Индейцы и выпивка

У собора в Гранаде.

Перуанская столица запоминается как город облаков и туманов. Близость к экватору ничего не значит, когда под боком холодное течение, предопределяющее высокую влажность. Осадков практически не выпадает, как в пустынях Атакама или Намиб.

Конечно, вы можете выкинуть долларов 30 на такси, однако близ аэропорта останавливается автобус из портового города-спутника Кальяо и спустя примерно час сорок приезжает в район Мирафлорес, где обычно селятся туристы. Стоимость проезда два с половиной соля – примерно 50 руб. 

Ночуем в хостеле за 25 долл. на двоих. Ранним утром выдвигаемся в исторический центр. Едем на метро. Метро в Лиме – это отнюдь не подземная железная дорога. Его функции выполняют длиннющие автобусы, курсирующие по выделенной линии. Весь остальной автобусный парк, не имеющий таких привилегий, называется «коллективо». Настоящее метро здесь построить нельзя в связи со сложной геологической обстановкой.

Минут за 20 доезжаем до центра и идем на Пласа де Армас – Площадь Оружия. Обычное название для центральной площади в Латинской Америке. Иногда они делают исключения и незатейливо называют площади Пласа Майор: то есть «большая», или «главная».

На площади расположены президентский дворец и кафедральный собор, где захоронены останки Франсиско Писарро. Не знаю, с каким чувством относятся к нему нынешние перуанцы, в лицах которых почти совершенно не видны следы дрейфа генов из Иберии. Ведь он, мягко говоря, не слишком любезно обошелся с их предками. Почти все люди на улицах – сплошь чистые индейцы или максимум метисы. Чернокожих и мулатов практически нет. Во всей стране я встречал их только в Лиме в количестве пяти человек, не считая памятника святому Мартину де Порресу, который родился здесь еще в конце XVI века, а канонизирован Католической церковью лишь в середине XX.

Пока мой товарищ фотографирует архитектурные объекты, я присаживаюсь на скамейку рядом с молодым индейцем, чтобы «врастать в действительность». Сначала действительность предстает в виде двух школьниц, за спинами которых стеснительно стоят их одноклассники. Возможно, выполняют домашнее задание, проводя опросы среди иностранцев. Рассказываю, что только вчера прилетел в Перу, признаюсь в любви к Южной Америке и отвечаю на все их вопросы лишь в восторженном ключе. Девочки старательно записывают мои реплики в заготовленные анкеты, вежливо прощаются и уходят в сторону организованной группы гринго. У каждого на груди бейджик. Наверное, для более простого опознавания трупа. У наших североамериканских партнеров может вызвать ужас даже спуск в прекраснейшее московское метро, судя по их странным рекомендациям для путешественников по России, а уж южноамериканские города наверняка кажутся им худшими подобиями их полуразрушенного Детройта. Весьма безосновательно, должен я вам сказать. Если вы любитель изучать жизнь окраин или трущоб, то, вполне возможно, встретитесь с криминальными элементами. Впрочем, и в центре городов, как я слышал, есть шансы столкнуться с вооруженным ограблением. Возможно, мне просто повезло ни разу не столкнуться с бандитизмом в пяти странах Южной Америки за полтора месяца. 

По-моему, самому большому риску для жизни я подвергся, когда ехал в аэропорт Хорхе Чавеса, чтобы уже отбыть в Москву. Мне попался самый безумный водитель, каких я не встречал даже в Азии или Африке. Он плевал на всех участников дорожного движения, выкручивал руль на 360 градусов и безбожно жал на педали, встраивая свой «коллективо», куда ему удобно, подрезая даже грузовики и большие автобусы. Горная «Дорога смерти» в Боливии показалась мне менее опасной.

Меж тем паренек, сидящий рядом на скамейке, оказался настоящим индейцем не только по внешнему виду, пусть и был одет совсем по-европейски. Он спросил меня, откуда я, а потом достал смартфон и начал показывать картинки из жизни своих соплеменников в сельве. По его словам, в Лиме он уже три года, а до этого жил в джунглях на северо-востоке страны. Не в полной дикости, судя по всему. Его смартфон был получше моего телефона образца 2008 года, который заслуживает место в музее старинной техники. Он демонстрировал мне видео, на котором индейцы в национальных костюмах занимались полезными делами, а девушки пели и танцевали. В общем, я мог уже не ездить в сельву кормить москитов, ибо и так повидал все своими глазами.

