«Холодная война 2.0» уже идет

Сколько предчувствий, и все – или про войну, или про шпионов. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

На вопросы ответственного редактора приложения «НГ‑сценарии» Юрия СОЛОМОНОВА отвечает научный руководитель Института США и Канады, академик РАН Сергей РОГОВ.

– Сергей Михайлович, если не ошибаюсь, то последний раз вы давали мне интервью лет пять назад.

– Пять с половиной. Это было вскоре после известного киевского майдана. И в той беседе я сказал, что весьма вероятно возрождение холодной войны и конфронтации между Россией и США. А фактически между Россией и Западом.

К сожалению, большинство моих предсказаний сбылось. Правда, тогда я говорил и о возможном отключении России от межбанковской системы коммуникаций SWIFT. Чего  пока не произошло. Но в целом мы уже несколько лет живем в условиях, которые я обозначаю как «холодная война 2.0».

– То есть война еще холодная, но уже другой температуры?

– Нет, у меня иные критерии. «Холодная война 2.0» отличается от первой двумя очень важными признаками.

Первый состоит в том, что в нынешнем противостоянии нет идеологического конфликта, как в первой холодной войне. Потому что сегодня Россия – это явно не социалистическая страна. Правда, иногда на Западе утверждают, что мы и Китай являемся проводниками идеологии тоталитаризма. Это, на мой взгляд, правда, но только наполовину. Китай – вот он, конечно, коммунистическая страна с учетом своих национальных особенностей. Мы же в идеологическом плане – это что‑то иное. 

Второй признак проявляется в том, что сегодня нет глобального соперничества двух социально‑экономических систем. А также нет сейчас ни Варшавского договора, ни социалистического лагеря.

В новой холодной войне Россия одна противостоит США и их союзникам. В этом конфликте практически не участвует целый ряд других важных игроков. Таких, как, например, Индия. Что же до Китая, то у него свои разборки с американцами.

Но есть четыре фактора, которые позволяют мне утверждать, что идет «холодная война 2.0»

Первый – это оголтелый и обоюдный разгул пропаганды. Все худшие стереотипы первой холодной войны возродились, что, конечно же, оказывает очень серьезное влияние на общественное мнение. В результате этого растет негативное отношение как россиян к американцам, так и американцев к нам. Короче, возродился образ врага, вернулась ситуация начала 1980-х, годов прошлого века.

В частности, американские СМИ постоянно оперируют тезисами о вмешательстве Москвы, российской агрессии, что тоже  сказывается на сознании  разных слоев американского общества.

­– Причем обе стороны не озабочены ни наличием фактов, ни доказательной логикой…

– Говоря о пропаганде, хочу отметить еще один момент. Сегодня, к сожалению, кое‑кто в политической элите и у них, и у нас начал верить в  собственную пропаганду, которая подменяет стратегический анализ и ложится в основу текущей политики.

Вторая особенность – это возобновление экономической войны против нашей страны. Если после окончания первой холодной войны много говорилось об интеграции России в глобальную экономику, то сейчас ставится задача нас изолировать и нанести нашей стране максимальный экономический ущерб.

Но тут надо заметить, что ущерб, который наносят нам в «холодной войне 2.0» западные санкции, составляет не больше одного‑полутора процентов ВВП. Отсюда понятно, что главная причина наших социально‑экономических проблем заключена в нашей же собственной политике.

Третья особенность, негативно влияющая на положение страны, связана с почти полным прекращением нормальных дипломатических контактов с США и другими западными странами.

Так президентская комиссия «Россия–США», где было почти два десятка рабочих групп, прекратила существование. Совет «Россия–НАТО» собирается всего два раза в год, что говорит о явной формальности существования такой важной структуры.

Несомненно, что политический диалог осложняют и такие действия, как высылка дипломатов, захват дипломатической собственности и отказ в выдаче виз. Мне кажется, что в первой холодной войне все‑таки соблюдались правила игры и такого хамства почти не было.

Наконец, четвертая особенность – новая гонка вооружений и развал системы контроля над ними. Эту систему когда‑то создали СССР и США для того, чтобы регулировать соперничество в той холодной войне и все время помнить о красной черте, которую переходить нельзя.

Происходит подрыв стратегической стабильности. Еще в 2002 году Вашингтон в одностороннем порядке вышел из Договора по ПРО. Реальной становится перспектива того, что после выхода США из Договора о ракетах средней и меньшей дальности (РСМД) вряд ли будет продлен в феврале 2021 года Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ‑3).

