Игорь Яркевич
Россия уже привыкла к этому памятнику. И он к России привык.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Над Россией тяжело. Над Россией летает дух русских писателей. Поэтому и тяжело. Раньше было тяжелее: раньше дух летал активнее. Но и сейчас он все еще летает и поэтому все равно тяжело.
Мы живем в стране недоделанных культурных революций. Их уже было достаточно. И каждая культурная революция оставляет после себя только вопросы. Она дает такие сомнительные результаты, которые требуют немедленного продолжения культурной революции. Сбрасывание Пушкина с парохода современности – необходимое условие любой русской культурной практики, более или менее соотносящей себя с современностью. Без ультиматума «Сбросить Пушкина» русская культурная революция может считаться несостоявшейся.
Пушкин устоял. Все русские пароходы современности так его и не сбросили. Пароходы современности так и не смогли расстаться с Пушкиным. Пароходы пощадили Пушкина, но Пушкин не пощадил пароходы. Пароходы потонули под тяжестью Пушкина. Пушкин потопил модернизм, авангардизм и соцреализм. Постмодернизм Пушкин потопил тоже. И не потому, что Пушкин имел что-то конкретно против постмодернизма. Пушкин, наверное, все-таки за постмодернизм. Пушкин потопил пароход постмодернизма больше на всякий случай или просто по привычке. Если топить – то топить все без исключения. В том числе и постмодернизм.
Пароходы современности во многом виноваты сами. Пароходы современности так и не определили – что же они в конце концов хотят сбросить? Пушкина они сбросить не хотели. Пароходы современности – не звери. Пароходы современности хотели сбросить памятник Пушкину.
В общем, памятник Пушкину оказался сильнее любого парохода.
Почему-то Пушкина не хочется поздравлять с этой победой. Пушкина почему-то жалко. Пушкина уже давно пора освободить от памятника Пушкину.
Россия уже привыкла к этому памятнику. И он к России привык. Памятник довольно унылый. Но в России много унылого; одной унылостью больше или одной меньше – роли не играет. А памятник как-никак вписан в городской ландшафт. К нему не только привыкли; его успели полюбить. Его любят голуби, туристы и наркоманы. Его любят дети и политические экстремисты. Они уже не представляют себя без этого памятника. Но все равно Пушкина жалко.
Кто только не сочувствовал Пушкину по поводу этого замечательного памятника! Сочувствовали Пушкину и русские писатели. Даже такие радикальные писатели, как Достоевский.
Достоевский на открытии памятника Пушкину даже сказал: «Смирись, гордый человек!» Его неправильно поняли. Его поняли так, что он сказал это про человека вообще. Про Человека с большой буквы. Или про кого-то из своих персонажей. Может быть, про кого-то из пушкинских персонажей. Или про кого-то из современных ему русских писателей – например, про Тургенева. На самом деле Достоевский предложил смириться не человеку вообще, и не персонажу литературы, и даже не Тургеневу, а скульптору Опекушину, автору памятника Пушкину. Достоевский, как человек деликатный, просто не хотел называть этого гордого человека по имени при всех.
С тех пор скульпторы не любят Достоевского.
В итоге Достоевского постигла судьба Пушкина. Достоевскому тоже поставили в Москве памятник. Памятник Достоевскому такой же унылый, как и памятник Пушкину; со скульпторами ссориться опасно.
Сложнее всего деятелям русской культуры. На них памятник Пушкину произвел неизгладимое впечатление навсегда. С тех пор они все похожи на этот памятник. На Пушкина они не похожи. Но на памятник Пушкину похожи. Когда видишь вокруг много деятелей русской культуры, то такое впечатление, что видишь много памятников Пушкину в миниатюре. Поэтому с деятелями русской культуры очень трудно разговаривать. Разговаривать с ними так же невозможно, как с памятником. Деятель русской культуры уважает слово «зрелость». Что он имеет в виду под этим словом – понять сложно, но по смыслу очень похоже на импотенцию. Импотенция – болезнь заразная, и поэтому с деятелями русской культуры лучше не разговаривать. Лучше их просто обходить стороной.
Пушкин – наше все. Это «все» могло бы принадлежать Пушкину. Но не принадлежит. Все, что в России могло бы принадлежать Пушкину – а Пушкину в России по праву принадлежит все, – отнял у Пушкина памятник Пушкину. Памятник Пушкину отнял у Пушкина «все».
Наверное, так и должно быть. Если поэт в России больше, чем поэт, то и памятник поэту должен быть больше, чем просто памятник поэту. Правда, в связи с более жесткими, чем раньше, отношениями жизни с русской литературой поэт в России стал только поэтом. Но памятник поэту по-прежнему больше, чем только памятник.
Пушкина заставили разделить судьбу Ленина. Памятник Пушкину – конечно, не Мавзолей Ленина, но все равно очень похоже. Ленина никак не решатся вынести из Мавзолея. Пушкина никак не решатся сбросить с корабля современности.
Лучший подарок Пушкину на очередной его юбилей – на некоторое время остаться без Пушкина. Мы уже взрослые. Мы уже большие. Мы уже научились не бояться темноты. Мы уже можем позволить себе на некоторое время обойтись без нашей вечной няньки и нашего вечного телохранителя Пушкина. Отдохнем друг от друга. Так будет лучше для Пушкина; Пушкин от нас тоже устал. Так будет лучше и для нас. У нас появится возможность проверить – научились мы в конце концов сами вытирать сопли и подбирать слюни? Если нет – ничего страшного. У нас есть надежный носовой платок и слюнявчик – Пушкин. Он вытирает наши сопли и подбирает наши слюни последние двести восемь лет – вытрет и подберет еще. Но уже вроде пора и самим. А вдруг научились сами или вдруг понравится делать это самим?
Для этого вовсе не надо сбрасывать Пушкина, вернее, памятник Пушкину, с корабля современности. Просто представить, что на какое-то время его нет. Можно просто закрыть его со всех сторон рекламой. Или убрать туда, где его никто не увидит. И на всякий случай сказать ему за все спасибо.
Убрав Пушкина на очередной его юбилей, мы должны дать ему и себе испытательный срок – остаться на год друг без друга. Так мы сможем лучше проверить наши чувства друг к другу.
Но убрать придется не только памятник Пушкину, но и всего Пушкина целиком. Убрать имя Пушкина с городов, площадей, станций метро, улиц, скверов, транспортных средств, общественных зданий и спиртных напитков. Убрать книги Пушкина из библиотек. Убрать Пушкина из энциклопедий и школьных хрестоматий. Убрать все экранизации Пушкина и все спектакли, связанные с Пушкиным. Чтобы никто не слышал ни одного романса на стихи Пушкина. Не упоминать Пушкина в печати, по радио, по телевидению и даже в интернете. На год придется сделать из Пушкина запрещенного писателя, каким был при советской власти, например, Набоков.
Весь год поэтам нельзя будет писать четырехстопным ямбом и всеми другими размерами, которыми писал Пушкин. Прозаикам нельзя будет употреблять в прозе те слова, которые употреблял Пушкин.
Сначала будет страшно. Будет, конечно, тяжело – никто не обещает легкой жизни без Пушкина. Будет тоскливо, одиноко и неуютно. А потом, может быть, станет уже не так страшно и не так тоскливо. Может быть, нам понравится без Пушкина, а Пушкину понравится без нас. И мы уже привыкнем и освоимся без него. Мы все научимся делать сами то, что раньше делал за нас Пушкин. Но в любом случае – через год он вернется снова вместе со своими персонажами. И мы ему снова скажем: спасибо, Пушкин! Спасибо, что ушел. Спасибо, что вернулся.
