Русская ностальгия

Портрет Людмилы Петрушевской в серии документального кино о русских писателях получился особенно ярким.
Фото Алексея Калужских (НГ-фото)

Сияли хрусталем люстры, отражаясь в паркетах, блистали золотом узоры стен, гости же были по большей части в темном и вечернем, в темном были и представители духовенства, собиравшиеся группками невдалеке от уже роскошно накрытого стола и перешептывающиеся между собой. «Посмотрите, – наклонился к моему уху знакомый. – Видите этого человека? Это предводитель дворянского собрания. А вон там княгиня Багратиони». Вокруг высокой и представительной княгини собралась небольшая группка людей, явно относящихся к ней с большим пиететом┘

Машина времени? Сон? Сцена из спектакля? Ничуть! Просто я оказалась среди приглашенных в российское консульство на банкете, посвященном открытию четвертого Российского кинофестиваля документальных фильмов в Нью-Йорке. И, несмотря на позолоту и дворянские титулы (категорически запрещаемые в Америке ее гражданам, кстати сказать), современность давала о себе знать на каждом шагу. Духовенство то и дело вынимало маленькие фотоаппаратики и фотографировало друг друга со вспышкой. Пышно накрытый стол предательски выдавал причастность повара к советской кухне. Запеченные мидии и прямо-таки царские каскады креветок мирно соседствовали с селедкой под шубой – коронным блюдом застолья времен переполненных коммуналок.

Как и банкет, фестиваль (он проходил с 30 сентября по 2 октября) образовывал маленький, охваченный ностальгией русскоязычный остров, изолированный от внешней среды. «Мы хотим расширить представление о России нашего американского зрителя», – начала свою речь одна из устроительниц фестиваля. Этот собирательный «американский зритель» был представлен в буквальном смысле одной-единственной вполне конкретной американкой, старой почитательницей Советского Союза. Только ей, как оказалось, и нужен был перевод речей и вступительных слов. Остальные зрители в плотно наполненном зале были или российские гости, или русскоговорящие местной диаспоры. И неудивительно: большая часть фильмов была посвящена ушедшим в недалекое прошлое малоизвестным на Западе героям предперестроечной российской культуры, как то: Виктор Астафьев, Виктор Некрасов, Андрей Вознесенский, Михаил Казаков, Сергей Довлатов.

Ярким исключением из общего настроя оказался фильм «Болото» Ирины Васильевой, получивший первый приз на фестивале. Главный герой фильма сегодняшний Иван Сусанин летом в театральном костюме водит экскурсии по костромским лесам, а зимой работает егерем. Фильм, по определению режиссера, относится к жанру патриотической сатиры, но сделан он в лирическом ключе с глубокой симпатией и сочувствием к своим героям. И костюмированный Сусанин, и другие жители деревни, и сам режиссер раздумывают о том, что такое геройство, государство, справедливость, и не находят ответа. Патриотические символы государственности смешались в одну кучу: Ленин, Сусанин, Николай Второй, Дмитрий Медведев. Статуя Ленина высится на фоне куполов церкви, в которой выставлен портрет возведенного в ранг святых Николая Второго. Кого же жители уважают? Молодожены фотографируются перед свадьбой на фоне аляповатого памятника Сусанину и за ним же ходят по нужде. О Николае Втором говорят, как о Николашке, но тут же декламируют частушки, смеющиеся над советской властью. Но когда немолодой человек, похоронивший двух сыновей, читает наизусть стихи Рылеева: «Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело, и радостно гибнет за правое дело!» – становятся понятны вся серьезность и меланхоличность фильма. Ностальгия жителей по героическому прошлому – это неосуществимая мечта о сусанинской ясности моральных ценностей. Сын чтеца, хотя погиб дома в Костроме, воевал в Чечне, двое мальчиков из соседней деревни погибли в Осетии. Было ли это правое дело, стоило ли им погибать? За что и за кого они воевали? Болото, в которое Сусанин завел поляков, охраняется, как выяснилось, государством. Но охраняются ли государством люди? Фильм не дает ответа на эти вопросы, но смешной облик героев, бродящих по фильму в нелепых оперных костюмах, читающих патриотические стихи и неловко присаживающихся в кустах, поднимая белые свадебные юбки, приобретает серьезный смысл философских исканий.

