Дивный парень. Кстати, троцкист

Непохоже, что он шагает в прошлое – индустриальный рабочий класс.
Фото РИА Новости

– И поедем мы с тобой в русский город Ярославль, – напевно говорил я Равшану, – и посетим там замечательный частный музей. Он называется «Музыка и Время». А создал его подвижник Джон Мостославский.

– Музыку я люблю,– сладко щурился в ответ мой друг Откиров, режиссер, умеющий снимать и документальное кино тоже. – А что слушать будем?

– Музыку революции, – пытаюсь острить я. – В музее есть грамзаписи речей Троцкого.

Представляешь, начало нашего фильма. Мостославский заряжает граммофон, и вот уже в кадре Волга, современный теплоход, на палубе актуальная, креативная молодежь. А над великой русской рекой Лев Давидович вещает о неизбежности мировой революции.

– Как пролог сгодится, – кивал Равшан и заключал: – Но на пластинке далеко не уплывем. Как с героем, нашел?

С героем было непросто.

Это было семь лет назад. Одна телестудия предложила нам с Откировым подать заявку на фильм с «какой-нибудь неожиданной человеческой судьбой».

Сейчас не помню, с чего мне в голову вдруг влезло: «Москва, XXI век. Молодой человек, живущий нехилой идеей мировой революции».

– Попробуйте заявочку мне сбросить, – изрек продюсер. За этим вялым интересом скрывалось: «Да ты еще найди такого психа».

Но я его все-таки нашел. И с нервной системой у него оказалось все в порядке. Как, впрочем, и с головой. Его звали Сергей Биец. Тогда ему было 35 лет. Мы сидели с ним в скверике на улице Народного Ополчения, и он ровным, даже уставшим голосом объяснял нам, почему троцкизм бессмертен и что заставило его выбрать эту чрезвычайно эффективную идеологию.

Он был целеустремлен и начитан: прекрасно знал труды и подвиги как Троцкого, так и Ленина, осуждал приспособленцев из КПРФ и болтунов из «Трудовой России». И даже сообщил, что предлагает своим соратникам внедряться в эти организации, чтобы «разлагать ряды изнутри»...

Получалось, что троцкистские лозунги типа «Винтовка рождает власть» он не только не отрицал – некоторые из них висели на стенах его небольшой квартиры, куда мы пошли, чтобы посмотреть – годится ли интерьер для будущих съемок. Мебели в доме тогда почти не было. Во всяком случае, вешалка с пиджаком Сергея висела на гвозде, вбитом в стену. В другой комнате стоял старый компьютер с открытыми внутренностями. Поймав мой взгляд, хозяин бросил: «Чтобы писать листовки, и этот сгодится».

Где-то на кухне раздавались женский и детский голоса. На наше вторжение никто даже не выглянул – публичность и доступность квартиры были очевидными.

А как еще может жить троцкист? Он же – сторонник «настоящего коммунизма, который в России еще никогда не строился», один из основателей Революционной рабочей партии, редактор газеты «Рабочая демократия», ведет активную работу в среде рабочего класса.

На «рабочем классе» я слегка скис. Мне вдруг явственно представилось, что Сережа Биец просто себя придумал. Взял и сочинил в себе пламенного революционера.

Равшан словно прочел мои мысли. Все время молчавший, он вдруг сказал сладким голосом восточного деспота:

– Но мы хотели бы посмотреть те места, где вы ведете свою революционную работу.

Ответ не заставил себя ждать: «Завтра в семнадцать. Вот адрес. Там у нас встреча с рабочими «Дон-Строя».

…Возле стройки, окруженной забором, распластался огромный холм. Возвышенность, освещаемая закатным солнцем, была покрыта людьми. Они сидели на корточках – десятки, сотни, а может, и тысячи человек. Толпа перетекала сюда из ворот стройплощадки и рассаживалась небольшими колониями в ожидании, когда подойдут автобусы и начнется погрузка этой человеческой массы для отправки ее на ужин и ночлег.

Стоящим неподалеку от ворот агитаторам (их было человек десять, причем не только троцкистов, но и других левых) надо было изловчиться, чтобы вручить ошалевшим от рабочего дня таджикам, узбекам, киргизам листовки. Лучшим вариантом считалось остановить группу и поговорить за «жизнь без эксплуататоров».

