Вторая октябрьская трагедия ХХ века

Еще хорошо, что они стреляли болванками. Фото Сергея Величкина (НГ-фото)

В следующем месяце, 4 октября, исполнится 25 лет тому роковому дню, когда танковыми залпами по Белому дому была поставлена точка в многомесячном конфликте двух ветвей российской власти – исполнительной, возглавлявшейся президентом Борисом Ельциным, и законодательной (Съездом народных депутатов). И тогда, и позднее эти события по-разному интерпретировались представителями разных политических сил. Так, коммунисты видели в них расстрел советской власти, в то время как радикал-либералы – подавление коммуно-фашистского мятежа. Сторонники Ельцина утверждали, что президент ликвидировал всевластие Советов, в то время как их оппоненты доказывали, что силовой разгон парламента привел к утверждению авторитаризма и даже диктатуры. Но чем был порожден сам этот конфликт? 

Тогда даже Ельцин был демократом

Такая форма народного представительства, как Съезд народных депутатов, появилась в России (тогда еще РСФСР) в 1990 году в результате политики перестройки, проводившейся Михаилом Горбачевым. В соответствии с действовавшей на тот момент Конституцией РСФСР 1978 года (с внесенными в нее в 1989-м поправками) Съезд являлся высшим органом государственной власти Российской Федерации. Он состоял из 1068 депутатов, избираемых сроком на пять лет. Съезд созывался два-три раза в год, а в качестве постоянно действующего законодательного, распорядительного и контрольного органа он избирал из своего состава Верховный совет РФ численностью 252 депутата. Таким образом, тогдашний российский парламент имел двухступенчатую структуру. Эта система организации представительной власти нередко подвергалась критике за ее громоздкость. Впрочем, классик либеральной политической мысли Алексис де Токвиль полагал, что двухступенчатая система выборов позволяет обеспечить более качественный отбор народных представителей. Полномочия съезда были достаточно широкими – в частности, он мог вносить поправки в действующую Конституцию и имел исключительное право принять новую Конституцию.

Российский съезд был избран в марте 1990 года в соответствии с гораздо более демократической процедурой, чем союзный. Выборы проходили по одномандатным округам, в каждом из которых было выдвинуто несколько кандидатов, при этом не было особого представительства от официозных общественных организаций (как это имело место на союзном съезде). Что касается расклада политических сил на съезде, то в 1990-м в российский парламент было избрано около 300 депутатов от блока «Демократическая Россия», немногим больше насчитывала противостоявшая им фракция «Коммунисты России», численность которой, впрочем, в последующие годы сокращалась. Остальные депутаты стояли в основном на центристских позициях.

Конечно же, российский съезд не был органом советской власти (реально не существовавшей с лета 1918 года, когда Ленин удалил из Советов все оппозиционные партии и полностью подчинил их контролю большевистской партии). Более того. Избранный на альтернативных выборах Съезд народных депутатов с его плюрализмом, многочисленными фракциями, острыми дискуссиями, которые смотрела, прильнув к телеэкранам, едва ли не вся страна, был, как это ни парадоксально, на тот момент самым антисоветским институтом российской политической системы.

В то время и Ельцин (по крайней мере в риторике) был сторонником перехода власти к Советам. В его предвыборной программе во время избирательной кампании по выборам российского съезда (1990) говорилось: «После избрания нового состава народных депутатов нужно превратить высший законодательный орган в реальную трибуну волеизъявления народа, сделать подотчетными ему все государственные, политические организации и руководителей всех рангов». Первые два года своего существования российский парламент также не был враждебен к Ельцину, более того, был его союзником. В мае 1990-го I Съезд народных депутатов РСФСР избрал Ельцина председателем Верховного cовета России. Через год, в мае 1991 года, съезд принял закон о президенте и внес соответствующие изменения в Конституцию. Депутаты во многом взяли за образец политическое устройство США, где президент является главой государства и всей исполнительной власти (хотя вместе с тем была сохранена и должность председателя правительства). Президент не получал права роспуска съезда, как и американский президент не имеет полномочий распускать Конгресс. В июне Ельцин при активной поддержке съезда был избран президентом РФ. Вместе с ним парламент участвовал в борьбе против ГКЧП в августе 1991-го. А на V Съезде народных депутатов (октябрь-ноябрь 1991 года) российские парламентарии практически единодушно одобрили предложенную президентом программу радикальных экономических реформ, предоставив для их проведения Ельцину дополнительные полномочия.

