Валерий Каджая ЕДИНСТВЕННАЯ человеческая слабость, которую позволял себе Сталин, да и то в последние годы жизни, - это застолья, устраиваемые им на Ближней даче, ставшей для него и домом, и основным местом работы.
С конца 30-х обеды на Ближней даче всегда были многолюдными, за большим столом усаживались человек 15-20. Садились за стол обычно вечером, и продолжались застолья часто до трех-четырех утра. "Назывался обед, но какой это был обед в 10-11 часов вечера?" - вспоминал по этому поводу Молотов. В детали застолий Вячеслав Михайлович не вдавался. Зато другой приближенный, Анастас Иванович Микоян, оставил довольно нелицеприятные воспоминания:
"После смерти жены, а особенно в последние годы, он очень изменился, стал больше пить, и обеды стали более обильными, состоявшими из многих блюд. Сидели за столом по 3-4 часа, а раньше больше получаса никогда не тратили. Сталин заставлял нас пить много, видимо, для того, чтобы языки наши развязались, чтобы не могли мы контролировать, о чем надо говорить, о чем не надо, а он будет потом знать, кто что думает.
Бывало, часа два посидим, и уже хочется разойтись. Но он заводил беседу, задавал вопросы на деловые темы. Обычно все проходило нормально, но иногда он, не сдерживая себя, горячился, грубил, нападал на тех или других товарищей. Это оставляло неприятный осадок. Но было не часто.
Я наблюдал за Сталиным, сколько он ел. Он ел минимум в два раза больше меня. А я считал, что я объедаюсь. Например, он брал глубокую тарелку, смешивал два разных супа в этой тарелке, потом по крестьянской привычке, которую я знал по своей деревне, крошил кусочками хлеб в горячий суп и покрывал все это другой тарелкой - пар сохранялся там, и хлеб впитывал влагу - и доедал все это до конца. Потом закуски, вторые блюда, много мяса. Ел он медленно, запивая вином.
Он любил выдумывать и заказывать блюда, неизвестные нам. Например, он стал заказывать поварам и постепенно совершенствовать одно блюдо: не то суп, не то второе. В большом котле смешивались баклажаны, помидоры, картошка, черный перец, лавровый лист, кусочки нежирного бараньего мяса - и все доводилось до готовности. На стол это блюдо подавалось в горячем виде. Когда открывали котел, то шел приятный аромат. Туда добавляли кинзу и другие травы. Блюдо было очень вкусным. Сталин дал ему название "Арагви".
Здесь или Анастас Иванович что-то напутал, или те, кто записывал его воспоминания. Дело в том, что блюдо, якобы названное Сталиным "Арагви", есть не что иное, как широко известный на Кавказе "чанахи". Особенно любят его в Грузии и Армении. Ничего нового Сталин здесь не изобрел, и Микоян не мог этого не знать. Оба они наверняка ели "чанахи" в пору своей юности.
О напитках, подаваемых на Ближней даче, особенно о "любимом" вине Сталина, гуляет чрезвычайно много легенд. Недавно прочел я статью известного нашего знатока в области кулинарии Вильяма Похлебкина "Что ел Сталин?". "Любимыми, присутствующими при каждом застолье, были грузинские Киндзмараули, Хванчкара, Мукузани, Напареули, Цинандали, Саперави", - пишет Похлебкин, перечислив добросовестно весь набор наиболее распространенных в "Мосторге" в советские времена грузинских вин. Но если бы Похлебкин хоть недолго пожил в Грузии, он бы знал, что за грузинским застольем Киндзмараули и Хванчкару вообще не пьют. Эти полусладкие десертные сорта грузины и за вино не считают - так, компот. Мукузани тоже не жалуют: оно тяжелое, густое, приятно выпить стакан-другой, но не более.
Сталину же подавали бутылку без всякой этикетки, то есть домашнее вино. Мой отец рассказывал, а ему, в свою очередь, поведал его друг, полковник МГБ Ираклий Мгалоблишвили, что Сталин пил только "Атенское зеленое", по-грузински "Атенис мцване". Есть недалеко от Гори село Атени. Знаменито оно своим храмом, построенным еще в V веке, и только там произрастающим сортом винограда, из которого получается вино светло-изумрудного цвета и неповторимого вкуса. Сам пил, можете поверить. Так вот, это самое "Атенское" Сталину возили в бочонках на самолетах, и, чтобы вино не растрясти (оно этого очень не любит, сразу мутнеет и теряет качество), бочонки держали на коленях, обхватив руками, молодцы в звании не ниже полковничьего - и дядя Ираклий тоже.
