Шевелюра как символ бессмертия

Посмертные фотографии XIX века сейчас пользуются большим спросом у коллекционеров. Фото ХIX века

Однажды мы с моей подругой посетили открытие выставки «Мода пушкинской эпохи» – костюмы и аксессуары из коллекции Александра Васильева. Подруга, далекая от искусства и достаточно равнодушная к моде, но чутко реагирующая на ауру и все подобное, чувствовала себя некомфортно. «Все эти платья носили мертвые женщины?» – спрашивала она меня. «Когда они их носили, они были живыми», – парировала я.  Подруга беспокойства более не высказывала, но ровно до того момента, пока не заметила на одном из манекенов браслет из человеческих волос с портретной миниатюрой посередине.

«Как вообще можно держать подобные вещи дома? Это же волосы мертвых людей!» – в ужасе произнесла она и быстро ретировалась с выставки, оставив меня без профессионального фотоаппарата и снимков экспозиции в хорошем разрешении. 

«Да, а нервы-то у молодежи стали ни к черту», – подумалось мне. Вот в XVIII–XIX веках существовало целое направление в моде, связанное с человеческими волосами и никого это не пугало. Для людей того времени смерть во многом была более обыденной вещью, чем для нас. Войны, эпидемии, плохая медицина и отсутствие антибиотиков, детская смертность, кладбища в пределах доступности – к этому всему было несколько иное отношение. Как говорили: «Бог дал, Бог взял». И многие такие украшения из волос создавались посмертно, в память об ушедшем возлюбленном или родственнике. 

Существуют картины, где узор соткан из человеческих волос. Когда я писала диссертацию и занималась в архиве исследованиями, ведя поиск по другой, более оптимистичной теме, то все равно не могла пропустить объявление XIX века, гласившее, что на углу Газетного переулка в Москве проживала мастерица, «производящая разное волосяное рукоделье», а именно: серьги, браслеты, кольца, кресты и другие вещи «по востребованию». Действительно, из волос любимых и близких людей делали плетенки и вкладывали их в медальоны, плели венки и вешали на стену, как семейные фотографии в наши дни. (В современной Москве я иногда видела объявления «Куплю волосы», но моя фантазия обычно ограничивалась предположением, что материал нужен для париков).

Модницы середины XIX века никакой рефлексии не испытывали и так отзывались об этом нестандартном материале: «Волосы – это одновременно и самый изящный, и самый современный материал, который может пережить нас, подобно любви». 

Портретная миниатюра часто идет «в комплекте» с плетенками и монограммами из человеческих волос. Портрет неизвестного. Французская школа. Ок.1790. Коллекция Л.В.Пуликовой

Это сейчас эзотерики объясняют нам, что волосы – своеобразный канал связи с космосом. Именно они накапливают самую разную информацию, поступающую из сфер, корректируют энергетику человека и осуществляют своеобразную связь с обладателем этих волос. Моя другая знакомая из мира глянца, уезжая в отпуск, забирает с собой из редакции расческу и пылесосит стул. «Волосы – это сила, – говорит она. – И я не хочу, чтобы мои коллеги воспользовались ею. Мало ли что у них на уме». Хотела бы я пошутить над ее страхом, но тут вспомнила про одну вполне реальную современную женщину, которая ставила свечки за упокой живым людям. Кончилось это, прямо скажем, нехорошо – для всех действующих лиц.

Плетенки из волос, которые соединяли вместе все эти переливы темных, белокурых, золотистых и рыжеватых волос, –  это такой трогательный символ наивной, сентиментальной, но искренней жизни людей XVIII–XIX веков. Историк искусства Иван Лазаревский вспоминал, как некий князь купил портрет девушки в медальоне с плетенкой из волос. Разбираясь с приобретением, он обнаружил стихотворение, посвященное юному воину, собравшемуся на войну 1812 года.  

Коллекционировать волосяные плетения чрезвычайно трудно: во-первых, это достаточно хрупкие вещи, во-вторых, непросто определить их денежную стоимость, ну и в-третьих, суеверных людей меньше не становится, поэтому спрос на этот вид антиквариата невелик. Правда, я не знаю ни одного профессионального коллекционера, который, покупая первоклассный портрет в миниатюре (а волосы часто шли «в комплекте») и увидев локон или сделанную из волос монограмму, прикрепленную с оборотной стороны, отказался бы от приобретения и возможности пополнить свое собрание. 

Но все-таки люди XVIII–XIX веков в чем-то были явно смелее и даже изобретательнее нас. Викторианская эпоха – вообще кладезь всего необычного и странного, с современной точки зрения. Взять хотя бы посмертные фотографии. Признаться, о таком явлении я впервые узнала в 2001 году из фильма Алехандро Аменабара «Другие» с Николь Кидман в главной роли. В одном из эпизодов героиня находит и рассматривает несколько снимков, на которых запечатлены умершие люди – ее прислуга, которая в этот момент вполне бодро занимается своими прямыми обязанностями по дому.

Первые фотографии – дагерротипы воспроизводили человеческий облик гораздо точнее, чем кисть художника. Тем не менее некоторые живые заказчики получались несколько пугающими. Со временем, когда фотография стала более массовой и дешевой, многие воспользовались этим способом, чтобы создать иллюзию присутствия усопшего на общем снимке. (Настроение эпохе во многом задавала королева Виктория, которая 40 лет носила траур по мужу, принцу Альберту.) Труп гримировали, иногда настолько удачно, что, помещенный среди живых членов семьи, он ничем не выделялся. Детей, а смертность среди них в Викторианскую эпоху была очень высока, снимали с любимыми игрушками или домашними животными, на руках у матерей, умело придавая им вид спящих. Подобных фотографий сохранилось достаточно много – они отражали настроение эпохи, несколько пугающее желание преодолеть вынужденное расставание с близкими людьми. После Первой мировой войны эта специфическая традиция исчезла, ушла вместе с романтизацией смерти. В последние годы к викторианской посмертной фотографии вновь наблюдается большой интерес. Во многом это связано с тем, что западные музеи стали оцифровывать свои коллекции и Интернет теперь щедро выдает тысячи подборок снимков – от просто странных, до таких, что лучше на ночь не смотреть. А еще говорят, что фильмы о призраках страшные. Реальная жизнь пугает гораздо сильнее, а живые люди чрезвычайно изобретательны.