Почему я не хожу на митинги

Несогласные 1990-го.
Фото Дмитрия Борко/«Фотосоюз»

Народ перестал ходить на митинги. Являются туда журналисты, по долгу службы, и постоянные участники этих мероприятий. Испытанные уличные бойцы, готовые получить дубинкой по голове, а потом отсидеть в тюрьме пару недель за мифическое сопротивление милиции. Место действия окружают тройным кольцом милиции, дружинников и солдат Внутренних войск. Экипировка последних напоминает космические скафандры – может, это и есть зримое проявление российской модернизации?

Понятно, что сегодня власти напуганы ростом национализма. И декабрьская акция на Манежной площади заставляет их резко усиливать меры безопасности. Однако национализм не с Луны свалился – долгие годы власти старательно не замечали полуфашистских организаций, пока те не превратились в маленькие армии. Казалось, удержать на краю этих «собственных сукиных сынов» будет легко. Не получилось.

В мире существует другая практика: отпор профашистским организациям дает гражданское общество – во время массовых демонстраций, на пикетах. Такого общества у нас сегодня нет. Власть сама лишила себя этой важной опоры, когда сделала присутствие на митинге участием в экстремальном шоу.

Между тем участники массовых уличных акций 90-х годов хорошо помнят другие митинги. 4 февраля 1990-го на улицы Москвы вышли 200 тысяч человек.

Мне посчастливилось участвовать в этом грандиозном стихийном мероприятии. А также в предшествующих ему похожих, хоть и менее многочисленных акциях. Приехала на митинги из Оренбурга, совместив свою улично-протестную деятельность с учебой в аспирантуре МГПИ, занятия в которой, разумеется, прогуливала. Было так здорово идти неспешно внутри толпы, плавно вытекающей из метро, в сторону Манежной площади. Рядом шли единомышленники. С похожими биографиями, чувствами и надеждами.

Тем, кто выходил тогда на улицы, ничего не обещали, но каждый четко знал, зачем он это делает. Десятки тысяч человек одновременно покушались на Конституцию СССР. Вернее, на ее 6-ю статью. Где говорилось о «руководящей и направляющей» роли единственной в стране политической партии.

20 лет назад мы шли на митинг, не опасаясь ни дубинок, ни провокаторов. Власть была для нас не врагом, а неразумным, где-то даже туповатым ребенком. Который не понимал, что 6-я статья Конституции – это анахронизм, подобный средневековому институту вассалов. Люди шли разговаривать с властью, а не свергать «кровавый режим». В толпе не толкались, вели себя люди подчеркнуто вежливо. Радостно встречали приятелей, с которыми не общались годами. Делились новостями. И – ни одного милиционера! Ни одной овчарки! Ни одного дружинника! То есть где-то они и были, но явно не на первых ролях, и надобности в них никак не ощущалось. Это чувствуется даже по старым фотографиям.

Результат той массовой акции оказался ощутимым: уже на следующий день на расширенном пленуме ЦК КПСС Михаил Горбачев заявил о необходимости введения поста президента СССР с одновременной отменой 6-й статьи Конституции СССР о руководящей роли КПСС и установлении многопартийной системы.

Вот что писал об этом Анатолий Собчак: «Практически все, выступавшие на том пленуме, негативно отнеслись к предложению генсека об отмене 6-й статьи. Более того – в самых резких тонах клеймили так называемых демократов, говорили о дискредитации партии и социализма и были настроены весьма решительно. А потом так же единодушно проголосовали за». Потому что волю к переменам проявили наглядно 200 тысяч граждан страны.

Почему сегодня на Триумфальную не приходят участники тех событий, не таких уж и давних? Я спросила об этом свою подругу, доктора исторических наук и академика РАЕН Ольгу Величко, товарища по борьбе против 6-й статьи. «Наверное, тогда, при Горбачеве, мы не боялись, что нам дадут по голове», – напомнила она о суровых сегодняшних реалиях. И это правда.

Однако – только ли в страхе дело?

Людям нужен смысл. Они не понимают, к примеру, абстрактных призывов «защищать» и «отстаивать» одну из статей Конституции. Они хотят услышать от уличных вождей, что конкретно они предлагают. И не слышат ничего, кроме все тех же «Долой!» и «Вперед!» А они не хотят перемен в своей судьбе. На взгляд граждан, сегодня больше востребованы другие ценности – сохранить с трудом накопленное благополучие.

Несогласных 2010-го не разглядеть за спинами ОМОНа. Фото Reuters

Чтобы вывести на улицы массы людей, надо, чтобы они прониклись ненавистью к своему существованию. Тогда она была. Действительность выглядела издевательством над человеком, над здравым смыслом. Это сейчас коммунисты рисуют картинку всеобщего доперестроечного благоденствия. Они врут. Помню, как постепенно, год за годом, пустели магазинные полки, как вся провинциальная Россия ездила в Москву, чтобы не в Третьяковку сходить, а затариться колбасой и одеждой. А в регионах, в крупных городах, в конце 80-х уже продавали сливочное масло по принципу одну пачку в руки. Включая детские.

Сегодня такого крайнего истощения ресурсов нет. И такой ненависти к власти нет. И такого презрения к партии власти, как тогда – к коммунистам, тоже нет. Признаем это.

Хорошему, полноценному массовому митингу нужна не только ненависть, но и надежда. Тоже вполне конкретная. Надежда на человеческое существование. Тогда, в 90-е, она была. И особенно укрепилась после февральского пленума. Людям казалось, что они многое могут. Потому и выходили на улицу, что видели свет в конце тоннеля. Или им казалось, что видели, что часто одно и то же.

Между тем дышать становилось все легче. И это легкое дыхание досталось в наследство сегодняшним митингам. Перестройку принято жестко критиковать. Однако где были бы сейчас все эти критики, не выйди тогда на улицу 200 тысяч человек, в один день разрушивших монополию КПСС на власть?

Совпадение всех трех составляющих стихийной массовой акции – смысла, ненависти и надежды – время от времени проявляется в современной политической жизни. Все помнят, как автомобилисты отстояли свободу своего коллеги, которого хотели обвинить в смерти алтайского губернатора Михаила Евдокимова.

Однако случается такое все реже.

Не вышли на улицы люди после убийства Политковской. После «Норд-Оста». После Беслана. После теракта в «Домодедово».

Перестали ходить на избирательные участки и читать газеты.

Ушел из политической жизни смысл умного, обоснованного протеста. Законы обложили митинги такими плотными подушками безопасности, что пробиться через них могут только экстремисты. Последним могли бы противостоять здоровые силы общества, антифашисты, к примеру, но массовые акции сегодня дозволены только апологетам власти. Поэтому с экстремизмом государство борется само, без участия граждан. Гражданам не верят, их боятся. Сделана ставка только на силу правоохранительных органов. Которые пока с задачей справляются. Не факт, что так будет всегда.

Пренебрежение инициативой гражданского общества возлагает на власть тяжелое бремя ответственности. Которую теперь ей не с кем разделить. Придется отвечать за все происходящее самой.