Ренессанс лесной культуры

Символы бардовского творчества: лес, гитара, костер...
Фото Светланы Конышевой

Лесная культура. Когда-то я хотел издать сборник под таким названием. Провести большое фольклорное исследование об исчезающей цивилизации. Собрать разрозненные сведения, анекдоты, сплетни, песенные куплеты, стихи. Пока еще кто-то чего-то помнит, и многие еще в России, и не устарела телефонная книжка... Тогда на моих глазах рассыпался большой, понятный, уютный – но при этом, конечно же, «параллельный» мир. Где все закономерно соединялось и уживалось: сырой подмосковный лес, Окуджава, Визбор и Вахнюк, молодежный нонконформизм и здоровая антисоветчина, физика и лирика, альтруизм отцовского диссидентского (и потому очень близкого) духа и российская сексуальная революция

80-х – в палатках и гамаках с видом на родные болота.

Мир этот был не только что параллельный, а в чем-то даже фантастический. Не случайно нашлось ему место в одной из книг Стругацких – уже перестроечной поры, когда описываемый феномен был близок к своему исчерпанию. Когда КВН снова появился на телеэкране – а значит, острить на политическую злобу дня стало можно не только на сцене из сосновых бревен где-нибудь на 70-м километре по Казанской дороге.

Теперь уже снова нельзя. Но и на свежесрубленную сосновую трибуну некому подняться. В лес давно ходят не за политикой. А все больше за грибами. Вопреки совету не попавшего в обойму «популярных бардов», но оттого не менее искрометного профессора и лирика Семена Флейшмана: «Так не сидите, люди, в креслах, не хмурьте лбы, идите в лес, ищите песни, а не грибы!»

С некоторых пор стремительно исчезали поводы ходить в лес. Вообще куда-то ходить – в условиях, когда все на колесах. Вторая культура начала потихоньку сливаться с первой; люди потянулись назад в город. Его стало возможно обживать, он стал мягким и податливым, как пластилин. Любовью уже необязательно было заниматься в тяжелых походных условиях под стоны комаров. У молодых появились деньги для съема квартир, у стариков – безденежье, подталкивающее освобождать жилплощадь.

Лесная братия разбредалась по городу – кто пропадал в каменных джунглях поодиночке, а кто нашел новые группы по интересам. Перед любителями погорланить на публике распластался офонаревший Арбат (бедный Окуджава!). Для любителей тонуть в пьяном виде появились пристанища более безопасные, чем подмосковные озера, – бассейны 3 на 5 в бесконечной череде VIP-саун. Для взыскующих свежего воздуха и труда на земле – приватизированные фазенды. А для полуночников-одиночек раскрыл свои объятия интернет. Эта паутина оказалась куда цепче, чем природная, прилипавшая к нашим волосам, когда мы брели между ночными деревьями от костра к костру, от слета к слету.

Да, наш специфический сленг становился еще одним мертвым языком, рассыпался на атавизмы. Уже неохота, да и некому объяснять, что (и как много!) значили все эти слова и выражения: «слет», «куст», «нашивка», «ночной концерт», «рубить хвосты», «вешать маркера». Я вознамерился вырвать из смыкающегося небытия этот мир, зафиксировать этот язык, пока он не омертвел, собрать предания глубокой каэспэшной старины. Хотя заранее было ясно, что задача непосильная.

Но теперь выясняется, что и ненужная. Курилка-костер оказался более живучим, чем о нем думали. Все отчетливее стало видно движение в обратном направлении. Не то чтобы городская среда снова сделалась агрессивной, отталкивающей, вытесняющей. Нет – скорее вялой и малосодержательной. Как новейшее телевидение: еще без напористой совковой лжи, но уже без правды. Воздух свободы снова, по Мандельштаму, приходится уворовывать. Всепобеждающий стиль Stalin Light источает сладковатый тошнотворный запах – тянет туда, где можно дышать. А еще лучше – «полоскаться в звенящем озоне», как пел помянутый Флейшман. Слава Пану, еще не все леса перевели на фазенды. Возобновилась утечка умов за МКАД – но не на шесть соток, а на шесть хвойных гектаров.

Сей феномен стало возможно измерять в абсолютных цифрах: по числу участников пережившего второе рождение Грушинского фестиваля. Цифры год от года росли в разы: 50 тысяч, 100 тысяч, 150 тысяч, 200 тысяч. Но самое забавное, что этот русский бардовский Вудсток оказался всего лишь на полпути к тому второму, параллельному миру, в который опять устремилась недобитая и неугомонная интеллигенция, частично переименовавшаяся в средний класс. Грушинка получилась недостаточно альтернативной. Она – что тот КВН – обюрократилась, потучнела от спонсоров, пожелтела от заезжей попсы.

Так по крайней мере думают о ней устроители более концептуальной и радикальной альтернативы «первому миру» – фестиваля «Второй канал». Он родился в лоне той же Грушинки – как конкурс для тех, кого отвергла Гора (так здесь именуют импровизированный зрительный зал главной сцены – Гитары). А потом отделился, ушел в автономное плавание в Московскую область. Те, кому Грушинка казалась недостаточно продвинутой, продвигались все глубже в подмосковные дебри – вслед за отцом-основателем «Второго канала» Владимиром Ланцбергом.

Они уходят в мир деревьев уже не за политикой и не за грибами, а целенаправленно за песнями. Что это за песни? Блуждаю по сайту «Второго канала» в поисках определения. Не нахожу. Все очень неточно и приблизительно. Но все же какая-то картина прорисовывается. «Самые правильные, самые чистые и честные песни». «Альтернативный камерный конкурс, ориентированный не на незатейливость и доступность, а на высокое искусство». Песни для «заинтересованного зрителя, который слушает и смотрит не для того, чтобы ему сделали красиво». Произведения людей, «поющих, чтобы задуматься, и сочиняющих песни, потому что задумались». «Самая недемократичная песня в мире» – это уже определение самого Ланцберга.

Но за этим ли в самом деле забираются так далеко? Здесь следует оговориться, что нынче в леса обетованные входит совсем не то поколение, что совершало исход в 70–80-е. Что именно движет новой генерацией – лично для меня большой вопрос. Догадываюсь, что у них с городской реальностью теперь уже не идеологические, а чисто стилистические разногласия.

А может, и разногласий никаких нет. А есть эффект сообщающихся сосудов. Есть прагматичное соображение, что в городе следует зарабатывать деньги и укреплять семью, а в лесу следует слушать песни и расшатывать семейные скрепы. Не исключаю также, что специальных соображений не существует вовсе.

Но точно есть – это факт – вторая реальность, вторая книга, «Второй канал». И полторы тысячи понаехавших бог знает откуда – из США, Германии, Голландии, с Дальнего Востока, с той же Грушинки – поющих и активно рефлексирующих существ. Встречающихся раз в году в четверг – после дождика, после Грушинки, после всего...