А это означает, что через четырнадцать месяцев не будет вообще никакого контроля над вооружениями, и тогда начнется то, что называется соперничеством без всяких правил. Собственно, так и было вплоть до Карибского кризиса 1962 года. Поэтому здесь можно ждать самых тяжелых вариантов развития событий.

– А чем эта сегодняшняя тяжесть обусловлена прежде всего?

– На мой взгляд, тем, что «холодная война 2.0» происходит в то историческое время, когда Россия в отличие от Советского Союза не является сверхдержавой.

По размерам ВВП, численности населения мы сильно уступаем Соединенным Штатам и Китаю. Наши показатели схожи с достижениями тех стран, которые относятся не к первому, а ко второму эшелону мировой иерархии. К таким как Индия, Бразилия… Кстати, Япония опустилась в эту группу. Возможно, что сюда же войдут Мексика, Индонезия.

Но мы все еще являемся ядерной сверхдержавой, единственной страной, которая поддерживает паритет с Америкой и в состоянии уничтожить Соединенные Штаты за 30 минут (а они – нас).

Но нагрузка, вызванная гонкой вооружения, влечет серьезные проблемы в других секторах экономики и социальной сферы. И в то же время по военным расходам мы примерно в десять раз уступаем США. В пять раз – Китаю. Это уже сказывается на финансировании российских систем образования, здравоохранения, пенсионного обеспечения. Но, как я уже отметил, в большинстве своем эти проблемы порождены нашей собственной экономической политикой.

– Чем же и когда может завершиться эта вторая холодная война?

Рейган и Горбачев подписывают Договор о РСМД 8 декабря 1987 года. Фото Национального управления архивов и документации США

Результатом новой холодной войны может стать не только экономическое истощение, но и «горячая» война. Особенно эта угроза выросла после развала Договора РСМД, который запрещал развертывание ракет наземного базирования дальностью от 500 до 5500 километров.

Ракеты этого класса дважды приводили Москву и Вашингтон на грань ядерной войны – в 1962 году (Карибский кризис) и в 1983 году («евроракеты»). Сегодня история повторяется, но в еще более опасном варианте.

Американцы уже испытали крылатую ракету «Томагавк» наземного базирования, что было раньше запрещено. Одновременно они создают новое поколение баллистических ракет средней дальности. Пока испытания таких изделий не проводились. Ведется и разработка гиперзвуковых ракет.

Естественно, что такие же системы вооружения создаются и в России. В частности, президент Путин дал указание разработать крылатые ракеты морского базирования «Калибр» до 2020 года.

Думаю, что уже через два–три года американцы начнут развертывать свои новые ракеты прежде всего в Азии. Но там есть свои проблемы, связанные с выбором союзников США в этом регионе. Например, Япония, Южная Корея и Австралия не горят желанием размещать эти ракеты на своих территориях. В Европе тоже мало энтузиастов, которые хотят, чтобы на их территории были американские ракеты (то есть цели для российских ракет). Но в то же время есть там и горячие сторонники. Это прежде всего балтийские государства и Польша. А возможно, и Румыния.

– Но плотно заселенная Европа будет испытывать все более опасные риски от такой милитаризации…

– Разумеется. Возьмем подлетное время не крылатой ракеты, которая летит относительно медленно, а баллистической. Так вот из Эстонии до Петербурга полет составляет одну минуту. Подлетное время из Латвии до Москвы – четыре минуты.

И это создаст небывалую угрозу нашей безопасности. Возникает явная угроза как обезглавливающего удара, так и обезоруживающего удара.

Даже если эти ракеты будут с обычным оснащением. Потому как они наносят высокоточные удары. Но мне кажется, что скорее всего появятся на них и ядерные боеголовки.

В 2010 году, при администрации Обамы, американцы сняли такие боеголовки с крылатых ракет морского базирования. Однако в прошлом году было объявлено, что их вновь вернут на «Томагавки» морского базирования. Но кто им запретит разместить их и на наземных ракетах…

В прошлом году президент России дважды и достаточно подробно объяснял, что такое ответно‑встречный удар. Кстати, это мало кто понимает и в Америке, и в Европе.

По словам Путина, такой удар требует исполнения трех условий.