Противоречия между президентом и парламентом стали нарастать после начала в январе 1992 года шоковой терапии. Негативные последствия проводимых правительством Егора Гайдара реформ стали очевидны уже через несколько месяцев. Достаточно упомянуть, что следствием либерализации цен в высокомонополизированной экономике стала высочайшая инфляция, фактически уничтожившая вклады населения в Сбербанке. Начался кризис неплатежей между предприятиями, задержки выплаты зарплат. Уровень жизни значительной части населения снизился в полтора-два раза. Резко сократилось государственное финансирование науки, культуры, образования, усилился спад производства. Советский средний класс (многочисленная научно-техническая интеллигенция, квалифицированные рабочие), который при благоприятном развитии событий мог бы стать опорой молодой российской демократии, стремительно размывался. В очень тяжелых условиях оказались отечественные товаропроизводители, им пришлось столкнуться с сильнейшим фискальным давлением и мафиозным рэкетом.

Вместе с тем активно развивалась номенклатурная приватизация (названная в народе прихватизацией), в ходе которой предприятия переходили в руки новых собственников за несколько процентов, а иногда за доли процента от их рыночной стоимости. Не именные приватизационные чеки, как решил съезд, а введенные ельцинской командой ваучеры на предъявителя были быстро скуплены созданными номенклатурой коммерческими структурами, спекулянтами и теневым капиталом. Таким образом, в России формировался номенклатурно-монополистический капитализм с сильной криминальной составляющей. Значительные масштабы приобрела коррупция, расхищение государственных средств, сращивание чиновничества с мафией. На фоне упадка обрабатывающих отраслей гипертрофированное развитие получил экспортно-сырьевой и банковско-финансовый капитал. Отметим также, что уже за первый год радикальных реформ из России было вывезено за рубеж несколько десятков миллиардов долларов. В мире едва ли нашелся бы парламент, который одобрил бы подобные реформы.

Гайдаровцы уходят от Гайдара

Неудивительно, что на протяжении 1992 года российские депутаты подвергали ход социально-экономических реформ все более резкой критике. В оппозицию курсу Ельцина–Гайдара перешло даже более 100 парламентариев, избранных на съезд от «Демократической России». Между тем уже осенью того же года обнаружилось, что депутаты практически утратили возможности контроля над исполнительной властью и влияния на нее. Дело в том, что сам съезд нужен был правящей номенклатуре лишь временно: парламент должен был принять законы, либерализующие хозяйственную деятельность и легализующие процесс приватизации, – и после этого мавр, сделавший свое дело, мог уйти с политической сцены. Никакого парламентского контроля над своей деятельностью и уж тем более над ходом приватизации и государственными расходами бюрократия и воплощавшая ее интересы исполнительная власть, разумеется, не намерены были терпеть. Депутаты могли теперь принимать любые решения, законы, поправки к Конституции, но выполнять их никто не собирался.

Готовясь к борьбе с парламентом, правящая группировка в течение 1992 года выстроила мощную пропагандистскую машину. Исполнительная власть установила практически монопольный контроль над телевидением и поддерживала прямыми и косвенными дотациями лояльные ей газеты. В условиях, когда Интернета в нашей стране еще не было, телевизионная пропаганда обладала огромными возможностями влияния на общественное сознание. Электронные и печатные СМИ, контролировавшиеся исполнительной властью, доказывали безальтернативность проводившегося курса реформ, а всю ответственность за их негативные последствия возлагали на сопротивление «ретроградных» парламентариев. (Хотя совершенно непонятно, почему депутаты должны были поддерживать реформы, имевшие столь тяжелые социальные последствия.)

Конфликт ветвей власти стал явным на VII Съезде народных депутатов (декабрь 1992 года), на котором шоковые реформы был подвергнуты резкой критике. Депутаты требовали изменения социально-экономического курса и смещения Гайдара с поста премьер-министра. В ответ Ельцин объявил cъезд «оплотом консервативных сил и реакции». Будучи по складу (и генезису) личности авторитарным партаппаратчиком, первый российский президент был мало способен работать в режиме разделения властей и не отличался склонностью к компромиссам. Неудивительно, что в ответ на критику курса реформ он уже через несколько дней попытался разогнать съезд (чему тогда помешал Конституционный суд, выступивший посредником между конфликтовавшими ветвями власти). Следующая попытка ограничить полномочия съезда была предпринята президентом в марте 1993-го, но вновь сорвалась из-за сопротивления ряда высших должностных лиц государства.

