Роза Цветкова
Пройдет время, и этот малыш тоже не узнает города, в котором имел счастье родиться.
«Что-то ты к нам зачастила!» Так на радостях встречали меня почти все, кто остался в моем родном Ташкенте еще с той далекой поры, когда развалом Союза еще не пахло, а все мы были юны, полны сил и планов. И даже помыслить не могли, что настанет время и мы, школьные друзья-подружки, будем ездить в гости друг к другу так редко, потому что отдых в Турции, Китае и Таиланде для узбекистанцев гораздо дешевле, чем в России, и встречаться в статусе граждан иностранного государства с обязательной регистрацией в первые три дня, обменом денег – надо только вычислить на базаре надежного менялу, чуть поторговаться относительно курса┘
Пересчитывать купюры с непривычки трудно, несмотря на то что они уже предусмотрительно сложены в пачки, перетянутые резиночкой, из расчета 100 долл. – 3000 руб. – 210 тыс. сумов. Но даже эта сумма, довольно незначительная по сегодняшней московской жизни, в той, узбекской, не помещающаяся ни в одно портмоне, сразу делает ее обладателя достаточно обеспеченным человеком. По крайней мере на несколько дней беззаботной жизни, включающей в себя поездки на такси без счету, бесконечные посиделки в уличных кафешках (меню обсуждается, но неизменно упирается в шашлыки и плов со всеми вытекающими последствиями), ежедневные походы на базар – семи-восьмикилограммовую дыню-торпеду без взвешивания, боже мой, отдают за тринадцать рублей, это если на российские, а огромные, больше ладони помидоры – мама дорогая! – вообще за семь.
Средняя зарплата в Узбекистане почти укладывается в 100–150 долл., и, находясь там не день и не два, я видела, как те самые гастарбайтеры, гнувшие весь сезон спины дворниками и чернорабочими в российских городах и весях, здесь, на родине, преображались – с заработанными-то за границей деньгами.
То, что российское – продукты, бытовая техника, одежда, деньги, – здесь особенно ценится, заметила еще в свой первый, после почти пятнадцатилетнего перерыва, приезд в Ташкент, три месяца назад, на майские праздники, которые здесь вовсе уже не праздники, а просто числа календаря. Зато появились новые, самый важный среди которых первосентябрьский День независимости, «Мустакиллик» по-узбекски. На главной площади столицы республики, которая так и называется – площадь Независимости, – монумент, который ташкентцы полушутя-полуехидно называют глобусом Узбекистана. Гигантский золотистый земной шар, на котором присутствуют только очертания границ страны, у подножия – шестиметровая скульптура узбекской женщины, держащей в руках 3,5-метрового ребенка. По замыслу скульпторов, это образ счастливой матери с олицетворением будущего в руках.
С площадью Независимости у меня случился конфуз. Чуть ли не в первый день по приезде решила поехать туда, в самый центр города, ностальгия замучила. Выйдя из такси (говорила я, что получасовая поездка на авто не вышла за пределы 30 руб. по-нашему?) с другой стороны площади, мы пошли по направлению к монументу. Красота! Вокруг все так ухожено, травинка к травинке, фонтаны, голубые ели и, несмотря на полуденный зной, птицы поют┘ Ой, нет! Это вовсе не птички, а свисток в руках молодого милиционера. Вон он, уже едва видный нам, далеко ушедшим от дороги, изо всех сил машет руками и свистит-заливается. Заставил нас вернуться, проход запрещен – объясняет. «Почему? – я уперлась. – Где это написано?» Моя Ленка, не уехавшая отсюда в далекие 90-е, когда чуть ли не каждому встречному русскому, и не только, аборигены, не стесняясь, в глаза говорили: «Езжай в своя Россия!» – занервничала: здесь до сих пор не принято спорить с властью облеченными. Но я-то не местная уже, а потому настырная. И даже спросила, как милиционера зовут. Тот, молодой, подтянутый, представившийся Улугбеком, сбегал в стеклянную кабинку за служебной инструкцией. «Тут написано», – тычет пальцем. Пролистали ее с ним вместе – везде только про запрет проезда автотранспорта, а про людей нет ничего. «Ну мы пошли?!» – бодро прощаюсь я. Улугбек из последних сил улыбчиво качает головой: «Нельзя!» И вдруг на самой последней странице читаю: «Проход пешеходов разрешен круглосуточно, но не ближе чем на 50 метров к правительственным зданиям». Что с ним, с бедным, было!