Вторую премию на фестивале (специальный приз жюри) получил фильм Марины Разбежкиной «На улице прекрасная погода». Среди картин o русских писателях портрет Людмилы Петрушевской получился особенно ярким: фильм описывает новую карьеру Петрушевской – ее образ певицы кабаре. Неожиданно выясняется, что у знаменитой 70-летней писательницы прекрасный голос, и в этой новой роли она и величественна, и обаятельна. С клюкой ли на даче, в экстравагантных ли шляпах с полями в гримерной театра образ Петрушевской великолепен. Иногда сквозь почтительный портрет просвечивает гротеск, но это ничуть не умаляет достоинств старой писательницы.

Любопытно было посмотреть и другие фильмы об авторах доперестроечного времени. В фильме «Вся жизнь в окопах» Алексея Шишова о Викторе Некрасове – старые записи с интервью и с выступлениями автора «В окопах Сталинграда». В фильме Сергея Каковкина «Демарш энтузиаста», посвященном Сергею Довлатову, – интервью с друзьями и коллегами писателя, которые и сами были не абы кто: в фильме приняли участие поэт Лев Лосев, художники Виталий Комар и Вагрич Бахчанян. Начиная со своих героизированных названий («Демарш энтузиаста», «Все жизнь в окопах»), эти кинофильмы, как и все памятники великим людям, представили своих гранитно-мраморных подопечных по меньшей мере в полтора человеческих роста – писатели больше пили, больше курили, были красивее, глубже, привлекательнее, смелее и бесшабашнее простых смертных. И пока смотришь фильмы, в это как-то веришь.

Исключением стал портрет Валентина Распутина в фильме Сергея Мирошниченко «Река жизни», где портрет героя привлекательным не получился. В фильме Распутин едет по деревням в район, который будет затоплен будущей Богучанской ГЭС, и заодно заезжает и в деревню, откуда сам родом. Его путешествие можно сравнить лишь с путешествием Екатерины Великой в 1787 году. Только Распутин сходит с катера, как его уже, как императрицу, встречают речами, стихами, сложенными в его честь, и песнопением. На фоне этих торжеств Распутин и его свита не устают жаловаться на всеобщую бездуховность, разложение языка и морали. Ни писатель, ни режиссер не тронуты простоватым подхалимажем и не подают признаков сочувствия многострадальным жителям деревень – даже там, где у всей деревни месяцами нет доступа к врачам и больницам, а женщины рожают без медицинской помощи. Да и как может их жалеть Распутин, когда в их сельских библиотеках, где хоть на минуту писатель мог бы отогреться душой, эти на вид бесхитростные крестьяне поместили книги ненавистных Распутину врагов – Сорокина и Пелевина?! Нет сомнения, что Распутин глубоко страдает, но страдает он от ностальгии по стране и крестьянству, существовавшему лишь в писательском воображении.

Образ Ивана Сусанина – еще один симптом ностальгии по героическому прошлому. Кадр из фильма «Болото»

В конце концов фестиваль четко определил симпатии зрителей. На фильме Разбежкиной о Петрушевской зал был полон, а фильм Каковкина о Довлатове, после которого выступали с воспоминаниями и комментариями друзья Довлатова и его вдова, вызвал бурю энтузиазма: люди сидели на полу, стояли в проходах, толпились у стен. «Довлатов мой герой. Только он знал, как сопротивляться власти, смеясь. Жаль, что таких людей больше нет», – поделился со мной немолодой человек, приехавший на просмотр из Филадельфии.

Но Ирина Васильева оказалась единственным режиссером, который попытался вывести на поверхность сознания, осмыслить и описать ту самую невнятную ностальгию, которая пропитала весь фестиваль. Начиная от приема в консульстве, где витала тоска по дореволюционной России, и заканчивая многочисленными фильмами о деятелях культуры советского времени, в которых вспоминались минувшие дни, когда враг имел ясные очертания, а писатели виделись как воины-Сусанины.