Возбужденные революцией

От Французской революции спасались в России, от русской – во Франции.
Жан-Пьер Уэль. «Взятие Бастилии»

В ноябре 1919 года в городе Ростове бывший суворинский фельетонист, а тогда – сотрудник ОСВАГа А.Ренников напряженно работал над образом революции:

«Это была восторженная девушка, чуткая ко всему прекрасному, поборница всеобщего счастья, защитница угнетенных». Лицом она «мало походила на русскую» и была то ли свойственницей английского посла Бьюкенена, то ли племянницей начальника германского штаба Людендорфа. Сперва она сошлась со смотрителем Таврического дворца, от него сбежала к князю Львову, от того – к ревнивцу Керенскому, потом – к Чхеидзе, который, воспылав любовью, даже начал «подстригать вокруг глаз бороду», и наконец – «уже потрепанная, грязная, с насекомыми в волосах, со скверной болезнью» – к Троцкому. Охочий до наживы Лев Давыдыч за 50% комиссионных сдавал ее пьяной солдатне.

Образ падшей женщины в лапах пролетариата явно занимал Ренникова. Героиня пьесы «Галлиполи» (1923) Варвара изменяет мужу-офицеру с большевиками (по ходу действия ее честят: «Варвара! Предательница! Потаскуха! Животное!» – кстати, задолго до Вас. Лоханкина, тоже теоретика революции), а затем становится «в Константинополе какой-то жрицей Изиды» и путается в кабаках с пьяными матросами.

Метафора, спору нет, вышла сильная, но все же рискованная, особенно для газетчика. Ведь чуть что, и злопыхатели начинают рассчитывать древнейшие профессии на первый-второй. Такая метафора более всего походит на хищное растение – она способна внезапно схлопнуться и заглотить беспечного автора вместе с бойким пером, шнурками и медалью «За осаду Литфонда». Андрей Митрофанович Селитренников (Ренников – это псевдоним) родился в 1882 году в Кутаисе, вырос в Тифлисе и Батуме, учился в Одесском университете, начал журналистскую деятельность в Кишиневе. В таких условиях трудно не сделаться ярым русским националистом. В 1912 году Ренников устроился в «Новое время», переехал в Петербург и вскоре после начала войны пережил звездный час. На захлестнувшей империю волне германофобии он издал памфлеты «Золото Рейна. О немцах в России» и «В стране чудес. Правда о прибалтийских немцах», разошедшиеся изрядными тиражами. Вот отрывок из вступления: «Теперь или никогда. Двести лет Россия жила по немецкой указке. Двести лет немцы засоряли своими фабрикатами сокровищницу русской мысли, русской науки, русского творчества...» В дальнейшем тексте встречаются смешные шутки, но редко – как будто тонкий слой Дж.К.Джерома распылили по роте пропагандистов.

И после революции германофобия Ренникова исчезла не сразу – в той же «Галлиполи» отрицательного героя-предателя зовут Вебер, а в «Диктаторе мира» (1925) счастливый просвещенный абсолютизм будущей России противопоставлен Германской Социалистической республике, на гербе которой изображены рычаг и наклонная плоскость (хм, что там было на гербе ГДР?), а улицы украшены транспарантами «Слава в элеваторах Хлебу».

К 1939 году правее «Возрождения» был один Гитлер. Газета «Возрождение» (Париж). 1926. 1 января. № 1

В эмиграции Ренников поселился в Париже, устроился фельетонистом в газету «Возрождение» и постепенно так поправел вместе с ней, что к 1939 году справа от них остался один Гитлер (или того меньше – один еръ от него; «Возрождение» печаталось, натурально, в старой орфографии). И когда в 1942 году открылся пронацистский от сапог до эполет «Парижский вестник», перебравшийся в Ниццу Ренников стал его постоянным автором. Поначалу он пытался ограничиваться описанием тягот тыловой жизни на Лазурном Берегу – очереди, нехватка сигарет и пр. Но газете были нужны политические фельетоны, и Ренникову пришлось если и не прямо восхвалять арийский военный гений, то хотя бы бичевать его незадачливых врагов: «Сидишь себе где-нибудь далеко от фронта... на кухне верный Шакир варит к обеду лобио, жарит шашлык... Вай ме, деда, вай ме. Неужели скоро уже лето? И неужели правы эти проклятые вредители: зима – голодранцам, лето – германцам. Брр...» («Из дневника Сталина», 13.03.1943).

Так замкнулся круг, и хищная метафора пожрала бывшего германофоба. И нам урок: осторожнее надо с метафорами, а то набросятся, проглотят, хорошо, если в результате превратишься в чайку или, там, в буревестника, а то ведь бывает, что и в матрас.

К чести Ренникова надо сказать, что в оголтелой пропаганде он замечен не был, поэтому после войны о бесславном эпизоде быстро забыли, и он вернулся к нормальной литературной деятельности. Увы, жил в бедности в доме русских инвалидов в Ницце и умер в ноябре 1957 года в госпитале «Пастер», так и не дождавшись операции, которая вроде бы могла его спасти. Жаль, что сегодня его не переиздают, будь моя воля, я бы начал с горько-ироничных мемуаров «Минувшие дни».

Мюнхен