Позже некоторые отчаянные головы – большинство граждан даже в домашних стенах не решаются обсуждать и тем более осуждать политику Папы (так здесь зовут президента республики Ислама Каримова) – мне объясняли: после прошедшей в Ташкенте волны терактов (где и когда, можно только догадываться, потому что никакой официальной информации об этом нет) в городе в разы усилены меры безопасности.
 Удобные развязки на дорогах Ташкента создают ощущение комфорта и днем, и ночью. Фото Романа Каримова |
В самом деле, во всех общественных местах, а на базарах, метро и центральных площадях особенно, стоят, невзирая на жару и холод, офицеры Национальной службы безопасности. К их чести надо сказать, среди всех мною увиденных – ни одного не то что с «пивным» животиком, но даже более-менее упитанного. Знатоки утверждают, что каждые полгода сотрудники НСБ сдают спортивные нормативы, а если кто не смог положенное количество раз подтянуться или пробежать стометровку, пожалуйте на выход! ┘Я с тоской вспомнила наших постовых на дорогах.
Кстати, сравнения было не избежать и на самих автомагистралях. За годы независимости Ташкент разросся, еще более осовременился. На дорогах почти не бывает пробок – продумана система развязок, малых и больших кольцевых, и это несмотря на то, что редкого узбека за рулем авто можно назвать примерным водителем. «Наверное, страсть к погоням у них в крови еще со времен Тамерлана», – философски заметил один мой знакомый, едва увернувшись сразу от двух «Матиссов», рванувшихся наперегонки вперед – «кто кого сделает?», на полсекунды опередив переключение светофора. А если кто на перекрестке замешкается, тут такое начинается! Какофония звуков, сигналов, жестов...
Но, на удивление, аварий на дорогах почти не наблюдается, даже если выехать далеко за пределы города. В горы, скажем, или в Самарканд. Во второй по значимости в республике город можно добраться разными путями, но самый удобный – опять же на такси. За двоих на заднем сиденье с комфортом – напитки включены в стоимость проезда, торг уместен, остановки по требованию, довоз от дома до дома – 450 руб. Водитель, улыбчивый таджик, в день делает по две-три ходки, это при том, что в одну сторону около 300 километров. Наша – его последняя, а потому он оживлен и подробно, со вкусом вспоминает о четырех годах, проведенных в России, под Казанью. По-детски хвалится, как там сумел сначала фиктивно, а потом по-настоящему жениться на «хорошей русской женщине» (для этого пришлось срочно, телеграммой разводиться с первой – «двадцать лет и четверо детей!»), купить дом и обзавестись видом на жительство. «Эх, если бы не свадьба дочери, сюда бы никогда не приехал», – вздыхает, вспоминая, какие пловы на все село готовил в России.
Самарканд тоже пытается стать стильным, не сказать, правда, что это ему идет на пользу. Ну, в самом деле, как это понять, когда все подходы к древнейшим памятникам истории и архитектуры залачены, заасфальтированы, если не сказать закамуфлированы под современный стиль?! На площади Регистан за особую плату готовы даже устроить театрализованное представление со светомузыкой и спецэффектами, только вряд ли для этого приходят к этим монументальным стенам бесконечные туристы.
«Как ты отдохнула, где так загорела?» – спрашивали по возвращении в Москву знакомые, пережившие здесь жуткий смог и доселе невиданную жару. А я как-то некстати вспоминала один утренний диалог там, в городе, который уже не могу назвать своим: «Сегодня будет 39 градусов!» – «Где, в Ташкенте?» – переспрашиваю. «Да нет, у вас в Москве», – с сочувствием глядит на меня продавец вкуснейших узбекских лепешек.
