Иней неясных цветов

Упорная жизнь былых поколений.
Неизвестный мастер. Битва при Мариньяно.1515 г.

На Новый год Сидоров снял себе замок на Луаре. Декабрьские ему выдали в двадцатых числах, так что с деньгами он обернулся. По Луаре – сплошные известняки, а ему это слово нравилось с шестого класса (вместе с учительницей природоведения). Замок был горящий: туда хотел выехать астрономический кружок Дворца пионеров, но в последний момент предпочел созерцать небо отчизны, так что Сидорову сдали со скидкой, и у него еще осталось на плюшевое существо с сизым щупальцем, которое ценник несколько авансом характеризовал как «Слон веселый фиол.».

Лакеев Сидоров отпустил телеграммой, не намеренный тратить праздники на эксплуатацию человека человеком; лакеи разъехались с ним в аллее, у фонтана «Битва голых», приветственно гудя клаксоном; в игольчатых сумерках за их багажником туманно реяла скатерть с монограммой. Сидоров выгрузил Слона веселого и дернул за цепочку подъемного моста. Внутри было гулко. Сначала он заблудился в буфетной, а пока сообразил, что надо ориентироваться по астрологическим символам на потолочных балках, уже пора было ужинать. Расчистив место от исторических ассоциаций, Сидоров разложил на нем газетку, нарезал что было, украсил это по периметру маринованными огурцами и из-за хруста во рту не сразу расслышал, что он тут не один. Идя по коридорам на всхлип, он наконец обнаружил скорчившееся за пуфиком существо, которое по всем признакам ни небо, ни ад не принимало, иначе оно бы здесь не загостилось. Привидение сидело, обхватив себя неубедительными руками, и сквозь него просвечивал портрет Франциска I в битве при Мариньяно; но из-за глубокой мерзлоты, которая проницала привидение, шлем Франциска поблескивал ледяными узорами, с копья слетали искристые хлопья, и Мариньяно тоже неуютно смотрелось. Подняв подбородок, привидение пыталось говорить с Сидоровым на языке, неизвестном последнему, но из морозных уст слова вылетали в виде сложных кристаллических сочленений, и среди них были лиловые, содержавшие воспоминания о грехах, оранжевые, с надеждами на лучшее, а также геральдических цветов, намекавшие неизвестно на что; и этот на корню оледенелый поток сознания нарастал подле пуфика серповидным гребнем, грозя заносами недостоверной повести. Сидоров пожал плечами и пошел за телогрейкой, которую забыл при входе, где ее придавило подъемным мостом, но он ее вытащил с помощью домкрата. Под телогрейкой привидение мало-помалу перестало трепетать, как язь в крапиве, и намек на кровообращение пробежал по намеку на лицо. Сидоров нагнулся, и в его сноровистых руках лиловые слова смешались с оранжевыми в один радужный снежный ком, который, унесшись в галерею, нанес скользящий удар по укреплениям Мариньяно, хотя Сидоров не ставил себе задачей участие в этом замечательном сражении.

Нет одиночества больше, чем память о чуде. Замок Лош. Жюль Герен, 1905 г.

Двинувшись навстречу поземке, катившейся по коридору змеиными хвостами, он нашел-таки распахнутую форточку и забил ее мореным дубом крест-накрест. Анфилады кое-где совсем занесло. В углу за дверью, украшенной резными изображениями речных божеств и позолоченных врагов отечества, идущих вслед за триумфальной колесницей, Сидоров нашел пару лыж с готическими носами, и вскоре высокие интерьеры огласились симптомами активного отдыха. На ночь Сидоров прервался; ему снились гобелены с единорогами, шандалы на двенадцать персон и прямые перспективы, а утром он продолжил плановый объезд владений. Настоявшийся ветер жег щеки, и упорная жизнь былых поколений разнообразно мерцала по обеим сторонам пробега. Шумно дыша, Сидоров вынесся из бокового коридора в главный и огляделся в поисках помехи справа: привидение, задумчиво фосфоресцируя, удалялось по торжественной анфиладе угловатой походкой; предметы, расположенные вдоль его пути, одевались тонким инеем, возможно, говорившим о признательности и других теплых чувствах; оно несло в охапке Слона веселого фиол., чей хобот, покачиваясь подобно историческому маятнику, исподволь растворялся в воздушном полумраке.

– Какая трогательная виньетка, – сказал кто-то из коллег, когда Сидоров рассказал эту историю. – Бьюсь об заклад, ты ее придумал заранее.

– Видишь ли, – задумчиво сказал Сидоров, – я думаю, они просто примерзли друг к другу. Все-таки там было не жарко. Эти феодальные форточки – такая вещь, что все их никогда не найдешь, а жить как-то надо.