Массовая приватизация реальности

«Сколько партий – столько правд, что я уж выборам не рад». Фото РИА Новости

Мы всегда жили в мире, где была одна правда, до которой в ряде случаев следовало докапываться. Это во многом перенос научного мировоззрения, возникшего в эпоху возрождения, на социальную жизнь.  Однако человеческая жизнь скорее подлежит не анализу и пониманию физического мира, а своему собственному.  Много лет назад создатели теории нечетких множеств  приводили такой пример: если в физическом мире можно говорить о соответствии слова объекту стопроцентно «да» или «нет», то в мире людей соответствие есть только с той или иной долей вероятности. Высказывание «Он молодой» стопроцентно описывает ситуацию с восемнадцатилетним человеком. Но по отношению к сорокалетнему или пятидесятилетнему человеку можно употреблять это  высказывание уже с совершенно иной долей вероятности, что эта оценка верна.

Мы можем не соглашаться с идеей множественности правд, но практически каждое значимое событие даже не прошлого, что как бы заранее понятно, но и даже сегодняшнего дня всегда порождает полностью противоположные рассказы о нем.

Индустрия по производству правды стала индустрией по производству правды по желанию. Если олигарх заказывает правду на своем телеканале, то просто человек вполне может написать ее в социальной сети. Читатель, получая разные правды, не в состоянии их понять, поэтому он создает из них свою собственную. Правд становится все больше, но какая из них настоящая, теперь никто не знает.

«И был мне голос! Кажется, по Би-би-си…»

В диктаторских и авторитарных режимах, в которых мы долго жили, не было проблемы с тем, что есть правда. Правдой было то, что таковой считала власть. С сомневающимися и отрицающими боролись отнюдь не спорами, а физическими методами. С одной стороны, стоял узкий мост, по которому можно было перейти в информационное пространство, что разрешалось единицам. И этот мост назывался цензурой. Или это была река, переплыть которую вплавь было невозможно, а на пароход билеты не продавались. С другой стороны, власть боролась не только с чужими текстами, но и с теми, кто их писал или тиражировал, отправляя их все дальше и дальше за пределы допуска к информационным потокам.

Диссиденты с помощью западных радиоголосов несли в то же время свой вариант правды. Шестидесятники косвенно также отталкивались от неофициального варианта. Но все они не могли конкурировать с государственным вариантом правды, который присутствовал всегда и везде. Это было как столкновение возможностей прожектора и горящей спички.

Каждый режим избирает свой путь к победе. Если недемократические режимы серьезным образом боятся «чужой» правды, не пропуская внутрь страны мнение извне, то демократические режимы научились усиливать свою правду так, чтобы население не нуждалось в чужих интерпретациях.

Однако сегодня произошло нечто невозможное – полюс правды и полюс неправды свернулись в один. Это началось с множественности источников, которые в первую очередь принесли Интернет и социальные сети. Теперь «иная» правда может разово засветиться в информационном пространстве, но необязательно продолжится в тиражировании.

Очень часто мы теперь имеем множество альтернативных по отношению к официальной правде. Или, наоборот, моделирование официальной поддержки «троллями», находящимися на госзарплате. Здесь среди лидеров «командной» игры, если верить некоторым из «правд», –  Китай, Израиль и Россия.

Наличие множества равновеликих правд ведет к серьезной поляризации, а там и к атомизации  общества, поскольку все стараются не отступать от своей точки зрения, ни за что не желая вслушиваться в чужую аргументацию. Постсоветское пространство не имеет опыта диалога, поиска истины с помощью аргументации, все заменяет или мнение сверху, или тиражирование с помощью телевизора. Западные школы и университеты обязательно имеют команды дебатов, которые столь же распространены, как и спортивные.

Этим сегодня серьезно пользуются власти государства. Они, с одной стороны, своими информационными вбросами легко могут переключать общественное внимание на иную проблему. С другой – могут создавать для невыгодной для себя проблемы  нужный фон, занижающий ее роль в восприятии населения. 

Информация: святых источников не бывает

Многое сегодня в признании информации достоверной зависит от источника. Власть забирает себе полюс правды, пытаясь отдать полюс неправды оппозиции. Это как бы самый легкий способ защиты, когда за оппозицией автоматически признается неправдивость. Информационное напряжение от битвы правд должно каким-то образом разрешаться. Устав от новостей, люди начинают отказываться от телевизора, а кино сегодня доступно в Интернете. Люди сами не хотят бороться за правду. Социолог Алексей Левинсон подчеркивает: «В самом деле, на вопрос: «Откуда вы узнаете о новостях в стране и мире?» 86% взрослых россиян отвечают: «Из телевидения». При этом люди, которые, по их словам, используют Интернет ежедневно и в том числе для получения информации, все равно главным ее источником называют телевидение (80%). Интернет в качестве источника новостей из них использует только половина. Так обстоит дело сейчас, в относительно спокойные дни. Так же оно обстояло и в дни, когда начинались события в Крыму, а затем на востоке Украины. Наши СМИ твердили: российских военных там нет. Интернет гудел: они там есть. Российские потребители информации – даже те, кто умел ее находить в Интернете, – в большинстве своем предпочли внимать собственному телевидению, не искушать себя чужой трактовкой событий».

