Дарья Курдюкова.
Париж, 1937 год, два павильона смотрят друг на друга, советский и германский.
Фото предоставлено организаторами выставки
Один из самых запомнившихся истории мирных перформансов советской власти по увековечению самой себя случился в Париже – к 20-летию нового строя как раз подоспела Всемирная выставка 1937-го с темой «Искусство и техника в современной жизни». СССР увез оттуда 270 наград, в том числе 95 Гран-при. Как работал культурный маховик социалистической пропаганды, показывают на выставке «20 лет советской власти» в музейно-выставочном центре «Рабочий и колхозница». Организаторы радуются первой исследовательской попытке выявить аутентичные экспонаты. Зритель недоумевает о целях показа и тянет нить к актуальности.
Устремленный в безоблачное будущее серпом и молотом «Рабочего и колхозницы» советский павильон парижской выставки напоминает увенчанный орлом, взметнувшийся ввысь павильон Третьего рейха. Архитектура – портрет государства. У тоталитаризма немного личин. Павильон Иофана–Мухиной стоял против немецкого сооружения Альберта Шпеера. Оба царства были главными конкурентами за награды выставки, а их павильоны поделили Гран-при. Лицо Страны Советов, рассыпавшееся мозаикой портретов вождей, народными промыслами и краснооктябрьскими конфетами «Авиатор», спасенной экспедицией челюскинцев и гигантскими «Стахановцами» Дейнеки, новыми автомобилями и радиоприемниками, собралось в коллективный портрет неунывающего жизнелюбия. Даже удивительно, как там нашлось место мхатовской «Анне Карениной», поставленной Немировичем-Данченко и Сахновским.
На выставке 1937 год отлился торжеством «большого стиля», или, если взять шире и воспользоваться терминологией Владимира Паперного, – «Культуры-2». В «Рабочем и колхознице» добросовестно предъявили все, что смогли отыскать в российских архивах, музейных и частных собраниях, щедро разбавив современными эпохе вещами. Здесь архитектура (и не только она) жарко дышит имперской мощью, а дворцы строят даже под землей, превращая в них станции метро. Тут золотой рекой льют чугун, а приближающие радужное будущее стахановцы и стахановки улыбаются. Тут лежит фолиант вновь принятой в 1936-м Конституции, а в другой витрине – томики Пушкина, изданные к круглой дате 1937-го. Что отмечали – юбилей имени Дантеса? Жизнь в советском павильоне и на выставке, как по полкам, ладно разложили по разделам: идеология, достижения промышленности, наука, образование и культура, авиация и освоение Арктики, строительство и архитектура, советский театр и кино. Смотришь на это, а мысли уходят на другой регистр, который даже под сурдинку на выставке не звучит.
Не слышно метронома жизни, что отбивал в 1937-м совсем другой счет. Год скрежетал раскатами репрессий: «большой стиль» был парадной стороной «большого террора», но о плохом ведь не принято говорить. Слышен, как глухие удары сердца, ритм произнесенного Мандельштамом еще четыре года назад: «Мы живем, под собою не чуя страны,/ Наши речи за десять шагов не слышны,/ А где хватит на полразговорца,/ – Там помянут кремлевского горца». «Правда» вовсю травит формалистов. Вместо обозначенных 1936-м советских «художников-пачкунов» нацисты устроили в 1937-м уничижительный смотр шести с половиной сотен работ авангардистов, изъятых из 32 немецких музеев, теперь они назывались «дегенеративным искусством». Все это осталось далеко за рубежами парижской выставки, где СССР и Германия играли мускулами, славя свои режимы. Однако тут же, в испанском павильоне, Пикассо показал «Гернику». Немногословную монохромность взрывают «рваные», кричащие фигуры. Живописный памятник городу, разбомбленному немцами в испанской гражданской войне…
Возвращаясь к «Рабочему и колхознице», поднимаясь по пандусам выше и выше в бессильной надежде обозреть все собранное, ловишь себя на простой мысли, что «парижских» вещей в «удельном весе» меньшинство. Получается, спустя 75 лет они растворились, как сошли на нет 70 лет советской власти. Но тогда появляется другой вопрос – для чего сейчас нужна такая выставка – без концепции, без контекста и исторической рефлексии? Только чтобы «обкатать» изначальную функцию монумента и павильона-постамента, что повторяет иофановский с оговоркой на укороченную заднюю часть и с 2010-го живет музейной жизнью? Начиная маршрут с фотографий советского и немецкого павильонов, сравнение было наметили, обмолвились, и – бросили. Сегодня каталожные показы уже не очень интересны, а такие игры с советским материалом выглядят неоднозначно. Между тем с ним можно работать иначе. Например, в 2008-м в «Новом Манеже» Екатерина Деготь сделала выставку «Борьба за знамя. Советское искусство между Троцким и Сталиным. 1926–1936», где рассматривала, как искусство до определенного момента еще могло пойти иным путем.
По этой логике «20 лет советской власти» должны напомнить, что СССР выдохся, зато его дух здравствует. Можно, конечно, удивиться, что нынешние правители не делают на благо отечества таких вот показов своих достижений – чтобы и бравые батальные киноэпопеи туда вписать, и какую-нибудь прославляющую страну сюжетами и размерами живопись… Параллели-то отыскать не так уж трудно, когда одной рукой готовят сочинскую Олимпиаду, а другой допускают катастрофу в Крымске. Когда одной рукой обещают строить новое музейное здание для Государственного центра современного искусства, а другой что есть силы показательно карают Pussy Riot.
Эпохи в выставках
Сокровища Мальтийского ордена. Девять веков служения вере и милосердию.
Музеи Московского Кремля, до 9 сентября
20 лет советской власти. МВЦ «Рабочий и колхозница», до 29 июля
Русские и немцы. 1000 лет истории, искусства и культуры. ГИМ, до 25 августа
Екатерина II. Путь к трону. К 250-летию восшествия на престол. ГИМ,
до 30 сентября
Дарья Гармоненко 
