Бумажки и букашки

В поисках утраченного...
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)

– Пишите: «Вероятность кражи исключаю», – продиктовал участковый инспектор, когда я все-таки добрела до милиции.

– Ну, я не могу совсем ее исключить┘ – завела было я.

– А тогда, – он угрожающе зашевелил усами, – я у вас не приму заявление. Идите в уголовный розыск!

Ну, я написала: «Не видела свой паспорт с середины июня до начала июля, вероятность кражи исключаю». Бред, но сошло. Меня отправили в паспортный стол. Там было здорово. На стенке плакат «С Новым годом!», и у Деда Мороза лицо доброе-доброе. Данные моего паспорта оказались утеряны, но в конце концов их нашли. В это время за окном пошел дождь с крупным градом. Из комнаты с табличкой «Окно № 5» вышла кудрявая женщина, приоткрыла дверь «Окно № 3» и закричала внутрь: «Бросим жребий, и кто моложе, тот и поедет!» Потом оказалось, что нужно еще заплатить госпошлину – сто рублей и штраф за халатность – тысячу пятьсот. Заполненную квитанцию на госпошлину мне в банке продали всего за десятку. А на штраф, оказалось, бланков нет, кончились. Пришлось идти обратно в отделение и самой списывать номера счетов, БИК, ИНН и разных других аббревиатур. В некоторых номерах было по двадцать цифр, а квитанция размером с игральную карту, даже меньше. В Древнем Китае был, говорят, художник, способный вырезать на рисовом зерне подробное изображение императорского дворца – с крышей, крыльцом, мостом, домашней пагодой, драконами и химерами. Я практически повторила этот удивительный подвиг. Причем повторять пришлось раз пять – с помарками квитанцию не принимали. Наконец все цифры встали по местам. «Переводы в адрес данного плательщика запрещены» – таков был ответ банковского компьютера. Потрясенная, я поплелась обратно в милицию. «Постоянно такая фигня», – пожал плечами участковый инспектор┘ Знаете, когда-то у меня была соседка, которую Бог, а точнее – родной отец наградил именем Гергана, а отчеством Энгельсовна.

Ау, Гергана, если слышишь – отзовись, я тебя помню! Когда мы жили в одном подъезде (я – на втором, она – на третьем) Гергане Энгельсовне было двадцать девять и она была человеком без паспорта. Точнее, паспорт у нее был недействителен – в двадцать пять она не сходила куда надо, и не вклеила, как положено, новую фотографию. Возникали проблемы. И каждый раз, изобразив на веснушчатом личике какое-то особенно честное и беззащитное, как у опоссума, выражение, Гергана листала свой неполноценный паспорт и говорила: «Вот. Видите, как раз в двадцать четыре года. Штамп о разводе». Штамп стоял, они видели. «Развод с мужем! Вы знаете, какой это моральный стресс?!» Они, возможно, не знали, но могли себе представить. Но все же не понимали, какая тут связь с фотографией. «Ну как же! Ведь с тех пор я┘ у меня┘ вот это!!!» – тут Энгельсовна неожиданно щурила левый глаз и как-то жутко перекашивала лицо. Чуть ли даже не пускала слюну. «Не могу фотографироваться! Сразу это┘ Нервный тик!» Получалось очень жутко, неопрятно и жалобно. От нее тут же отставали.

Главное, это было чистой воды вранье – насчет стресса и тика. Правда состояла в том, что ей легче было тысячу раз изобразить дохлого опоссума, чем один раз набраться мужества и выправить себе документ. Как же я теперь ее понимаю!