Долгая дорога домой

Бедуины чувствуют себя комфортно только в пустыне. Фото Reuters

Марра поворачивается ко мне и шепотом переводит: «Верните нам детство, верните нам мир, верните нам дом», – но я едва ее слышу. Я просто не могу оторваться. Мы – в Аммане, сидим на расставленных в круг пластмассовых стульях на третьем этаже небольшой ветхой школы ЮНИСЕФ, где по четыре часа в день учатся дети сирийских беженцев. Перед нами – маленькая Алия, и она поет. Застенчиво, красиво, трогательно. Как и другие дети, которых здесь около сотни, она любит играть, рисовать, ей нравится учиться и общаться. Когда она заканчивает петь, у нее на лице расцветает улыбка, и она краснеет, смущаясь от наших комплиментов.

В иорданских государственных школах давно нет мест, поэтому единственная надежда таких детей, как Алия, – неформальное начальное образование в структурах ООН. Как и другие дети, она – обычный ребенок в необычных обстоятельствах. Для невооруженного глаза беженцы в Иордании совершенно незаметны, но незримо – они повсюду: в газетах, в разговорах за вечерним чаем и в темах научных семинаров, на один из которых приехал и я.

Если верить Управлению верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ), в Иордании сейчас находится около 600 тыс. сирийских беженцев, но ведомство считает только тех, кто официально зарегистрирован. Реальные же цифры значительно выше – королева Иордании Рания, выступая в сентябре на донорской конференции во Всемирном банке, говорила о 1,4 млн, и это при том, что население Иордании – всего 7,5 млн.

Присутствие большого числа беженцев – всегда испытание. Благодаря своему расположению рядом с проблемными Сирией и Ираком, мирному договору с Израилем, относительной стабильности и способности заботиться о миллионах беженцев, Иордания давно получает помощь со стороны ООН, США и ЕС. Но в остальном ее нельзя назвать благополучной: у нее невысокий ВВП, мало воды (а кругом ведь пустыня!), почти нет природных ресурсов. И тем не менее ни один повстречавшийся мне иорданец не сказал о беженцах, или о «гостях», как их здесь любезно называют, ни единого дурного слова.

Те, у кого есть связи или немного денег, оседают в городах. Без протекции ООН они становятся нелегалами, лишаются доступа к социальной и медицинской помощи, но зато так они могут избежать нелегкой жизни в За’атари и Азраке – огромных лагерях для беженцев недалеко от столицы. В каком-то смысле это уже и не лагеря, а целые палаточные города со своей зачастую теневой экономикой. В лагерях всегда тяжело. И дело не только в преступности и тесноте. Дело во временности и невыносимой промежуточности лагерной жизни. Тот, кто оказывается в Аммане, может наконец найти пристанище.

Эта поездка не раз заставила меня задуматься о том, что значит иметь дом. В каком-то смысле Иордания для таких размышлений самое что ни на есть верное место. До 1920-х годов она в принципе не существовала: по ее землям кочевали безразличные к каким-либо границам бедуины. После независимости, первой арабо-израильской войны и оккупации Иорданией Западного берега иорданцами стали тысячи палестинских беженцев. Потом были другие войны: шестидневная война 1967 года, когда Западный берег и Иерусалим были оккупированы Израилем, ирано-иракская война, первая война в Заливе, американское вторжение в Ирак, ныне идущие войны в Сирии и Йемене.

Каждый новый конфликт вызывал волны беженцев, которые так или иначе оказывались в Иордании, бедной и молодой, но удивительно устойчивой и гостеприимной. В отличие от Египта, Сирии и Ливана в Иордании беженцы чаще всего имели право работать и в конечном счете могли получить гражданство. С каждым региональным конфликтом росло население Иордании, но необязательно число тех, кто по-настоящему чувствовал себя ее частью. За 80 лет ее политической истории и 60 лет независимости она успела стать домом для самых разных групп.

Но именно «домом» с маленькой буквы. Ведь «дом» и «Дом» – это не всегда одно и то же. Звучат они одинаково, но разница огромна. Далеко не все палестинцы, получившие гражданство после 1948 года, сегодня называют себя иорданцами – в лучшем случае иордано-палестинцами. Почему? Время идет, но настоящий «Дом» с большой буквы остается на том берегу: в Иерусалиме, в Хайфе, в секторе Газа, в Наблусе, Хевроне или Рамалле.

Эдварду Саиду, американо-палестинскому писателю и автору «Ориентализма», было что сказать о таком «Доме». В своих «Мыслях об изгнании» он пишет: «Отвлеченные размышления об изгнании странно затягивают – испытать же его на себе ужасно. Это насильственное и необратимое отсечение человека от родного места, человеческого «я» – от его истинного дома». Для кого-то «истинный дом» – это место. Как, например, для моего жизнерадостного знакомого палестинца Махди, который всю дорогу на Гору Нево, откуда открывается вид на Иерихон и сверкающий Храмовой горой Иерусалим, провел в несвойственном ему напряженном молчании.

В Аммане сирийские дети получают второй шанс на счастливое детство. Фото автора

«Домом» могут быть люди, профессия, искусство. Для других «Дом» – это традиции. Заночевав в пустыне Вади-Рам на юге Иордании, поутру мы познакомились с отрядом бедуинов. Один из них – Муса, одетый в белую длиннополую рубаху с красно-белой куфией на голове, как будто еще недавно рассекал по пустыне с Лоуренсом Аравийским. Но, как выяснилось, Муса – бедуин только на полставки. Живет он в Акабе и работает клерком в банке, но, стоит ему только приуныть, он берет отпуск, снова становится бедуином и водит туристов по пескам, рассказывая байки о дедах-бедуинах и о том, как правильно гонять верблюдов и по ночам с ультрафиолетовым фонариком охотиться на скорпионов.

«Я чувствую себя собой только в пустыне, – говорит мне наш бедуин эпохи постмодерна. – Приезжаю в Вади-Рам, и мне сразу становится хорошо».

«Дом» может быть очень разным. Беженцы вроде Алии и ее родственников, вынужденные бросать родные места и искать приют в соседних странах, заслуживают нашего сочувствия и поддержки, но мы почему-то привыкли думать, что у нас с ними нет и не может быть ничего общего. Будто беженцы из другого мира. Они где-то далеко, а их проблемы для нас чужды и непостижимы. Но утрата и поиск «Дома» в широком смысле знакомы каждому.

В своем великолепном эссе «On not going home» британский критик Джеймс Вуд, ссылаясь на Геродота, пишет, что «древних скифов было почти невозможно победить, потому что они не строили городов и крепостей. Они всегда брали свой дом с собой, разъезжая верхом на лошади и поливая врагов градом из стрел. Иметь дом значит быть уязвимым».

Так и с нами. Мы – не скифы: мы все по-своему ищем заветный «истинный дом», и все мы по-своему бездомны. Это повод для солидарности.