Это для нас автор «Горя от ума» – классик, а от
коллег-современников ему крепко доставалось.
Иван Крамской. Портрет писателя А.С.Грибоедова. 1875. ГТГ
Русская эпиграмма – это совершенно уникальный вид литературного творчества, которым занимались многие русские литераторы, как самые известные, так и совершенно забытые. Практически ни одна сфера общественной жизни не осталась без внимания авторов эпиграмм. От русских писателей и поэтов досталось всем – от царей до своих же собратьев по перу. В полемическом азарте авторы зачастую уходили довольно далеко от русского литературного языка, особенно когда поэт (или группа поэтов) объявлял войну своему собрату (или собратьям) по перу.
Так, в 1824 году разгорелась настоящая литературная война между двумя группировками. С одной стороны, были князь, поэт, литературный критик Петр Андреевич Вяземский и автор бессмертного творения «Горе от ума» Александр Сергеевич Грибоедов, а с другой – литератор, племянник известного поэта Ивана Ивановича Дмитриева Михаил Александрович Дмитриев и драматург, один из первых русских водевилистов Александр Иванович Писарев. Все перипетии литературных баталий были увековечены и в эпиграммах. В 1820-е годы Дмитриев и Писарев выступили с нападками на Грибоедова:
Одна комедия забыта,
Другой еще не знает свет;
Чем ты гордишься, мой поэт?
Так силой хвастает бессильный волокита.
(Дмитриев на Грибоедова, 1824)
Это был намек на комедию Грибоедова «Молодые супруги, или Притворная неверность» и на «Горе от ума», ходившее в то время в списках по рукам.
Затем следует удар по Вяземскому, причем значительно ниже пояса. Дело в том, что с 1818 по 1821 год Петр Андреевич служил в Варшаве, где по распоряжению Александра I принимал активное участие в разработке Конституции России. Мысль о Конституции вскоре была позабыта, а Вяземский угодил в отставку и под негласный надзор полиции.
Я, веря слухам, был в надежде,
Что он Варшавой проучен;
Знать, ложен слух. Как был и прежде
Всё тот же неуч он.
(Дмитриев на Вяземского, 1824)
А затем от Дмитриева достается и Вяземскому, и Грибоедову одновременно:
Вот брату и сестре законный аттестат:
Их проза тяжела, их остроты не остры;
А вот и авторам: им Аполлон не брат
И музы им не сестры.
(Дмитриев на Грибоедова и Вяземского, 1824)
Сейчас непонятно, о чем идет речь. Однако в то время все было более чем ясно. Речь шла о водевиле «Кто брат, кто сестра, или Обман за обман», авторами которого были Грибоедов и Вяземский.
Разумеется, Вяземский не остался в долгу и написал, в свою очередь, эпиграмму на Дмитриева:
Клеврет журнальный, аноним,
Помощник презренный ничтожного бессилья,
Хвалю тебя за то, что под враньем твоим
Утаена твоя фамилья…
(1824)
Не промолчал и Грибоедов. В его эпиграмме на Дмитриева есть такие строчки:
...Михайло Дмитриев с друзьями.
Переплетясь они хвостами,
То в прозе жилятся над вами,
То усыряют вас водяными стихами…
(1824)
А затем автор «Горя от ума» «приложился» и по Дмитриеву, и по Писареву сразу:
И сочиняют – врут, и переводят – врут!
Зачем же врете вы, о дети? Детям прут!..
(Грибоедов на Дмитриева и Писарева,
апрель 1824)
В свою очередь, Писарев ответил целым фонтаном эпиграмм и на Вяземского, называя его Мишурским, и на Грибоедова, дав последнему прозвище Грибус:
Мишурский, Грибусов приятель,
Ругательством отмстил за эпиграммы нам.
За что он сердится? Как дюжинный писатель,
Едва ль и дюжинных он стоит эпиграмм.
(1824)
Не может не броситься в глаза, что Писарев не стесняется в выборе лексики. Больше всех досталось от него Грибоедову. Вот лишь некоторые образчики его эпиграммного творчества:
Лицо есть зеркало души!
И, видя Грибуса с его отвратной рожей,
Все, верно, повторяют то же:
Лицо есть зеркало души.
(1824)
Или еще:
Незваные Парнаса гости,
Марайте вы собой журнальные листы;
Вам отвечать у нас достанет злости,
Достанет ли у вас-то остроты?