Я недавно специально расспрашивал очень осведомленного человека, Отара Черкезия, бывшего председателя Верховного Совета Грузинской ССР, а теперь заместителя посла Грузии в России, и он подтвердил, что Сталин признавал только "Атенское". Да и его разбавлял водой, что у грузин совершенно не принято. Но об этом свидетельствует уже Штеменко:
"По давно заведенному порядку перед Хозяином стоял удлиненной формы, очень красивый хрустальный графин с бесцветной жидкостью и запотевшими боками. И.В. Сталин перед ужином обычно выпивал одну-две рюмки коньяку, а потом пил только сухое грузинское вино, наливал его из бутылок, этикетки на которых были отпечатаны на машинке. Наполнит бокал на три четверти вином, а остальное, не торопясь, добавит из хрустального графина.
Первое время я, бывая на даче, внимательно наблюдал за всем окружающим и сразу приметил графин. Смешно, конечно, но меня заинтересовало, что в нем. И я подумал: "Какая-то особая водка, чтобы добавлять к вину для крепости. Вот попробовать бы при случае". Долгое время затея эта не удавалась, поскольку место мое было довольно далеко от графина.
В тот злополучный вечер я опоздал к столу, так как задержался в соседней комнате у телефона - наводил по указанию И.В. Сталина справку о положении на одном из фронтов. Когда вернулся в столовую и доложил, все уже сидели за столом, и обычное мое место было занято. Сталин, заметив это, жестом указал на свободный стул рядом с собой. Ужин затянулся. Разговор как всегда, шел о фронтовых делах. Каждый сам себя обслуживал - когда нужно было, шел к боковым столикам за очередным блюдом.
Ну, думаю, уж сейчас я эту водку попробую... Когда Сталин, как и все, встал, чтобы сменить тарелку, я быстро схватил заветный графин и налил полную рюмку. Чтобы соблюсти приличия, дождался очередного тоста и выпил... Вода! Да какая холодная..."
Сталинские застолья сочетали в себе обычно приятное с полезным: пили, ели, но еще и обсуждали и решали всевозможные вопросы. Одно несомненно: ночные "обеды" на Ближней даче ничего общего с оргиями не имели, как это иногда пытаются представить досужие сочинители. Черчилль, который оставил интереснейшие воспоминания о встречах со Сталиным, свидетельствует:
"Распространялись глупые истории о том, что эти советские обеды превращаются в попойки. В этом нет ни доли правды. Маршал (Сталин. - В.К.) и его коллеги неизменно пили после тостов из крошечных рюмок, делая в каждом случае лишь маленький глоток. Меня изрядно угощали".
В высшей степени интересные описания сталинских застолий, проходивших на Ближней даче, оставил Милован Джилас, второй человек в югославской иерархии, ближайший друг и соратник Тито, ставший затем самым яростным критиком как его лично, так и всей социалистической системы. Джилас пишет:
"В просторной, без украшений, но отделанной со вкусом столовой на передней половине длинного стола были расставлены разнообразные блюда в подогретых и покрытых крышками тяжелых серебряных мисках, а также напитки, тарелки и другая посуда. Каждый обслуживал себя сам и садился куда хотел вокруг свободной половины стола. Сталин никогда не сидел во главе, но всегда садился на один и тот же стул: первый слева от главы стола. Выбор еды и напитков был огромным - преобладали мясные блюда и разные сорта водки. Но все остальное было простым, без претензии. Никто из прислуги не появлялся, если Сталин не звонил, а понадобилось это только один раз, когда я захотел пива. Каждый ел что хотел и сколько хотел, предлагали и понуждали только пить - просто так и под здравицы.
Такой ужин обычно длился по шести и более часов - от десяти вечера до четырех-пяти утра. Ели и пили не спеша, под непринужденный разговор, который от шуток и анекдотов переходил на самые серьезные политические и даже философские темы. На этих ужинах в неофициальной обстановке приобретала свой подлинный облик значительная часть советской политики, они же были и наиболее частым и самым подходящим видом развлечения и единственной роскошью в однообразной и угрюмой жизни Сталина. Не было никакой установленной очередности присутствия членов Политбюро или других высокопоставленных руководителей на этих ужинах. Обычно присутствовали те, кто имел какое-то отношение к делам гостя или к текущим вопросам. Но круг приглашаемых был, очевидно, узок, и бывать на этих ужинах считалось особой честью. Один лишь Молотов бывал на них всегда - я думаю, потому, что он был не только наркомом (а затем министром) иностранных дел, но фактически заместителем Сталина.
