Дом Волошина

Волошин вынул стиль своей жизни из легких очерков коктебельских гор, леска моря и цветистых узоров коктебельских камушков..

Сегодня отмечается день памяти Максимилиана Волошина (1877-1932). Его дом и особенно его могила на вершине горы Кучук-Енишары возле Коктебеля являются своего рода святыми местами для людей, так или иначе ощущающих свою причастность к русской литературе.

А начиналось все так. Летом 1893 года вдова члена Киевской палаты уголовного и гражданского суда Кириенко-Волошина Елена Оттобальдовна за гроши покупает пустынный прибрежный участок у восточного подножия горы Карадаг, в нескольких километрах от татарско-болгарской деревни Коктебель.

А в 1903 году Волошин начинает строить здесь дачу по собственному проекту: что-то вроде средневекового замка, средиземноморской виллы. Непритязательные сооружения удивительным образом сразу заполняются друзьями Макса. Они воображают себя на родине амазонок: ведь Киммерия - это земля, где Орфей вошел в Аид. Живя на земле, культурно насыщенной мифами античности, опаленной солнцем, Волошин ощущал себя эллином.

Языческая любовь Волошина к цветению плоти, природы, вещества во всех его формах и ликах была незыблема. "Я Вечный Жид./ Мне люди - братья./ Мне близки небо и земля./ Благословенное проклятье!/ Благословенные поля!/ Туда - за грань, к пределам сказки!../ Лучи, и песни, и цветы.../ В полях люблю я только краски, / А в людях - только бред мечты".

"Макс на вражду своего согласия не давал, - констатировала Марина Цветаева, - и этим человека разоружал". Однако в известном инциденте 1913 года, когда Волошин стал на защиту безумца, порезавшего картину Репина "Иван Грозный и сын его Иван" (утверждая, что на это его спровоцировала сама картина), проявился недюжинный характер поэта: способность противостоять всем, как мощная глыба - жиденькому потоку.

Это могло удивить только тех, кто не знал, что в словах Крым, Киммерия, Кермен, Кремль Волошин нашел общий пракорень - КНР, что на древнееврейском значит: неожиданный мрак, затемнение. Для посвященных Коктебель был символом "кошмарично сказочной" крепости, а ее знаменем - "зевсоподобие" (определения Александра Бенуа), кряжистое, умнейшее и добрейшее.

Еще пошаливал Серебряный век, а Россия уже воевала. Мир Волошина, основанный на любви и бережном постижении природы, рушился на глазах. Но молился он о том, чтобы "не разлюбить врага" и одолеть "самое войну".

С 10 по 25 ноября 1917 года в Коктебеле находились прапорщик Сергей Яковлевич Эфрон и его жена Марина Цветаева, воспринявшие октябрьский переворот как непоправимую катастрофу. Из воспоминаний Цветаевой: "- Погляди, Макс, на Сережу, вот - настоящий мужчина! Муж. Война - дерется. А ты? Что ты, Макс, делаешь? - Мама, не могу же я влезть в гимнастерку и стрелять в живых людей только потому, что они думают иначе, чем я. - Думают, думают. Есть времена, Макс, когда нужно не думать, а делать. Не думая - делать. - Такие времена, мама, всегда у зверей - это называется "животные инстинкты". Так Волошин, взрослый 40-летний мужчина, впервые, может быть, осознал роковой гнет слепой материнской любви.

Устояв перед авторитетом Елены Оттобальдовны, Волошин являет высокий пример человечности. Его дом - Дом Поэта - становится островком тепла и света для всех, попавших в горнило Гражданской войны. Не принимая ни белого, ни красного террора, Волошин спасал и тех и других: "...И красный вождь и белый офицер,/ Фанатики непримиримых вер,/ Искали здесь, под кровлею поэта/ Убежища, защиты и совета".

Точный диагноз ставит Вересаев: "Революция ударила по его творчеству, как огниво по кремню, и из него посыпались яркие, великолепные искры. Как будто совсем другой поэт явился, мужественный, сильный, с простым и мудрым словом..."

Стихи Волошина расходятся в "тысячах списках": "Эх, не выпить до дна нашей воли,/ Не связать нас в единую цепь!/ Широко наше Дикое Поле,/ Глубока наша Скифская степь!"

По сути Волошин - первый самиздатовский автор в Советской России и не сравнимый по славе ни с кем. Белая гвардия распространяла его стихи в миллионных листовках, красные читали их на многотысячных митингах. "Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чем не разочаровали... - пишет Волошин в "Автобиографии" 1925 года. - Принцип коммунистической экономики как нельзя лучше отвечал моему отвращению к заработной плате и к купле-продаже".

Но это только одна сторона происходящего. Есть и другая, о которой он тоже слишком хорошо знает: "В Крыму под командованием Бела Куна за первую зиму было расстреляно 96 тысяч человек на 800 тысяч населения". Самое забавное, что Бела Кун тоже гостил в Доме Поэта: он даже разрешал Волошину вычеркивать из расстрельного списка каждого десятого... Ну а остальные девять шли в расход: "Разве я плачу о тех, кто умер? / Плачу о тех, кому долго жить..."

Однако любовь к человеку, которой жил и спасался Волошин в годы кровавой русской бойни, его самого не уберегла. Летом 1931 года он начинает обдумывать способ самоубийства. Склоняется к тому, чтобы "расстреляться" - на советском языке это значило написать несколько правдивых стихов о "текущем моменте". Он уже не мог грести "против течения".

Провидение само написало его Евангелие: одинокий и бескорыстный Поэт летом 1932 года заболел ползучим воспалением легких, лечиться он не стал...

Похоронили Волошина, как он завещал, на вершине горы Кучук-Енишары, которую скоро стали называть Волошинской. "На верху Карадага есть могила магометанского святого, а на этой вершине - могила Волошина, русского святого", - говорили местные татары.

"Сам Волошин как поэт, художник кисти, мудрец, вынувший стиль своей жизни из легких очерков коктебельских гор, плеска моря и цветистых узоров коктебельских камушков, стоит мне в воспоминании как воплощение идеи Коктебеля. И сама могила его, взлетевшая на вершину горы, есть как бы расширение в космос себя преображающей личности", - писал Андрей Белый.

Вид, кстати, с этого места открывается превосходный.