Президент предпринимал не только лобовые атаки против парламента. Он также пытался разрушить его изнутри, предоставляя лояльным депутатам (главным образом из «Демократической России») посты в исполнительной власти. Весной 1993-го российский съезд насчитывал около 200 депутатов-совместителей, то есть тех, кто одновременно работал в президентских и правительственных структурах. Эти депутаты, разумеется, были полностью солидарны с курсом Ельцина на ликвидацию съезда. Но в то же время фактический разрыв многих депутатов-демократов со съездом привел к сужению внутрисъездовского плюрализма мнений.

Суперпрезидентский вариант готов к бою

Большой ошибкой съезда в 1992–1993 годах было то, что он вместо того, чтобы ускоренно разработать и принять новую Конституцию РФ, продолжал совершенствовать действовавший Основной закон, постоянно внося в него поправки (зачастую конъюнктурные). Тем самым он передал инициативу по подготовке новой российской Конституции президентской стороне, которая в апреле 1993 года обнародовала свой проект, наделявший президента едва ли не монархическими полномочиями. Вскоре и Конституционная комиссия съезда представила общественности свой проект новой Конституции. Его авторам политическое устройство России виделось как президентско-парламентская республика, в которой обеспечен разумный баланс между ветвями власти. Но было ясно, что ельцинская группировка сделает все, чтобы не допустить принятия съездом этой Конституции и навязать свой, суперпрезидентский вариант Основного закона.

В сентябре 1993 года последовала третья попытка президентской стороны распустить съезд, на этот раз завершившаяся победой исполнительной власти (причем точное число жертв этой «победы» до сих пор неизвестно). 21 сентября Ельцин обнародовал указ № 1400, которым прекращались полномочия съезда и Верховного совета. С точки зрения действовавшей на тот момент Конституции он не имел на это права, так как и в Конституции, и в законе «О президенте РСФСР» 1991 года содержалась норма, что полномочия президента не могут быть использованы для роспуска любых законно избранных органов государственной власти. Собравшийся в ту же ночь Конституционный суд пришел к заключению, что указ № 1400 нарушает ряд статей Конституции и служит основанием для отрешения президента от должности. Верховный совет декларировал, что в стране произошел государственный переворот.

Разгон парламента преследовал несколько целей. Прежде всего Ельцин и стоявшая за ним группировка стремились избавиться от всякого контроля со стороны представительных органов и уйти от ответственности за результаты своей политики. Ликвидируя съезд, они стремились лишить оппозицию еще остававшейся у нее трибуны, с которой она могла критиковать действия исполнительной власти. Сыграл свою роль и субъективный фактор – властолюбие и авторитарные наклонности самого президента, ярко проявившиеся в годы его работы в Свердловском обкоме и Московском горкоме КПСС. Если же посмотреть на переворот сентября-октября 1993 года с общесоциологической точки зрения, то можно сказать, он должен был обеспечить беспрепятственную трансформацию государственного социализма в номенклатурный капитализм, посткоммунистической номенклатуры – в класс бюрократической буржуазии. Важнейшая цель переворота, как весьма справедливо утверждалось в выпущенном в конце сентября 1993 года обращении Моссовета к москвичам, состояла в том, чтобы «восстановить власть партийно-аппаратного клана в новом обличье – номенклатурно-монополистических собственников, ничего общего не имеющих с частным предпринимательством».

Переворот 21 сентября 1993 года был поддержан правящей номенклатурой, экспортно-сырьевым и банковско-финансовым капиталом (то есть компрадорами), крупными собственниками-нуворишами, за бесценок получившими громадные государственные активы в ходе приватизации. На стороне Ельцина выступила и часть демократической интеллигенции, убежденная, что либеральные реформы в России может провести только сильная, авторитарная власть. Одобрили переворот и лидеры стран Запада, которые предпочли поддержать удобного им политика, хотя бы в ущерб верховенству права и демократическим процедурам. Национально ориентированный бизнес, напротив, высказался в поддержку парламента.

Съезд отвечает импичментом

23 сентября открылся внеочередной X съезд народных депутатов, который заявил о том, что в стране произошел государственный переворот, проголосовал за импичмент Ельцину и утвердил на должность и.о. президента вице-президента Александра Руцкого. Съезд также назначил новые выборы президента и депутатов на март 1994 года. Ельцин, естественно, не согласился с этими решениями распущенного им парламента. Против него последовали новые, более жесткие меры. 28 сентября 1993 года Дом Советов, в котором проходил съезд, был полностью блокирован и обнесен колючей проволокой (спиралью Бруно), в здании были отключены свет, телефоны, канализация. К этому стоит добавить, что начиная с 28 сентября ОМОН проводил жестокие избиения демонстрантов, поддерживавших парламент.

