Эффект сотой обезьяны

Обладатель экстравагантного «прикида» иногда с удивлением смотрит на тех, у кого его нет.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Про эффект сотой обезьяны я впервые услышала от бывшей драмактрисы, а ныне квартирного маклера Лены – чем могла бы, безусловно, не хвастаться, поскольку логичнее было бы прочитать о нем в каком-нибудь учебнике социологии. Но, во-первых, я давно уже отказалась от фантазии показаться умнее, чем я есть, а во-вторых, довольно характерно, что именно от риелтора, и именно в начале бума на рынке недвижимости.

Было так: ученые наблюдали за колонией диких обезьян на японском острове Косима, изучали умственные способности приматов. В частности, они угощали их сладким картофелем (бататом), иезуитским образом раскидывая его прямо на песке недалеко от полосы прибоя. Обезьяны были в восторге от батата, но их страшно раздражал песок, который хрустел на зубах. Они плевались и злились, но через некоторое время одна из обезьян все-таки догадалась ополоснуть батат в воде. Это случилось в 1952 году. Ученые самоотверженно продолжили свои наблюдения и по-прежнему разбрасывали бататы на песке. К 1958 году число обезьянок, которые умели мыть бататы, достигло примерно сотни – и после этого все обезьяны на острове Косима начали мыть бататы. Более того, обезьяны на близлежащих островах внезапно тоже стали это делать.

Ученых это поразило. У обезьян на разных островах не было никакой возможности общения друг с другом каким-либо известным способом. Предположили, что должна существовать некая морфогенетическая структура (понятия не имею, что это такое), охватывающая все острова, благодаря которой обезьяны могли общаться чем-то вроде телепатии. Звучит несколько фантастично, и вообще тут вопрос открытый; лично я заподозрила бы жульничество со стороны ученых. Но, так или иначе, понятие «эффект сотой обезьяны» перекочевало в социальную психологию, где работает очень убедительно.

Взять ту же историю с массовым вложением денег в недвижимость – что на Манхэттене, что в Москве, что в городе Уренгой; или как все вдруг начинают изучать каббалу и носить красную ниточку на запястье; или вместо йоркширских терьеров заводят себе родезийских риджбеков – список примеров можно перечислять до утра.

Или вот: череп в дизайне. Несколько модельеров (один в Англии, один на острове Косима, один в Гонконге и один еще где-то), надумав поиграть в панков-шманков, выпускают малыми тиражами майки с веселым Роджером. Обложки журналов иногда транслируют одно, а уличная молодежная мода – совсем другое; и нередко уличные вполне диковатые варианты вполне успешно засвечиваются на подиумах, а затем и в бутиках с абсурдно высокими ценами. Вдобавок выходит кино с Джонни Деппом в роли пирата Джека Спэрроу, а потом сразу сиквел, и уже бабушки не могут купить себе что-нибудь в нормальный горошек, потому что в любом сельпо все юбки, платки и майки исключительно в черепах. Можно ли заподозрить здесь морфогенетическую телепатическую структуру (по-прежнему смутно понимаю, что это такое)? Я думаю, да.

Считается, что потребитель идет следом за рекламой, – это не так. Потребитель идет в первую очередь за своими приятелями, которых считает «продвинутыми пользователями» (сама чувствую, что это какое-то уже подтухшее выражение, но не подберу другого), за кино, за МТV, за кумирами – причем иногда это вовсе не очевидные персонажи вроде Мадонны или Бэкхема. Мой старший сын целое лето ходил – совершенно вопреки и моде, и собственному стилю – в гавайских рубашках. По единственной причине – гавайские рубашки предпочитал его тогдашний кумир (персонаж игры GTA 3 Vice City) Томми Ворсетти. А на свой первый концерт в качестве фронтмена грайндкоровой (что бы это ни значило) группы «Зубная фея» надел мою шотландскую юбку, которую я носила, когда девушки из группы «Тату» ходили под стол пешком в платьицах, которые им покупали родители.

В истории, которая разыгралась пятьдесят лет назад на острове Косима, были некоторые дополнительные подробности – и тут ученые явно не мухлюют. Первой обезьяной, в чью пушистую голову пришла гениальная идея вымыть батат, была молоденькая, восемнадцатимесячная самка; ей, как водится, немедленно присвоили поэтичное имя – кажется, Ико. Так вот, первым делом Ико научила ценному трюку свою маму. Те обезьянки, которые играли с Ико, тоже вскоре стали мыть бататы. И тоже научили этому своих мам. Вскоре почти все молодые обезьянки на острове Косима мыли свои бататы, но!! из взрослых такое поведение усвоили только те мамы, которые были склонны подражать своим детям (про величественных взрослых самцов история науки умалчивает).

«Эффект Ико, ее мамы и их подружек» – это, собственно, схема прогресса человеческого общества. Если бы младшие всегда брали пример со старших и никогда наоборот, мы, конечно, не ходили бы, как идиоты, в майках с черепами. Но и не научились бы мыть свои бататы.