Ванька Жуков, ставший почетным гражданином

-Кира Михайловна, ваш дед был известный всей Москве начала XX века повар-искусник, который после революции организовывал кухню первых съездов партии. Как начиналась его карьера?

- Отец моего дедушки Николая Васильевича Зайцева был повар. Он отдал сына в обучение, как Ваньку Жукова, поварскому делу, и у ребенка была так называемая крепостная грамота. Что это такое, сейчас мало кто представляет: в конце XIX века она являлась договором, по которому хозяин, у которого Николай Васильевич жил и учился, имел право на все, вплоть до телесного наказания этого полукрепостного. К сожалению, она пропала во время войны, когда мама ехала в эвакуацию. А в 1932 году эта грамота спасла его: Николая Васильевича хотели лишить всех прав, потому что когда-то у него был собственный ресторан. Кроме того, после революции его переселили из собственной квартиры на Воздвиженке на Арбат, в квартиру, где раньше жил какой-то очень богатый человек, уехавший за границу, и деда принимали за него, просто путали. Абсурдная история, каких было немало. И вот его объявили лишенцем, не давали ему паспорта, и он должен был уезжать.

- Куда уезжать?

- В Сибирь, наверное. Но благодаря крепостной грамоте Николаю Васильевичу дали паспорт, вернули гражданские права, и он мог потом работать. Все-таки он был очень известным в Москве поваром. Московское купечество восхищалось невероятной искусностью Зайцева в поварском деле, приглашало его на все торжества. И вот однажды к нему обратились представители московских купцов и сказали: "Николай Васильевич, пора бы уж тебе обзавестись своим делом", - собрали и дали ему на это немалые деньги. Он ими распорядился так: уже взрослым, сложившимся человеком поехал вновь учиться кулинарии в Германию. А когда вернулся из Германии, открыл на углу Моховой и Воздвиженки - в здании, где потом помещалась приемная Верховного Совета - ресторан "Новый Петергоф": раньше там же у другого владельца была гостиница "Петергоф".

- И это был, говорят, университетский ресторан?

- В этом ресторане в Татьянин день всех кормили бесплатно. И жила семья Николая Васильевича в этом доме. У них квартира была большая, девятикомнатная. Я-то там никогда не была. А вот когда я была маленькой, я помню, на входных дверях на Моховой еще сохранялась медная табличка: "Николай Васильевич Зайцев".

Николай Васильевич много занимался благотворительностью. Например, он давал стипендии студентам Московского коммерческого училища имени Алексеева (сейчас это Плехановский институт). Кстати, он строил дачи под Москвой, которые, естественно, сдавал. Я знаю, что перед революцией он стал почетным гражданином Москвы за заслуги в благотворительной деятельности.

- Эти дачи навязывают нам, лучше знающим литературу, чем реальную отечественную историю, параллели с персонажами книг. Мальчик, превратившийся в буржуа, расчетливый, но со светлыми идеями о будущем разумном общественном устройстве, - это же Лопахин чеховского "Вишневого сада"! Почему-то всегда хотелось представить, что же стало с Лопахиными после революции.

- Как Лопахин, мечтавший не только денег заработать, но и войти равным в среду образованных, Николай Васильевич Зайцев женился на Марии Карас, дочери дворянина-француза, архитектора Иосифа Караса. Дочери же Николая Васильевича вышли замуж за блестящих военных: Нина - за потомка родовитых дворян Гильшеров и Азанчеевых-Азанчевских, Михаила Гильшера, Татьяна - за сына крупного польского магната, Владислава Коханского. Мужья дочерей Николая Васильевича решили пойти, как они это тогда понимали, "со своим народом" совершенно искренно, и стали довольно крупными советскими военачальниками. И оба погибли в 30-е годы.

Так ли оно было на самом деле, не знаю, но нам рассказывали, что в 1916 году, когда был сухой закон, в ресторан Николая Васильевича пронесли водку, а в это время пришла проверка, и он лишился своего дела и очень это тяжело переживал. Бабушка потом говорила: "Не было бы счастья, да несчастье помогло" - началась революция, его бы, безусловно, арестовали как владельца ресторана. А так... он стал работать во вциковской столовой в Кремле, организовывал питание первых съездов. У нас даже была фотография, я ее отдала в Исторический музей, там повара, и среди них - дедушка: он был шеф-поваром. Потом он из Кремля все-таки ушел, когда посадили его сына Владимира, сослали в Соловки.

- Как это произошло? За что?

- Мальчик работал в Кремле электриком, ему было лет четырнадцать. Году в девятнадцатом или двадцатом он и еще другой паренек работали на лесенке (там потолки очень высокие), она пошатнулась, тот паренек вылетел в окно, оно разбилось. Разбили окно - уже враги народа. После этого Николай Васильевич не мог не уйти из Кремля, стал преподавать на Дорхимзаводе. Ну, а с помощью, видимо, Владислава Коханского Владимира из Соловков позже вызволили. В 1941 году Владимир ушел в ополчение (оно состояло в основном из московской интеллигенции), а поскольку был страшно близорук, очень скоро погиб.

Умерли и Николай Васильевич, и Мария Иосифовна в 1938 году. Интересно, что дед всегда говорил бабушке, упрекавшей его за супружескую неверность: "Ты на меня не сердись, я все равно уйду и тебя здесь не оставлю, возьму с собой". Так и вышло - она ушла за ним через двадцать дней. Ну, им еще 38-й год помог. Потому что ведь когда их дочь Таню привезли из Нерчинска...

- А при чем здесь Нерчинск?

- Потому что ее мужа комкора Коханского, прежде чем арестовать, из Ленинграда отправили в Нерчинск, к Блюхеру. Там у Коханского и Тани родился сын Станислав, ему было три месяца, когда в Нерчинске его отца забрали, увезли в Москву и расстреляли. С дороги Владислав еще успел бросить открытку Тане: "Не волнуйся! Это недоразумение". Но он был уже не первый, арестованный "по недоразумению". А Тане не разрешали появляться в Москве. Но были и тогда хорошие люди. Ее встретил на платформе некий гражданин, который сказал встречавшим: "Если вы хотите, чтобы она осталась с детьми, увезите ее из Москвы". Я помню, как ходили мы по Подмосковью, искали, кто бы ее с тремя детьми пустил в дом. Нашелся кто-то. И дедушка с бабушкой, старенькие, по очереди там жили, потому что Таня начала пить.

Дальше, когда дедушка с бабушкой умерли, дети были с нами. Таня днем тоже находилась у нас, а каждую ночь искала, где бы ей переночевать. Было много друзей, родственников, но не каждый ее пускал к себе. И однажды она заболела. И моя мама, ее сестра, сказала: "Таня! Не уходи никуда. Вот мы сядем в кресла и будем всю ночь сидеть, как будто и не ложились спать, разговаривать". Ну, соседи, конечно, быстренько донесли. Сейчас же пришли "дядечки". Но когда они увидели, как Тане плохо, - ушли, оставили ее в покое... Потом она долгие годы скиталась с детьми - жила за городом, в Балашихе, там и работала.

- Случай почти фантастический, что оставили в покое.

- Всякое случалось...