сделал это так, словно занимался живописью всю жизнь.

Этот заключенный убил четверых сразу после дня рождения: исполнилось 18. Видит ли причину произошедшего в себе самом? Пробует объяснить: «У меня не было в сердце того, что сейчас есть. Глупость малолетская. Когда ждал приговора, пришел священник. В первый раз в жизни моей. Как стал расписывать часовню? В школе по рисованию были пятерки. Я и стал рисовать. Понимаю, что недостоин прикасаться к делам церковным, потому что преступник. Понимаю, что не простится. Но хотя бы зачтется. Я писал письма родственникам моих жертв, но ответа не получал. После встречи со священником уже не писал апелляций. Потому что осознал свою вину».