Когда-то вы любили

Мы не часто рассказываем друг другу о своем. Легче спрятаться в серых буднях, пофилософствовать на отвлеченные темы, чем быть искренним. Фото Reuters

«Вот так история… – размышлял Ежик, отряхиваясь. – Разве кто поверит?»

И заковылял в тумане.

Сергей Козлов

Каждый человек – это история, которую он рассказывает о самом себе.

Стоит куда-то поехать, как оказываешься коллекционером чужих саг. Вот лицевой хирург из Гамбурга. Он однажды подошел к нам в Греции на пляже. С трудом опустив свое грузное тело на топчан, вдруг начал рассказывать о себе. Как в 18 лет переехал из родной Греции в Германию, грузил в порту бананы и так зарабатывал себе на учебу. А вот его прадед владел рестораном в Одессе. Успешный был бизнес, пока не пришли большевики. Любили они плотно поесть, а расплачиваться привычки не имели. Так что прадеду, чтобы окончательно не разориться, пришлось уехать. Сначала – в греческий Трапезунд, теперь Трабзон. А потом, спустя еще пару лет, только обосновавшись, убегать от турецких гонений в Грецию… Его отец во Вторую мировую был партизаном, воевал с фашистами. Но после окончания войны англичане посадили его в тюрьму – на три года – за участие в партизанском движении. Отец же любил русский язык и всю жизнь продолжал его изучать. Тайно, потому что из-за тогдашней диктатуры в Греции он не мог говорить по-русски вслух. Зато всю жизнь читал русские книги. «И мне тоже нравится, как звучит русская речь», – сказал наш собеседник.

Слушаешь такое и удивляешься, какая у нас маленькая и даже тесная планета. Словно советская коммунальная квартира. Или общий дворик в южном городке где-нибудь на задворках Российской империи. И какая тесная у нас, общая история. Как общая кухня в той же коммуналке. Мы все в ней оказываемся странным образом переплетены. И как причудливо оказываются инкрустированы в нее самые разные судьбы. А еще страшновато, как эта общая история способна врываться в привычную жизнь. Революции, войны, гонения, тюрьмы. Когда хочется всего лишь просто жить. Просто и немного счастливо.

Или Амстердам. Там в итальянском кафе за соседним столиком оказалась пожилая пара. Дежурные «вераюфром», и снова этот удивительный дайвинг – в чужую жизнь. Он – итальянец, повар, но всю взрослую жизнь живет здесь, в Голландии. «Я был в России при Горбачеве, работал там несколько месяцев. Это было круто. Горбачев мне тогда сказал: «Джузеппе, ты должен остаться», но я уехал». Узнав, что мы из Нижнего Новгорода, он сказал, что слышал о таком городе, как ни странно, тогда это был Горький («Горки»), даже знает шеф-повара, который сейчас работает у нас в итальянском ресторане, они учились в одной кулинарной школе. И мы вспомнили, как случайно зашли однажды в Нижнем в этот ресторан и как именно этот повар почему-то лично подносил нам десерт. И снова все странным образом оказывается переплетено: Горбачев, Амстердам, Джузеппе, наш родной Нижний и тот тирамису.

Вот только у нас в России истории почему-то так не падают с неба. Может, климат не тот. Мы нечасто рассказываем друг другу о своем. Именно о личном, про жизнь. Сегодня легче поспорить друг с другом о политике, о Сирии или Украине, обсудить растущие цены, начальника или свои болячки-диагнозы, в лучшем случае поболтать о мужчинах (о женщинах) или на худой конец пофилософствовать о чем-то отвлеченном, о книгах, о кино – о чем угодно, лишь бы не пришлось рассказывать что-то искреннее о себе. А тем более – незнакомцам. Никогда не разговаривайте с неизвестными.

Кажется, последний раз это было со мной год назад в городском автобусе. Женщина, сев рядом, начала вдруг говорить про своего удивительного кота, которого она однажды подобрала во дворе. Он, правда, был необычным, ее кот. И ее рассказ тоже. Но это про кота ведь, не про себя.

«Начнет выпытывать купе курящее про мое прошлое и настоящее», – пела Пугачева. Теперь не начнет. Режиссер и сценарист Ираклий Квирикадзе говорит, что современные студенты московских Высших сценарных курсов, где он преподает, сегодня не замечают хороших историй. Они жалуются, что ничего увлекательного им в жизни просто не встречается. Но стоит им разговориться, как они вдруг начинают рассказывать что-нибудь захватывающее, то самое, что так долго искали. И не видели. Что почему-то не казалось им достаточно интересным и заслуживающим внимания.

В нашей стране люди отучивались рассказывать свои истории десятилетиями. Наверное, потому, что многие истории были опасны для жизни. А многие – невыносимо горьки. И вообще было и принято, и удобно молчать. (Так что в те годы главным коллекционером историй оказывалось НКВД.)

А еще, чтобы ценить свои истории, чтобы просто и увлекательно делиться ими, нужно ценить себя. Носить в себе это глубокое и важное чувство: «Я ценность». Просто потому, что живу. И мне не нужно ни самоутверждаться, ни что-то доказывать в свое оправдание. Я просто есть. И поэтому моя история уникальна. И заслуживает того, чтобы быть рассказанной. Незатейливо и просто.

А если ее не рассказывать, она начинает застревать, пробуксовывать, повторяться в твоей жизни, словно ищет и ищет своего воплощения, и наконец теряет смысл, искажается. И создает проблемы.

Ведь психологическая проблема – это, по сути, ситуация, когда твоя личная история потеряла смысл. Когда оказался утрачен ее мотив. И тогда она становится ловушкой. Хочется вырваться из нее, а не получается. Потому что ты больше не хозяин истории, ты ее раб.

И тогда ты забываешь свою мечту. Боишься начать делать то, что давно хочется. Продолжаешь оставаться в постылых отношениях, на дотошной работе. Вроде бы существуешь на автопилоте, но не понимаешь, как живешь. И никакой истории из этого вроде бы и не получается. Что там рассказывать. Как писал в своих записных книжках Веничка Ерофеев, «это напоминает ночное сидение на вокзале.  То есть ты очнулся – тебе уже 33 года, задремал, снова очнулся – тебе 48, опять задремал – и уже не проснулся».

И тогда, чтобы хоть как-то проснуться, просиживаешь перед телевизором в неосознанном желании поймать свою историю за хвост – кто в политических дискуссиях, кто в крикливых ток-шоу, кто в сериалах. Но так и не находишь успокоения. Потому что настоящая история твоя, потерянная, личная, кошкой-мышкой скребется где-то внутри.

И единственный способ ее обрести – рассказать. Если кажется, что некому, вести дневник. Писать письма, которые никогда не решишься отправить. Отправить эти письма в один прекрасный день. А однажды, может быть, начать говорить о себе – пусть мнится, что неловко, что не так. Говорить вслух. Незнакомцу, священнику, психологу, другу, любовнице – в зависимости от вкусовых предпочтений. Разрешить своей истории жить. Потому что жива только та история, которая находит слушателя.

Нижний Новгород