Место Анисимовой

...КОГДА в 1943 году она вернулась из уральской эвакуации, от ее правильной московской речи не осталось и следа. Над ее говорком, неправильными ударениями смеялись. Огромноглазая, с лукавой и нежной улыбкой, женственная, с низким, виолончельным голосом, она страдала, никогда и ни от кого не слыша, как она хороша. Хороша она была настолько, что ее - девочку из нетеатральной семьи, где жилось бедно, где долго и тяжело болела мать, не игравшую даже в самодеятельности, - с ходу приняли во ВГИК на курс Бориса Андреевича Бабочкина и Нины Алисовой. Все шло хорошо и гладко, студенты-режиссеры наперебой звали первокурсницу сниматься в учебных фильмах. Но в зимнюю сессию возглавлявшие кафедру актерского мастерства Сергей Герасимов и Тамара Макарова потребовали ее отчисления.

Бабочкин позвонил Цецилии Львовне Мансуровой, та вместе с педагогами-вахтанговцами Львовой и Шихматовым посмотрела, послушала, и жизнь юной Анисимовой вышла на свое основное направление - ее взяли в Щукинское училище.

Главным человеком в ее судьбе стала, конечно, Мансурова, первая, великая вахтанговская Турандот. Мансурова "учила собой" - тем, какой была, как жила, - щедрая, вечно бурлящая и очень добрая. Учила смелости и яркости, непредсказуемости, "вахтанговским пределам", максимализму мастерства, свободе творческого существования во всем диапазоне жанров - от водевиля до трагедии. Так именно Галина Анисимова и выпускалась - играла старый русский водевиль "Дайте мне старуху...", горьковскую Настю в "На дне" и Ларису в "Бесприданнице". Анисимову, однако, в Театр имени Вахтангова не взяли. Женщинами труппа была переполнена, пригласили одного Юрия Яковлева.

В Театре драмы на улице Герцена, вскоре переименованном в Театр имени Маяковского, она встретилась с Николаем Павловичем Охлопковым. В 50-е годы он омолаживал свою уникальную труппу. Охлопков, великолепный, красивый, в ту пору полный сил, работал неутомимо, много. Он и актерскую коллекцию умел сохранить - загружал до предела работой.

Очередной режиссер Владимир Дудин современными театральными радикалами забыт, а ведь с ним работала Бабанова. Если не считать забавного и озорного подростка - Тони в "Журбиных", то свой дебют Галина Анисимова сыграла у Дудина, в первом составе получив роль нежной восточной царевны Ширин в "Легенде о любви". Великолепная Татьяна Карпова была рядом - жертвенная, опасная в гневе и любви Мехменэ-Бану, смиряющая себя в трагическом соперничестве с младшей сестрой. Дудин тщательно занимался пластикой обеих героинь - ладонями и ступнями, постановкой головы и корпуса; отрабатывал вкрадчивый и мягкий шаг, восточную "музыкальность" тела.

Галина Анисимова так именно свое назначение лирической актрисы и приняла. Была довольна, порой даже счастлива - играя подряд, после Тони Журбиной, чистую и страдающую Марьяну в "Персональном деле" Александра Штейна, девочку, которая проникла в трагедию исключенного из партии, ни в чем не повинного отца; потом девочку времен ленинградской блокады - Полину в "Гостинице "Астория" и девушку-партизанку из написанной стихами пьесы еще не "диссидента" Александра Галича "За час до рассвета"...

Если бы Охлопков не увидел в молодой Анисимовой лирической актрисы, не получила бы она роль Офелии в его "Гамлете". Но в театре всегда чья-то радость соседствует с чьей-то болью. Всесильный Молотов, к несчастью, театром интересовавшийся, заметил, что Бабанова для шекспировской героини стара, и на следующий вечер Галина Анисимова получила приказ войти в роль. Ничем она не была виновата перед Марией Ивановной. Обмирала от страха. И ныне - настаивает на том, что по мере сил, с трепетом и увлечением лишь следовала Бабановой. Из четкой и грациозной, выпестованной формы, плавных и ритмичных проходов, жестов, как со старинной гравюры, стремительных пробегов и кружений в сцене безумия выйти было попросту невозможно. Бабанова в роли "серебряно" пела, не только песенку сумасшедшей Офелии перед гибелью, но слова, фразы, вкладывая в них нежность, и детское удивление, и обиду, и чистейшую любовь. Низкий голос Анисимовой тоже "пропевал" шекспировский текст. Никогда, до самой смерти, Мария Ивановна Бабанова, человек беспримерной нетерпимости, мучительного, в том числе и для себя, характера, больше не повернула головы в сторону преемницы.