(Писарев на Грибоедова и Вяземского, 1824)
У этой литературной войны есть и положительная сторона – она так и осталась литературной.
В 1829 году поэт Евгений Абрамович Баратынский пишет эпиграмму на Николая Алексеевича Полевого, который в своем труде «История русского народа» выступил с резкой критикой «Истории государства российского» Николая Михайловича Карамзина. Причем Баратынский, сам будучи дворянином, не постеснялся намекнуть на купеческое происхождение Полевого:
В восторженном невежестве своем
На свой аршин он славу нашу мерит;
Но позабыл, что нет клейма на нем,
Что одному задору свет не верит...
А заканчивается эпиграмма еще более резкой строчкой: «Смешнее всех нам пламенный глупец».
Разумеется, Полевой не промолчал и написал эпиграмму на Баратынского:
Зачем мою хорошенькую музу,
Голубчик мой, ты вздумал освистать?..
Тебя сто раз спасал, скажи, не я ли?
Не я ль тебя лелеял и берег,
Когда тебя в толчки с Парнаса гнали,
Душа моя, парнасский простачок?
(1830)
Сегодня даже далеко не все любители русской литературы помнят такие имена, как Туманский и Шаликов. А в 1823 году они обменялись резкими эпиграммами. Сначала писатель Петр Иванович Шаликов написал эпиграмму на поэта Василия Ивановича Туманского:
Дитя мечтательной натуры,
Поэт-романтик Мглин так слог туманит свой,
Что уж давно пора назвать его мечтой
Иль призраком литературы.
(1823)
А затем Туманский на Шаликова:
Дитя пастушеской натуры,
Писатель Нуликов так сладостно поет,
Что уж пора б ему назваться без хлопот
Кондитером литературы.
(1823)
Как правило, причиной эпиграммных войн была литература… но не всегда. Популярный в прошлом литератор и известный картежник Иван Ермолаевич Великопольский написал эпиграмму на Александра Сергеевича Пушкина по поводу проигрыша последним главы «Евгения Онегина» – ведь Пушкин тоже был игрок, и преазартный:
Глава Онегина вторая
Сползала скромно на тузе.
Но это было позже, а еще раньше Великопольский, сам оказавшись в проигрыше Пушкину, чтобы отомстить, берется не за карты, а за перо:
Арист – негодный человек,
Не связан ни родством, ни дружбой:
Отцом покинут, брошен службой,
Провел без совести свой век…
(Арист – герой сатиры
Великопольского «К Эрасту». – В.Г.)
Своего партнера по картам Пушкин тоже увековечил в эпиграмме:
Поэт-игрок, о Беверлей-Гораций,
Проигрывал ты кучи ассигнаций,
И серебро, наследие отцов,
И лошадей, и даже кучеров –
И с радостью на карту б, на злодейку,
Поставил бы тетрадь своих стихов,
Когда б твой стих ходил хотя в копейку.
(1829)
(Беверлей – игрок, герой одноименной драмы французского писателя Сорена, Гораций – римский поэт, писавший сатиры. – В.Г.)
Но больше всех от своих собратьев по перу досталось сардинскому графу, родственнику Александра Васильевича Суворова, сенатору Дмитрию Ивановичу Хвостову.
Какими только кличками его не награждали современники – Графов, Свистов, Вралев, Ослов, Писцов, Хвастон, Рифмин и другие! Свои эпиграммы ему посвятили Иван Иванович Дмитриев («...Стихи, конечно, и твои/ На лекциях пойдут в пример галиматьи!»), Иван Андреевич Крылов, Николай Федорович Остолопов, Александр Ефимович Измайлов («Каких лишились бы прекрасных мы стихов,/ Когда бы не писал Вралев»), Петр Александрович Корсаков («В огонь, в огонь скорей творения Ослова»), Петр Андреевич Вяземский («…В сенате он живой покойник/ И дух нечистый средь людей»).
Совсем по-иному написал о Хвостове Баратынский:
Поэт Писцов в стихах тяжеловат,
Но я люблю незлобного собрата:
Ей-ей! Не он пред светом виноват,
А перед ним природа виновата.
И ведь на самом деле Дмитрий Иванович оказался выше литературных разборок и спокойно перенес все литературные выходки коллег по перу. n
Виктор Михайлович Грибков-Майский – член Союза журналистов России.
Георгий Соловьев 
