С ненавистью к книгам

Путь к одиночеству...
Фото Михаила Бойко

Пока есть время, оглянитесь. Остались ли у вас дома книги? До Нового года можно успеть от них избавиться. А я попробую укрепить вас в этом намерении.

Дело в том, что бредни о геноциде русского народа – правда от первого до последнего слова. Книги до сих пор продаются без наклеек: «18+», «Чтение убивает». Чтение и алкоголь – легализованные наркотики.

Я тут узнал, что если пристрастился в зрелом возрасте, то, как бы ни было глубоко падение, всегда остается шанс победить пагубу и вернуться к нормальной жизни. В прошлом у такого человека есть якорь – достаточно большой объем здоровых переживаний, чтобы за них зацепиться. Тех же, кто пристрастился в юности, можно только пожалеть. Зависимость окрашивает практически любое их переживание или воспоминание, подменяет собой идентичность. Выхода нет – этот космос замкнут, и постоянная Хаббла меньше нуля.

Но чтение все-таки опасней алкоголя и наркотиков. Когда ты молод и здоров, а возлюбленная стерилизует над свечкой героин, то не веришь, что станешь наркоманом. Заглядывая в книгу, недооцениваешь ее затягивающую, растворяющую силу.

Для человека, выросшего на играх, общении со сверстниками (или сверстницами) и прочих детских радостях, каждый момент времени неповторим. Вот этот вечер, этот салат, этот собеседник, эти слова – они здесь и сейчас, hic et nunc. Пахучие, томные, веские. Объективная реальность дана нам в пяти ощущениях, и ничто не может изменить этой утешительной констатации.

Чтение покушается на наше экзистенциальное ядро. Лишает нас бесценного дара – пребывать в определенный момент времени в некотором определенном месте. Вот яблоко. Никто никогда не держал в руке яблоко со времен Адама, Евы и Париса. Для нас в каждом конкретном яблоке тысяча других яблок, которые когда-либо сжимали герои прочитанных нами произведений. У алкоголика очертания двоятся, троятся, у нас – тысячерятся. Отшелушить литературные образы от румяной кожицы практически невозможно, и человек воспринимает данное яблоко больше через слова, чем через ощущения. Сочный плод резонирует с тысячью аналогичных, но воображаемых плодов. Все тает и обесценивается. Слова и вещи. И даже женская красота – это несбыточные грезы и литературные фантазмы.

Уже в античности мы обнаруживаем не только почтенную традицию сакрализации текста («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»), но и седую традицию книгоненавистничества. Древние понимали, что именно книгам мы обязаны видением вещей в ложном свете и «мудрый полностью оставляет книги, как ищущий зерна – солому». Так зарождается метафорический ряд: книги, мертвечина, гниль, экскременты┘

Чтение – это выкапывание трупов ради утоления голода. Жизнь в кредит в перспективе неминуемого банкротства. Поэтому Карл Маркс сетовал: «Я – машина для пожирания книг, извергающая их затем в иной форме на навозную кучу истории». А Ромен Роллан проклинал «животную потребность подтачивать свою мысль, превращая все в литературу».

Мы – солипсисты. Хотя и здесь регресс заметен. Дон Кихот сражался с мельницами, потрясая натертым копьем. Книгочей выступает против мельниц, вооружившись сногсшибательной цитатой. Когда Шарль Бодлер провозгласил anywhere out of the world, он всего лишь подслушал шепот с книжных полок.

Костры из книг в ностальгическом рейхе потому и вызывали такое ликование, что удовлетворяли вытесненные желания образованных европейцев. И до сих пор при виде горящих книг мы испытываем что-то похожее на оргазм – если достаточно честны, чтобы в этом признаться.

К черту психику! Это все лишь циркуляции в нервных контурах. А тело жалко. Чтение, подобно наркотикам, подтачивает организм. Испорченная осанка, астения, тщедушность – это полбеды. Настоящая беда – это близорукость.

Человек получает через зрение примерно 75% информации. Ослабление этого канала не компенсируется другими чувствами и техническими приспособлениями. Очки и линзы неудобны и сами служат источниками психосоматических отклонений.

Представим, что всю оставшуюся жизнь нам пришлось бы питаться одним рисом. С фасолью. А ведь речь идет о второстепенном чувстве вкуса. Что уж говорить о зрении! Это аутистичность, несчастье, приговор. Даже если мы не верим в причинно-следственные связи.

Испорченное зрение делает проблематичным существование внешнего мира. Судьба Фридриха Ницше, наименее загадочного философа XIX века, – тому подтверждение. Биография Ницше любого способна отвратить от чтения. И дело не в таинственной болезни. Подумаешь, прогрессивный паралич, третичный сифилис┘

Ницше = близорукость, садомазохизм, боль как праздничная радость, смуглый восторг.

Оказывается, во второй половине XIX века не существовало лазерной коррекции зрения. Аутизм и отшельничество позднего Ницше – результат посаженного в юности, во время учебы в лицее, зрения.

Близорукость = интровертность = хаос и мельтешение шизем.

Всякий раз, когда я подхожу к книжной полке и забываю зачем, то достаю Ecce homo Фридриха Ницше. Все другие книги я уже выбросил.

«В 36 лет я опустился до самого низшего предела своей витальности – я еще жил, но не видел на расстоянии трех шагов впереди себя» (Ecce homo. «Почему я так мудр»)

Пока не поздно... Фото Михаила Бойко

«Ученый, который лишь «переворачивает» горы книг – средний филолог до 200 в день, – совершенно теряет в конце концов способность самостоятельно мыслить. Если он не переворачивает, он не мыслит. Он отвечает на раздражение (на прочтенную мысль), когда он мыслит, – он в конце концов только реагирует. Ученый отдает всю свою силу на утверждение и отрицание, на критику уже продуманного – сам он не думает больше┘ Инстинкт самозащиты притупился в нем, иначе он оборонялся бы от книг┘ Это я видел своими глазами: одаренные, богатые и свободные натуры уже к 30 годам «позорно начитанны», они только спички, которые надо потереть, чтобы они дали искру – «мысль». Ранним утром, в начале дня, во всей свежести, на утренней заре своих сил читать книгу – это я называю порочным!» (Ecce homo. «Почему я так умен»).

А вот цитата с прослойкой ясновидческого безумия: «В конце концов никто не может из вещей, в том числе и из книг, узнать больше, чем он уже знает». Пробный камень.

Душа, привязанная к книжному шкафу, обречена ползать.

Книги – мои личные враги.

КНИГИ – УГРОЗА ДЛЯ ОБЩЕСТВА!