Охлопков придумал соединить в дуэты русских и англичан: Евгения Самойлова - Гамлета с Мэри Юр - Офелией, а Анисимову с Полом Скофилдом. И снять пары на телевидении. Евгений Самойлов - романтик и большое дитя, - бодрясь, обещал: "Я его (то есть Скофилда) заиграю..." На первой же репетиции он накинулся на тонкую, худую, игравшую непривычно просто, в своих волосах, почти без грима Мэри Юр, так закричал, заклокотал, "запел", что английская актриса в испуге отшатнулась, и Охлопкову пришлось вмешаться, утихомиривать "романтика".

Испуганных Офелий, хоть и по разным причинам, оказалось две. Анисимова испытала страх еще до начала работы, увидев Пола Скофилда в коридоре на Шаболовке. В черном бархатном траурном колете на нее двигался подлинный Принц. Стать была королевской и голос звучал неслыханно - низко и властно. Горестно и бесстрашно смотрели глаза. "Я умерла от ужаса...", - вспоминает актриса, ощутила себя - со всеми своими косичками, завернутыми баранкой, голубым платьем, которое натягивали и стягивали, потому что была она уже беременна будущим сыном, "барышней-крестьянкой".

Скофилд играл по-английски, Анисимова - по-русски. Но разность языков ощущалась не только в буквальном, но и ритмическом, музыкальном плане. Они, охлопковцы, "пропевали" шекспировский текст, подымали его до декламации, до экстаза. Англичане - говорили просто. Длинные в русском переводе фразы по-английски оказывались короткими, "пружинными". Анисимова любила свою единственную шекспировскую роль, долго ее играла со всеми Гамлетами - с Самойловым, Козаковым, "ввела" Марцевича.

Шли годы, менялись сезоны... Старел и начал болеть казавшийся вечным, прекрасным и сильным Николай Павлович. Беспокоясь о своих питомцах, о том, какими они останутся без него, он пробовал их в новом качестве. Нежную, лирическую Анисимову - в очень жесткой, прозаической роли Тамары в "Проводах белых ночей" Пановой, которые под охлопковским руководством поставила Зотова. Дар пронзительного актерского зрения, нагнетания деталей, черт откроется в образе благополучной дочки из номенклатурной ленинградской семьи, счастливой соперницы бедной Нинки. Лишь отчасти принадлежа к поколению "шестидесятников", Анисимова беспощадно сказала о язве, оборотной стороне хваленой хрущевской "оттепели" - кричащем и замалчиваемом неравенстве.

Эффектно одетая, с прической от дорогого парикмахера, очаровательно наглая, баловница судьбы, поглотительница благ, Тамара в исполнении Анисимовой несла в себе эстетику правительственных дач, закрытых клиник, персональных машин, вседозволенности и протекционизма. Все было узнаваемо в роли и бросалось в лицо зрителю - знавшему и молчавшему - как оскорбление.

С тех пор лирическая Анисимова стала характерной актрисой. И в роли Груше в "Кавказском меловом круге" - такой русской с мягкими чертами, вздернутым носиком, отважной и страстной в одинокой борьбе грузинкой. И в "деловой женщине" Кате Доценко в "Весенних скрипках" - уверенной, веселой и компанейской, общественницей и "товарищем" мужчин, потаенно мечтающей об обыкновенном, домашнем, женском счастье.

Характерность высшего душевного порядка была в Саре Мелоди ("Таверна Мелоди" О'Нила). Отца Мелоди играл Лев Свердлин, по собственному выбору и для себя ставивший спектакль. Сара являлась на сцену совершенным творением природы, в расцвете зрелой женской красоты, плотских страстей, особенно болезненных в убогости и одиночестве дома Мелоди. Отец не догадывался, что нечаянно вырастил в дочери подобие себе, только без мечтаний, без сердца. В прекрасном облике, отмщением и наказанием возвращался к старому эгоисту живой бумеранг, ударял прямо в его черствую душу.