На этих ужинах советские руководители были наиболее близки между собой, наиболее интимны. Каждый рассказывал о новостях своего сектора, о сегодняшних встречах, о своих планах на будущее. Богатая трапеза и большое, хотя не чрезмерное количество алкоголя оживляли дух, углубляли атмосферу сердечности и непринужденности. Неопытный посетитель не заметил бы почти никакой разницы между Сталиным и остальными. Но она была: к его мнению внимательно прислушивались, никто с ним не спорил слишком упрямо - все несколько походило на патриархальную семью с жестким хозяином, выходок которого челядь всегда побаивалась.
Сталин поглощал количество еды, огромное даже для более крупного человека. Чаще всего это были мясные блюда - здесь чувствовалось его горское происхождение. Он любил и различные специальные блюда, которыми изобилует эта страна с разным климатом и цивилизациями, но я не заметил, чтобы какое-то определенное блюдо ему особенно нравилось. Пил он скорее умеренно, чаще всего смешивая в небольших бокалах красное вино и водку (Джилас принял за нее воду, как до него Штеменко. - В.К.). Ни разу я не заметил на нем признаков опьянения, чего не мог бы сказать про Молотова, а в особенности про Берию, который был почти пьяницей. Регулярно объедавшиеся на таких ужинах, советские вожди днем ели мало и нерегулярно, а многие из них один день в неделю для "разгрузки" проводили на фруктах и соках. На этих ужинах перекраивалась судьба громадной русской земли, освобожденных стран, а во многом и всего человечества".
Не прошло и трех лет, как Джилас вновь в Москве и вновь приглашается на Ближнюю дачу, что означало со стороны Сталина высшую форму доверия и расположения. Но как резко изменилась атмосфера застолий:
"Ужин начался с того, что кто-то, думаю, что сам Сталин, предложил, чтобы каждый сказал, сколько сейчас градусов ниже нуля, и потом, в виде штрафа, выпил бы столько стопок водки, на сколько градусов он ошибся. Я, к счастью, посмотрел на термометр в отеле и прибавил несколько градусов, зная, что ночью температура падает, так ошибся всего на один градус. Берия, помню, ошибся на три и добавил, что это он нарочно, чтобы получить побольше водки.
Подобное начало ужина породило во мне еретическую мысль: ведь эти люди, вот так замкнутые в своем узком кругу, могли бы придумать и еще более бессмысленные поводы, чтобы пить водку, - длину столовой в шагах или число пядей в столе. А кто знает, может быть, они и этим занимаются! От определения количества водки по градусам холода вдруг пахнуло на меня изоляцией, пустотой и бессмысленностью жизни, которой живет советская верхушка, собравшаяся вокруг своего престарелого вождя и играющая одну из решающих ролей в судьбе человеческого рода. Вспомнил я и то, что русский царь Петр Великий устраивал со своими помощниками похожие пирушки, на которых ели и пили до потери сознания и решали судьбу России и русского народа.
Ощущение опустошенности такой жизни не исчезало, а постоянно ко мне во время ужина возвращалось, несмотря на то что я гнал его от себя. Его особенно усугубляла старость Сталина с явными признаками сенильности. И никакие уважение и любовь, которые я все еще упрямо пестовал в себе к его личности, не могли вытеснить из моего сознания этого ощущения. В его физическом упадке было что-то трагическое и уродливое. Но трагическое не было на виду - трагическими были мои мысли о неизбежности распада даже такой великой личности. Зато уродливое проявлялось ежеминутно. Сталин и раньше любил хорошо поесть, но теперь он проявлял такую прожорливость, словно боялся, что ему не достанется любимое блюдо. Пил же он сейчас, наоборот, меньше и осторожнее, как бы взвешивая каждую каплю - чтобы не повредила".
Последним напитком, который в своей жизни вкусил Сталин, было "Маджари". "Как обычно, когда гости к Хозяину приезжали, мы вырабатывали с ним меню, - вспоминал бывший охранник Сталина Лозгачев. - В ночь с 28 февраля на 1 марта у нас было меню: виноградный сок маджари... Это молодое виноградное вино, но Хозяин его соком называл за малую крепость. И вот в эту ночь Хозяин вызвал меня и говорит: "Дай нам сока бутылки по две". Кто был в ту ночь? Обычные его гости: Берия, Маленков, Хрущев и бородатый Булганин. Через некоторое время опять вызывает: "Еще принеси сока". Ну принесли, подали. Все спокойно. Никаких замечаний. Потом наступило четыре утра... В пятом часу подаем машины гостям..."
Итак, в ту ночь пили "Маджари". Оно действительно очень слабое, не более 3-4 градусов...
А в шесть часов вечера того же дня - воскресенья 1 марта 1953 года - тот же Лозгачев, войдя со страхом в комнату, где ночью проходил "обед", нашел Сталина лежащим на полу без сознания, разбитого параличом.
Дарья Гармоненко