Первое – наши системы раннего предупреждения должны обнаружить запуск ракет противника. Второе – мы должны вычислить их траектории полета. Третье – мы должны определить цели, которые окажутся под ударом.

И только после этого мы запустим наши ракеты.

Но когда наша или американская межконтинентальная ракета достигает территорию противника за 25–30 минут – такие расчеты и действия осуществимы.

А если подлетное время – от одной минуты до пяти? Тогда будет страшным желание нанести упреждающий удар. Как у американцев, так и у нас.

Поэтому любой острый политический кризис в таком регионе может обернуться самыми страшными последствиями.

– Является ли такое напряжение неизбывным и есть ли при этом какие‑то спасительные или защитные решения?

Мы грудью защитим родимые колбасы! Фото РИА Новости

Что касается Азии, то там, на мой взгляд, неизбежно появление американских ракет, потому что Китай обладает большим количеством ракет средней дальности. И американцы объясняли нам свой выход из ДРСМД в первую очередь необходимостью нейтрализации угрозы со стороны Китая.

Конечно, они обвиняли в нарушениях и нас. Но их доводы были весьма странными. Сколько я ни  говорил с американскими официальными лицами из Госдепартамента, Пентагона и экспертами из различных исследовательских структур, они ни разу не привели конкретных фактов российских нарушений.

Рассказывали нам про нас. Говорили, что у нас были испытания и что мы сами знаем о своих нарушениях… Замечательная система доказательств.

Лучше бы они подумали: зачем нам такие ракеты, если у нас есть «Искандеры» дальностью до 500 километров? Есть «Калибры» морского базирования с дальностью 2500 километров плюс авиационные средства, которые могут накрыть любую цель в Европе. Что нам даст размещение каких‑то дополнительных вооружений подобного толка?

В ответ американцы говорят, что мы уже развернули четыре дивизиона запрещенных ракет. Три из них – в азиатской части России. И одну – в европейской. Поэтому на наше предложение, как заметил президент Путин на недавнем Валдайском форуме, они никак не реагируют.

– Можно ли сохранить контроль над ядерным оружием?

– Лично я вывел бы этот европейский дивизион за Урал. В ответ нам скажут – а как Китай на это прореагирует? Но китайцы же не спрашивают у нас, можно ли им разворачивать свои ракеты средней дальности. Да так, что они могут накрыть бóльшую часть российской территории.

Если идея – не развертывать в Европе ракеты средней дальности – могла бы реализоваться, тогда могут сложиться условия для продления Договора СНВ‑3. Согласно условиям договора, его можно автоматически продлить еще на пять лет без ратификации Конгрессом США.

Если все это произойдет, то получится, что даже в условиях отсутствия юридически обязательного Договора о РСМД не будет развертывания нового поколения ракет в Европе. А значит, что те страшные сценарии с упреждающим ударом, о которых я говорил, станут нереальными. И сохранится до середины следующего десятилетия Договор СНВ‑3.

А за это время в США могут произойти и политические изменения, которые, может быть, откроют новые подходы и решения в международных отношениях, затрагивающих военные сферы государств. Не говоря уже о новых лицах.

Технологии тоже не будут стоять на месте. Сейчас много говорится о кибернетическом оружии, его эффективности и опасности.

Первое, что отличает это оружие с точки зрения контроля применения, так это невозможность его четкого ограничения обязательными юридическими договорами, нормами, уставами, нормой и т.д.

Трудно представить некие «потолки», определяющие, сколько атакующих вирусов можно применять, а сколько нельзя. Или, скажем, как организовать контрольные инспекции на местах. Как эти «места» отыскать в киберпространстве?

Но на то и есть будущее, чтобы на него возлагать надежды. Это касается и ядерного оружия. Дело в том, что существует проблема привлечения к договоренностям по ядерным вооружениям тех государств, которые этим оружием располагают, но они к подписанию соответствующих договоров относятся весьма своеобразно. Ссылаются на то, что у них по сравнению с США и Россией раз в 15 меньше ядерных вооружений. Поэтому, мол, нечего нам разоружаться.

Но я, например, считаю, что три из пяти официальных ядерных государств – Великобритания, Франция и Китай – могли бы дать политические заверения, что не будут наращивать свои арсеналы и согласятся на меры доверия и транспарентности в ядерной сфере.

Такие договоренности и меры доверия должны быть приняты помимо тех, что существуют между Москвой и Вашингтоном.

