Владимир Семенов
Мы готовы всем показать нашу новую «кузькину мать».
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Исторически быть денди в России намного тяжелее, чем в Европе. Русский как-бы-дендизм тоже зарождался из тривиального модничества, брал начало в традициях русских щеголей, которыми, как и во всей Европе тех дней, пестрил свет. Но его развитие сталкивалось с чисто российскими трудностями.
Хотя это было позже, а в более ранние времена модники сами находились у власти и создавали трудности другим. Петр I делал обрезание боярам – ну вы помните – бород. Что, впрочем, свидетельствует не о его дендизме, но лишь о желании привить первые метросексуальные навыки. (К слову, лично я был бы не против, если бы в наши дни боевые отряды уличных денди, действующие наподобие скинхедов, вылавливали немытых-нечесаных граждан, фланирующих с бутылкой пива в ненаманикюренной пятерне, и насильно производили бы их метросексуализацию.)
Итак, Петр насильно обрезал бороды, а кое-кто в его окружении упражнялся в модничестве, зарождая, таким образом, российский дендизм. Если начиная с Браммелла дендизм ассоциируется с Англией и подражанием ее традициям, то на излете XVII и на заре XVIII века эталоном стильности и всего самого модного была Франция. Именно французский тип костюма приходит в Россию с преобразованиями Петра Великого. И именно начиная с этого времени можно говорить о том, что в России наконец появляется мода.
Давайте теперь перенесемся в наше время. Мы увидим все ту же пресыщенную старую Европу, задыхающуюся от поиска новых форм самовыражения в культуре и моде. Культурное отчаяние приводит нас к современному искусству – в интеллектуальном плане, безусловно, передовому, но тем не менее позволяющему злопыхателям называть его словом, эквивалентным фекалиям – как с точки зрения качества, так и предмета изображения. Но мы-то с вами как люди передовые с этим не согласны, нет┘
В моде ситуация ничуть не лучше. Пройдя путь до полного минимализма, несчастным модельерам приходится (извините) испражняться синтезами, отчего сегодня «продвинутым» считается тоскливое минималистское упадничество. Оттого и японец Ямамото со своим скудным минимализмом гениального кроя находится в эпицентре внимания европейских интеллектуалов, и яркая жилетка Уайльда была бы ими приравнена, наверное, к барскому наряду Никиты Михалкова или Александра Шилова.
Как бы то ни было, Россия и по сей день остается серой. В каком-то смысле – политкорректно, по-сурковски – серой идеологически и эстетически. Серой официально, поскольку этот богатый (спросите Суркова) оттенками цвет стал де-факто единственным приемлемым для всей российской элиты. Хотя вне официоза наша элита в экстазе погружается в интерьеры от Версаче, строя себе грандиозные новорусские дворцы, купаясь в мраморе и позолоте.
Количество американского типа моллов на Рублевке заставляет задуматься об источниках доходов их покупателей, а массовое сметение прилавков в старушке Европе мы давно без боя сдали японцам – русские все то же могут купить и у себя, и притом дороже! Пожиратели рекламы, гламура, роскоши, русские оккупировали уже не только Куршевель – скоро вся Европа содрогнется от звона русского доллара. И для нашей элиты эта интеллигентная старушка больше не является ни объектом зависти, ни образцом для подражания. Сегодня мы готовы показать ей свое равенство и, честно говоря, плевать хотели на ваше европейское братство.
Сегодня россияне готовы показывать всему миру, что мы не только Европа, где что-то можно, но Европа византийская, где можно все, если есть чем┘ Стоп, мы совсем уж погрузились в глубины российского подсознания, противоположного, извините, официальной линии партии.
Линия эта такова: мы – культурная европейская держава, наше современное искусство не менее интеллектуальное, чем у вас, в нашей демократии двойных стандартов не больше, чем у вас, наш президент – абсолютный немец, а наш сурок – самый серый из всех сурков.
Печальная истина в том, что наша элита действительно хочет быть в Европе – культурно и исторически. Но хотим мы этого по-новому, по-русски XXI, а не XIX века. Мы больше не завидуем, не комплексуем, мы готовы всем показать нашу новую «кузькину мать» нашим Гламуром и Долларо-Рублем.
Произошла революция сознания новой русской элиты. Впервые в истории мы стали гламурно самодостаточными – правда, на фоне все той же угрюмости провинции, консервативности общества в целом. Москва превращается в русский Нью-Йорк – город роскоши и многообразия в окружении просторов унылой страны. Только там вокруг ковбои и фермеры, у нас – колхозники и пролетариат. Но в отличие от Штатов у нас есть глубокая внутренняя энергия и внутренний интеллект.
Итак, подведем итоги. Мы имеем: а) серое консервативное и угрюмое общество; б) выходцев из него – гламурную элиту; в) внутреннюю потребность интеллектуального прорыва.
И это общество сегодня скучает! Исчезновение публичной политики, которой оно развлекалось и жило последние десять лет, неожиданно сыграло положительную роль. Наше общество стало готово к возникновению дендизма. Оно давно готово культурно, а теперь созрело и социально. Как всегда, страна хочет хлеба, но элита уже хочет зрелищ.
И потом, гламур исчерпан. Он был порожден креативной скудостью и эстетической ограниченностью. Он больше не веселит, а всего лишь тускло радует. Как невозможно постоянно радоваться миске с черной икрой и бутылке Вдовы Клико – в конце концов стошнит. И минимализм тоже выдохся. Он был актуален для XIX века, когда в виде протеста против буржуазности элиты денди пропагандировали минималистский вкус, сделав его законом для всех. Но сегодня затхлая серость общества, вульгарная серость элиты и минималистская серость интеллектуалов требуют нового эстетического протеста.
Относится ли это к Европе? Нет. Европа истощена и депрессивна, она не способна самостоятельно вырваться из энергетической дыры и пойти на новую эстетическую провокацию. Для этого ей не хватает российской византийскости.
Относится ли это к США? Тем более нет. Это могло случиться в прошлом столетии, придя на смену английскому дендизму, в период Великой депрессии и позже. Сегодня американцы не готовы к протестному взрыву интеллектуально – там не скучают от изобилия. Гламур Майами и Лос-Анджелеса, прогрессивность Нью-Йорка и Сан-Франциско и ковбойство Техаса политкорректно устраивают друг друга.
Быть может, следует ожидать нового дендизма из Азии? Индия или Китай? В ближайшие столетия – исключено. И потом, все-таки дендизм и в социальном, и в культурном разрезе – понятие евроатлантическое.
Удивительно, но слова Бодлера, произнесенные в XIX веке, как будто поясняют истоки сегодняшнего дендизма: «Дендизм предпочитает появляться лишь в переходный период, когда демократия еще не всемогуща, а аристократия расшатана лишь отчасти». Именно в России мы подошли к возможности новой бархатной дендистской революции, которая потребует новой провокации, нового кодекса поведения денди XXI века, новой техники тела и стиля жизни.