Пробило полдень, и с территории президентского дворца послышались барабаны, трубы и тромбоны. Строевым шагом вышел военный оркестр при полном параде, сыграл для начала нечто серьезное и бравурное, напоминающее гимн, а затем перешел на более легкие мелодии, под которые даже можно было танцевать. Из сопредельных переулков вернулся мой товарищ, довольный изысканными зданиями с резными деревянными балконами, но сетующий на недостаток солнечного света для нормального фотографирования.

Я попрощался с индейским другом, и мы выдвинулись к церкви Сан-Франсиско мимо Дома перуанской литературы. Я начал вспоминать мировые аналоги, чтобы литературе в центре столицы выделяли целый дом, но, кроме московского ЦДЛ, ничего больше не припомнил. Его перуанский собрат располагается в здании бывшего центрального вокзала. О том, что вы находитесь на станции «Десампарадос», вам напомнит надпись, которую никто не собирается убирать. По-моему, неплохая метафора для литературного процесса в целом.

С железными дорогами в Южной Америке дела обстоят плохо, а вот с литературой – полный порядок. Задолго до того, как Марио Варгасу Льосе дали Нобелевскую премию, я прочитал в ранней юности его роман «Тетушка Хулия и писака». Правда, других перуанских писателей я больше не знал. И вот познакомился с поэтом Мартином Аданом, большой портрет которого висел на фасаде Дома литературы.

Около церкви Сан-Франсиско стояла толпа людей, иногда выкрикивающих бодрые речевки, поодаль наблюдала полиция. На одной из близлежащих улиц стояла полицейская машина, вернее – бронетранспортер: такие я много раз встречал до этого в Чили и в Аргентине.

Тихий океан. Фото Александра Беляева

В испаноязычных странах мной подмечена странная тенденция – проводить митинги около соборов. Я видел подобное в испанской Гранаде, когда радикальные социалисты требовали свободу для своих товарищей Карлоса и Кармен и пели песни, в которых предрекали капиталистам безоговорочное поражение. Мой скептически настроенный друг предположил, что все они ждали бесплатной раздачи еды, а не приближали победу мировой революции: впрочем, одно другого не исключало.

Первые русские в Лиме повстречались в очереди в Музей инквизиции. Меня подобные выставки не привлекают и бесплатно, я предпочел Музей национальной истории.

Когда мы вернулись в Лиму спустя две недели путешествия по Перу и Боливии, здесь мало что изменилось в плане освещения. Прилетев из Куско, мы сели в привычный «коллективо» и через пару часов заселились в тот же хостел. Мой товарищ сказал, что должен промочить ноги в Тихом океане, и мы отправились на берег. Тихий океан в районе Мирафлореса оказался в нескольких десятках метров внизу за крутыми обрывами. Я не сильно переживал, ибо в Тихом океане не только мочил ноги, но и совершал полноценные заплывы на острове Пасхи. 

В этом фешенебельном районе проложена велодорожка, прямо как в Европе. То есть как у нас в Марьино и Капотне, например. Правда, сикхов, гуляющих с собакой по парку имени 850-летия Москвы, я пока не замечал. Зато у нас тоже есть девушки, играющие в волейбол на траве в быстротечные летние недели. 

Мы прошли минут 40 пешком по типичным улицам Лимы, по большинству которых не особо хочется гулять, пока не очутились в стилизованном под старину оазисе среди постиндустриального пейзажа. Наверняка в этом Барранко где-то выпивал с приятелями Марио Варгас Льоса, но я не обнаружил знакового кафе типа «Тортони» в Байресе, где любил сидеть Борхес, или гаванской «Флоридиты», воспетой Хемингуэем. Зато мы нашли отличный ресторан. За ужином рассуждали о литературе и политике.

– И как только Льоса мог проиграть президентские выборы в 90-м какому-то агроному, да еще и сыну японских мигрантов? – вопрошал я своего сотрапезника. – Этот Фухимори теперь сидит в тюрьме и ненавидим всем народом.

– И хорошо, что проиграл. Зато остался приличным человеком.