– Но среди ядерных государств остаются Индия и Пакистан.

– Формально они не признаны странами, обладающими ядерным оружием. Но на деле им обладают. И здесь надо тоже думать о каких‑то мерах доверия, чтобы не допустить ничего такого, что могло бы привести к непоправимым последствиям не только для самих этих двух стран.

Завершая, могу сказать следующее.

Конечно, мы вступили в очень опасный период исторического развития. Хочу напомнить о многополярной системе, которая традиционно была нормой международных отношений. На ней мир сохранялся 10, 15, 20 лет… А потом происходили серьезные войны.

Что до нынешнего многополярного мира, то в нем вероятность большой войны достаточно велика. Хотя бы потому, что раньше, в бытность СССР, между двумя сверхдержавами существовал контроль над вооружениями. И это было исключение из правил, связанное с тем, что биполярная система, основанная на паритетных условиях, сама по себе уже диктовала двум державам единственный рациональный вариант развития отношений – надо договариваться о правилах соперничепства.

Означает ли это, что раз исчезла биполярная система, то на свалку истории уйдет и режим контроля над вооружениями? Надеюсь, что нет.

Но надо сегодня или хотя бы завтра изобрести новую систему контроля, который учитывал бы и геополитические реалии нынешнего века, а также новые технологии современного мира.

– А что, на ваш взгляд, важнее – взаимное доверие или взаимный контроль?

– Тут, мне кажется, заложена одна ошибка. Потому что если есть доверие, то не надо режима контроля. А если доверия нет, тогда вся надежда на контроль.

Судите сами. Между американцами и англичанами нет же никакого контроля. И между Францией и Великобританией нет никаких договоренностей. Контроль порождают подозрительность и отсутствие доверия.

И мы знаем из истории первой холодной войны, что когда были подписаны соглашения, это имело очень серьезные политические последствия. Доверие стало расти. И в результате сложились условия для завершения холодной войны.

У нас же сегодня недоверие стран друг к другу просто зашкаливает. Это во‑первых.

А во‑вторых, исчез страх перед возможностью ядерной войны, который был у моего поколения. Мы росли в условиях, когда такая война могла вспыхнуть в любой момент. И поэтому в то время  как у нас, так и у американцев началось давление снизу: здравые люди требовали, чтобы наши страны подписали соответствующие обязательства, серьезно снижающие риск ядерной катастрофы.

Сегодня же большинство политических руководителей, тот же Трамп, никогда не занимались этими вопросами. Как, впрочем, и Меркель в Германии, Макрон во Франции или Конти в Италии. Единственный, кто был, как говорится, в теме, – это Путин.

Глобальные эпидемии, изменение климата, экология, миграции – это все, конечно, важно. Но все‑таки несравнимо с ядерной катастрофой. Но в общественном сознании угроза ядерной войны сегодня, среди других проблем, стоит даже не на десятом и не на двадцатом месте.

Люди не очень понимают силу этой угрозы. Если в первую холодную войну накопленными ядерными зарядами можно было разбомбить Землю 25 раз, то сегодня это можно сделать всего‑то 2–3 раза. Но в силу того, что страх отсутствует, исчезло в мире то общественное движение, которое выступало за ядерное разоружение.

У нас же появились свои страхи. Распространилось мнение, что Россия и так делала огромные односторонние уступки США, якобы шла чуть ли не на капитуляцию ради подписания договоренностей. Это все глупости.

Но американцы в этом смысле не умнее. Просто у них родилась иная мифология. О том, что им не надо ни о чем договариваться с русскими. Потому что они, американцы, и так нас сильнее во много раз.

При таком состоянии умов невольно задумаешься над тем, как выбить из людей такое благодушие. Хоть новый Карибский кризис организовывай. Но тогда возникает другая опасность. Дело в том, что Кеннеди и Хрущев остановились вовремя потому, что оба прошли через большие войны. И, кроме того, они знали, что такое Хиросима и Нагасаки…

Но я считаю, что впадать в пессимизм и считать ядерную войну неизбежной не стоит. Есть возможности все‑таки стабилизировать ситуацию, предотвратить дальнейший рост военной напряженности, а уж потом работать над тем, как нормализовать российско‑американские отношения. Если это произойдет, то возникнут предпосылки для того, чтобы радикально поменять политические, экономические отношения между нашими странами.

Но чтобы такой процесс пошел, надо прежде всего стабилизировать отношения.