У Сергея это получилось. Он стал объяснять гастарбайтерам, что те согласились работать не только за мизерную зарплату, но еще и без всяких социальных гарантий, страховок, норм безопасности и т.д. Усталые люди слушали, кивали, некоторые брали листовки. Но все это напоминало рекламно-торговые операции у метро, когда выходящим из метро некие активные лица пытаются предложить товар, проспект, приглашение…

Вдруг я заметил, как Сергей облюбовал среди выходивших из ворот огромного парня с блаженной улыбкой на лице. Он явно был отчего-то навеселе. Богатырь притормозил, стал внимательно слушать. И тогда Биец обратился лично к нему:

– Вот тебе, молодому, сильному, неужели не хочется освободиться от этих хозяев, которые сделали вас бесправными? Запомни, ты такой же пролетарий, как и русские рабочие. У пролетариата нет национальности. Он объединяется и свергает любую власть…

– Спасибо, брат! – проникновенно сказал парень. – Правду говоришь. Клянусь, сам бы взял автомат и всех бы сразу стал из него свергать! Но, брат, извини, они же тогда с меня премию снимут…

Холм опустел. Агитаторы вместе с Сергеем попрощались и тоже ушли.

– Жаль, камеру не взяли. Это был узбек, я земляков знаю, – бесстрастно сказал Равшан.

– Ничего страшного. Будем делать кино про обреченность троцкизма в новом веке.

Однако до съемок дело не дошло. Продюсер сказал так: «Ну кто знает этих маргиналов, кому они интересны со своим фанатизмом!»

Мы согласились. Продюсер был мудр не меньше, чем английский писатель Олдос Хаксли, сказавший: «Фанатик – это тот, кто сознательно компенсирует с излишком всякое внутреннее сомнение».

Мое уважение к продюсеру было столь велико, что спустя время, прочитав в СМИ сообщение под названием «Дон-Строй» сдался гастарбайтерам», я не стал ему рассказывать, что одним из организаторов трехдневной победной забастовки был наш несостоявшийся герой. Там еще говорилось, что «лидер Революционной рабочей партии Сергей Биец сравнивал успех забастовки с небезызвестными событиями 1905 года на Путиловском заводе».

Это сравнение сразу же подверглось критике со стороны хранителей стабильности: дескать, все произошло «не в силу наличия в компании особых классовых противоречий, а потому, что «менеджмент компании сознательно предпочитал брать на работу именно представителей этой категории граждан».

В общем, разъяснялось, что к троцкизму эта история ну никаким боком. Хотя если слегка копнуть, то «главную массу, исчислявшуюся сотнями в годы больших посевов, составляли сроковые рабочие, киевцы, черниговцы, полтавцы, которых нанимали до Покрова, то есть до 1 октября... За четыре месяца косари получали 40–50 рублей на хозяйских харчах, женщины 20–30 рублей. Жильем служило чистое поле, в дождливую погоду – стога. На обед – постный борщ и каша, на ужин – пшенная похлебка. Мяса не давали вовсе... На этой почве начиналось иногда брожение...»

Выходит, и насчет гастарбайтеров Биец у молодого Троцкого тоже мог вычитать.

На прошлой неделе мы говорили с ним по телефону. Сейчас он выступает уже против плана вывода промышленных предприятий из Москвы.

– Хотят, например, перевести завод «Салют» в Омск на площадку завода имени Баранова… Естественно, 10-тысячный коллектив «Салюта» в тревоге...

А я опять подумал – он намерен эту тревогу снимать или делать ее революционной силой?

– Вас семь лет назад даже называли «Нечаевым наших дней». Вы действительно за смену власти насильственным путем?

Он помолчал и ответил, как сам сказал, «старым афоризмом»:

– Войны не будет. Но будет такой мир, что мало никому не покажется…

А фильм с Равшаном мы все-таки сняли. Тоже про очень неспокойного человека. Про то, как Лев Толстой учил уму-разуму трех русских царей и одного «великого реформатора» – Столыпина.

Там мы напомнили о толстовском сценарии развития мира в ХХ веке. Одной зарубежной газете он сказал, что революций больше не будет. Потому что в Европе вместо булыжных мостовых и площадей появился асфальт, а это значит – бунтовщикам уже не из чего возводить баррикады.

Сергей Биец с этим поспорил бы. Но хорошо бы – чисто теоретически.