Венские каникулы

Несмотря на декабрьский холод, венский канал постоянно остается свободным от льда.

В шумных венских кабачках, называемых «хойриген» (их всего 180), где, как правило, пьют молодое «сегодняшнее» вино (слово «хойриген» обозначает не только сам трактир, но и вино нынешнего урожая, которое может называться таковым до 11 ноября – Дня святого Мартина), зачастую смешивая его с водой, традиционно исполняют уже пару сотен лет одну и ту же песню о Вене. Песня грустная и оптимистичная одновременно и настраивает слушателей на философский лад. Поскольку в ней речь идет о вечном: о Вене, молодом вине, рождающемся каждый год, и о молодых венских девушках. И даже, поется в песне, когда тебя, слушатель, уже не будет на этой вечеринке и на этой Земле, по-прежнему останутся Вена, молодое вино и венские девушки.

Это венский стиль – живи сегодняшним днем, потому что завтра для тебя уже будет иная жизнь или иное бытие. Наверное, поэтому во всех венских операх – и в «государственной», где обычно исполняются серьезные музыкальные произведения, и в «народной», где играют оперетты и мюзиклы, с 1874 года с завидной постоянностью под Новый год идет одна и та же постановка – оперетта «Летучая мышь» Иоганна Штрауса. Мелодия вальса, проходящая через все это произведение, напоминает песни венских кабачков:

«Счастлив тот, кто идет

Мимо горя и забот...»

И это не случайность и не случайное совпадение, поскольку события в оперетте происходят под Новый год. Венцы в год написания этой оперетты на самом деле старались убежать от той жестокой действительности, связанной с биржевым крахом 1873 года и последовавшими за этим многочисленными разорениями, появлением первых ростков немецкого национализма, связанных в культурной среде с именем Вагнера и закончившихся, как известно, аншлюсом 1938 года. В «Летучей мыши» все не так – там нет позитивных героев и героической темы, там нет наций. Опереточная публика на сцене интернациональна. Там живут и дают жить другим. И это понятно, потому что венец сам по себе интернационален. Его характер образуется, как говорят в Вене, смесью позитивных и негативных черт славян, евреев и, конечно, немцев. Из-за этого мой твердый северогерманский выговор в отличие от мягкой певучести австрийского диалекта нередко вызывал на венских улицах насмешливые взгляды прохожих. Для них я был «пифке». Их определяют как раз по северонемецкой мелодии говора.

К стереотипам, приписываемым «пифке», относят шум, грубость, бесчувственность, негибкость, кулинарную безвкусицу, непонимание австрийской культуры и традиций, а также обозначение австрийской литературы да и австрийского языка как немецких (во время моей почти шестилетней работы в Вене в 80-е годы прошлого века в качестве корреспондента «Комсомольской правды» на моем рабочем столе всегда лежал немецко-австрийский словарь).

«Пифками» венцы называют сегодня всех туристов из Германии. Это прозвище появилось после проигрыша пруссакам в 1866 году войны, которую вел Союз немецких государств во главе с Австрией за господство в немецкоязычном пространстве. По одной из версий, Иоганн Готфрид Пифке, берлинский военный музыкант, был реальной личностью, и он по поручению прусского короля Вильгельма I 31 июля 1866 года вошел в Вену под барабанный бой и вой флейт во главе 50-тысячной прусской армии. Отсюда пошло выражение «пифки пришли», бытовавшее среди венцев, воспитанных, как известно, в духе традиций изысканной классической музыки.

Даже небольшие морозы побуждают и туристов, и венцев основательно утепляться. Фото автора

Но, как бы то ни было, с помощью «Летучей мыши» венцы столетиями сводят счеты с односторонним подходом к истории и культуре в Центральной Европе и пытаются погрузиться в мир грез, забывая суровые будни пролетающих мимо эпох. И лучшее тому доказательство – постановка «Летучей мыши» в Государственной Венской опере 31 декабря 2010 года, где мне довелось услышать голоса Анны Нетребко и Эрвина Шротта, спевших во втором акте (действие происходило на балу у князя Орловского) по просьбе «хозяина дома»┘ сцену из оперы Гершвина «Порги и Бесс», впервые увидевшую свет, кстати, в 1935 году. Ради голоса Нетребко, я думаю, многие простили эту режиссерскую вольность.

Немецко-австрийские войны, как известно, не закончились в XIX веке. Они продолжаются и сегодня, но их характер изменился – теперь это экономические войны. Как раз под Новый год немецкий мармеладный король – фирма Zentis – послал мирное «предложение» австрийскому производителю сладких грез – фирме Darbo – о необходимости окончания длящейся уже год мармеладной войны. Дело в том, что австрийский мармелад захватывает позиции на немецком рынке и теснит немецких производителей. Поводом для войны, которую ведут адвокаты обоих производителей в немецких судах, явилась наклейка на упаковках австрийского мармелада, что он, мол, «натуральный продукт».

Естественно, что немецкий покупатель, падкий на все экологически чистое, опустошает полки с дарбовским мармеладом. Немцы отрицают экологическую чистоту австрийского мармелада и пытаются доказать это в суде, решение которого ожидается в феврале этого года. Пока же немецкие изготовители мармелада предлагают в своей последней мирной инициативе либо разрешить всем давать ссылку на упаковках на натуральность продукта, либо никому. Трудно сказать, чем закончится мармеладная война, но на пороге уже новая. На этот раз вызов брошен могущественной Coca-Cola, и австрийский рынок становится полем битвы американской колы и аналогичного продукта чешского происхождения, известного под брендом Kofola. Тонкие вкусовые отличия двух похожих продуктов, пишет австрийская газета Wirtschaftsblatt, понятны только специалистам.

Что ж, в условиях кризиса рынки сжимаются, и венцы остаются верными своему принципу: «Живи и давай жить другим».

Вена–Москва