Одна из существенных слабостей съезда народных депутатов (значительно облегчившая победу над ним президентской стороне) заключалась в том, что он в отличие от западных парламентов не мог опереться на массовые политические партии и развитое гражданское общество. Российское гражданское общество на рубеже 80–90-х годов только еще начинало восстанавливаться после десятилетий атомизации. А в 1992 году оно получило еще и сильнейший удар шоковой терапии, что привело к спаду низовой общественной активности и усилению социальной апатии. Политические же партии, недавно возникшие и в большинстве своем не слишком многочисленные, не могли оказать заметного влияния на политический процесс. Упомянем, в частности, что 21 сентября 1993-го совершенный Ельциным переворот был осужден представителями примерно двух десятков партий, представлявших самые разные сегменты политического спектра, но, как показали последующие события, их поддержка мало помогла осажденному съезду. Против парламента работали также и авторитарно-патерналистские черты отечественной политической культуры.

Двухнедельное противостояние президентской группировки и съезда завершилось, как известно, вооруженно-силовым подавлением сопротивления парламентариев и их сторонников. Таким образом, в России была установлена форма правления, которую немецкий социолог Макс Вебер называл неконтролируемым господством чиновников.

Гражданские ценности отступили

Октябрь 1993-го означал окончание того периода в истории России, который начался в 1987–1988 годах и который можно назвать эпохой больших надежд. Гусеницами танков были раздавлены не только ростки народного самоуправления, но и перестроечный порыв к правде и справедливости. «На десятилетия был потушен массовый взлет общественной гражданственности, социальной инициативы, политической пассионарности и бескорыстного служения обществу», – констатирует ответственный секретарь Конституционной комиссии Съезда народных депутатов РФ в 1990–1993 годах Олег Румянцев. Стоит упомянуть, что в конце 1980-х годов Михаил Горбачев и другие советские лидеры нередко утверждали, что перестройка – это революция. И если принять этот тезис (для чего есть определенные основания), то события осени 1993 года можно рассматривать как бюрократическую контрреволюцию против демократических завоеваний горбачевской перестройки. Действительно, в конце 1980-х – начале 1990-х годов в России гласность постепенно превращалась в свободу СМИ, были проведены свободные конкурентные выборы, возникли представительные органы, которые могли контролировать исполнительную власть (или по крайней мере пытались это делать), понемногу формировалось разделение властей… Большинство этих либерально-демократических принципов было или в 1993-м, или в последующие годы попрано или урезано. Слегка перефразируя Франца Кафку, можно сказать, что разлившаяся по стране в конце 1980-х – начале 1990-х годов демократическая революция испарилась, оставив после себя только ил новой бюрократии…

В результате переворота осенью 1993-го в России была институционализирована обладающая колоссальными полномочиями и неконтролируемая (да фактически и несменяемая) президентская власть, стоящая над всеми тремя ветвями власти. Ее бесконтрольность уже в 1994 году привела к таким трагическим последствиям, как война в Чечне. Но важно отметить, что наличие подобной власти несовместимо и с формированием современного, рационально-производственного капитализма. 

У политической системы, возникшей тогда, есть и другие существенные дефекты. В сущности, она во многом напоминает политические режимы императорской России (после 1906 года) и кайзеровской Германии, которые Вебер характеризовал как «мнимый конституционализм» и «неконтролируемое господство чиновников».

Во-первых, при этой системе невозможен контроль представительных органов над государственной бюрократией. Во-вторых, в условиях «мнимого конституционализма» политические партии становятся безответственными, поскольку не допускаются к реальным рычагам власти. В-третьих, система мнимого конституционализма не способна выдвигать политиков, имеющих качества политического лидера. Настоящих лидеров формирует не бюрократическая карьера, но только политическая борьба и работа в комитетах полноценного парламента, то есть такого парламента, который контролирует правительство. Отсюда можно сделать вывод, что если российская власть когда-нибудь найдет в себе волю приступить к модернизации России, ей нужно будет начать с повышения качества самого правящего класса. А для этого потребуются реальные конкурентные выборы и сильный парламент, формирующий и контролирующий исполнительную власть.