Охлопков умирает, наступает иное время. Приходит Андрей Александрович Гончаров. В спектакле "Таланты и поклонники" приглашенной на постановку Марии Кнебель Анисимова сыграла одну из самых обаятельных своих ролей, актрису Смельскую. Переливались и блестели шелка ее изящных туалетов. Сияла белозубая улыбка. Смельская была не пошла, была простодушна - совсем не враг Негиной. И - отнюдь не бездарна. Напротив, верилось, что Смельская прелестна в любимом публикой жанрах - водевиле, фарсе, комедии. Негина металась, страдала, принуждала себя. Смельская же жила легко, грешила как-то не всерьез, и, проводив подругу Сашу, чуть позавидовав ее блестящей судьбе возле богача Великатова, отправлялась с удовольствием ужинать и с удовольствием жить дальше.

Ей было около сорока, пришла пора играть матерей и матрон. Сыграла мать в запрещенных инстанциями "Двух товарищах" Войновича. Материнское открывалось и в ее польке Анне в спектакле "Конец книги шестой" по пьесе Брошкевича - простой женщине рядом с гигантом средневековья Коперником.

В знаменитом спектакле Гончарова "Трамвай "Желание" сыграла крошечную роль Юнис - жительницу окраины, драчунью и крикушу. В другом знаменитом спектакле Гончарова - "Детях Ванюшина", уродуя и преображая себя гримом, париком, косноязычной речью, колченогой походкой, - она "сочинила" роль горничной Авдотьи, а в "Леди Макбет Мценского уезда" - служанки Аксиньи.

Творчески обласканная Охлопковым, долгие годы жившая в театре счастливо, несколько раз она думала о переходе в другой коллектив - так поступили Толмазов, Вера Орлова, Марцевич. Анисимова не ушла. Не оратор, не боец, она не роптала и не восставала. В безролье умудрялась она не потерять себя, тренироваться, экспериментировать с внешностью, пластикой, звучаниями. Нельзя было не запомнить ее Марину Зотову в гончаровской версии "Жизни Клима Самгина" - с тяжелыми косами вокруг точеной головы, полнотелую, с низким глубоким голосом. Ее Марина и в Европе жила, и книг ученых начиталась, и на языках иностранных говорит, и деньги по-современному копить умеет, а кончила - изуверством, кошмаром ночных хлыстовских бдений, в них найдя утоление безмерному властолюбию "новой богородицы", великому презрению к "людишкам".

За терпенье ли, за молчание или уменье ждать, но судьба подарила встречу. В 70-е годы появился молодой талантливый человек, режиссер из Иркутска Борис Кондратьев, которого приняла, а не отторгла, как других провинциалов, жестокая театральная Москва. Он увлекся работой с Анисимовой, поставил с ней три спектакля, напомнив о диапазоне актрисы - такой смешной в "Энергичных людях" Шукшина в роли жены великого "спекулятора", доносчицы-обличительницы из ювелирторга Веры Сергеевны; так трогательно расцветавшей в любви начальницы Калугиной в "Сослуживцах" Брагинского-Рязанова. В "Празднике души" Иона Друцэ Анисимова сыграла трагическую роль молдаванки Веты - мать и жена в семье стяжателей весь спектакль не произнесла ни единого слова, лишь смотрела, перебирала натруженными пальцами по приказу зверя-мужа бесконечную фасоль.

Мария Васильевна в "Плодах просвещения" Петра Фоменко - шедевр актрисы. Истинно толстовская роль, с идеальным владением стихией толстовского слова. Одно только восклицание "Да!!!" в поддержку спирита профессора Кругосветлова кажется необъятным монологом, так разнообразны были интонации - восторга, бурного клокотания, страстного детского желания соучаствовать в многозначительной глупости.

Я полностью разделяю мысль Андрея Гончарова, высказанную в его статье "Есть женщины в русских театрах" о Галине Анисимовой: "В созвездии прославленных звезд Театра им. Вл. Маяковского она занимает свое место, но главное - выделяется таким отношением к профессии, которое делает эту профессию призванием".