Лев Гудков говорит, что даже те, кто пользуется телевидением и Интернетом для получения новостей, все равно считают более достоверным телевидение. Понять это нам может помочь феномен «спирали молчания», когда люди соглашаются с доминирующей точкой зрения, чтобы не оказаться в меньшинстве. Быть в большинстве для человека всегда было гораздо комфортнее (и безопаснее).

Косвенной приметой феномена информационной усталости, который возникает при столкновении нескольких правд в нашей голове, является массовое бегство населения всех стран в виртуальную реальность. С одной стороны, при множественном понимании правды виртуальная правда такая же, как и другие. В то же время  сами государства прямо и косвенно заинтересованы для снятия протестности отправлять своих граждан в виртуальные миры, уж там-то они не будут заниматься протестами.

Есть  еще один вариант правды, сказочной, волшебной, магической, причем правды приятной во всех отношениях. Ведь, в сущности, именно эти «радостные» аспекты мира выносят на первый план и реклама, и паблик рилейшнз. А если присмотреться внимательнее, то это делает и вся журналистика, которая постепенно создается не так журналистами, как руками и мозгами информационных и PR-агентств. Как показывают исследования Кардиффского университета,  60–80% статей даже качественных изданий созданы из подобных «чужих» материалов. Журналист в этих случаях не получал информации из реальности, а лишь опирался на чужие тексты. Соответственно мы можем считать, что подобное «вторичное» творчество в сильной степени отражает не только и не столько описываемый объект, как ту «правду» о нем, которую хотел донести реальный источник этой информации.

Весь мир вмещается на одном пастбище. Фото РИА Новости

Ученые заговорили о массовом производстве невежества с помощью СМИ. Это связано с недостаточным уровнем подачи контекста и объяснений в новостях. К примеру, в случае войны говорится о большом объеме включенных в нее людей, но нет рассказа о том, почему эти события происходят. Пропаганда «выстреливает» в болевые точки массового сознания. Она скорее подтверждает уже имеющееся, чем вводит новое, а если и вводит, то с большой опорой на то, что уже записано в массовом сознании. Все это делается, чтобы обойти фильтры потребителя.

Когда систему подвергают дестабилизации, как это имеет место в случае так называемых цветных революций, медиа могут влиять напрямую на физические действия. Такая революция является столкновением двух правд: официальной и неофициальной. И неофициальная правда способна разрушить те невидимые опоры послушания, на которых и держится власть, как считал создатель теории ненасильственных методов борьбы с авторитарными режимами американец Джин Шарп.

Избыток информации сегодняшнего дня принес разнообразие правды. В советское время определенные темы были закрыты и табуированы. Информация по ним могла распространяться только устно. И тут большую роль играли личные контакты, позволявшие получать эту информацию от того, кто был ее носителем.

Модель с множеством правд оказалась выгодной для власти. Теперь никакой негатив не имеет той силы, которую он имел в прошлом. Рассказы о дворцах и яхтах госслужащих, судей или полицейских начальников не несут никакого вреда, поскольку на это никто не реагирует.

Плюрализм  как болезнь с осложнениями

Мир получил инструментарий, с которым пока не научился работать. Много правд – это факт. Но насколько это хорошо или плохо, ведь одна правда была привязана к диктаторским режимам, а много – к демократическим? Вряд ли сегодня мы захотим вернуться к режиму одной правды, к тому же напечатанной в газете «Правда».

Каковы следствия-последствия этой меняющейся на наших глазах парадигмы правды? А она стала меняться уже давно, вспомним бесконечную борьбу за этику в журналистике или пиаре. В СМИ постоянно печатаются советы читателям, как распознать манипуляции. Все это говорит о том, что явление множественности правд стало повсеместным.

Понятны базовые правила этой борьбы с множественностью правды, которые чаще всего основаны на принципиальном отказе от одного источника информации. Эти правила с неизбежностью таковы, хотя они и не могут выступить в роли стопроцентной защиты от манипуляций:

• читать разные источники, вслушиваться в слова разных экспертов;
• верить проверенному источнику, доверять эксперту на основании прошлого опыта;
• опираться на проверенную картину мира, которая есть в голове у каждого.

И самым радикальным является совет, данный М. Булгаковым: вообще не читать газет, не только советских, а вообще любых.

При этом мы постоянно попадаем в ловушку своего собственного здравого смысла, хотя он в меняющемся обществе уже не работает так стопроцентно, как это было раньше. В том отрезке времени, в котором мы прожили и продолжаем жить, все меняется слишком быстро. Сегодня враги быстро могут стать друзьями, а друзья – врагами. Хорошая партия вдруг оказывается плохой. Прошлые события получают новые интерпретации и оценки.

Особенно ярко реинтерпретируются ключевые исторические развилки, например такие советские точки истории, как 1917, 1937, 1941 годы и, конечно, путч 1991-го. «Юбилейный» 2016 год, например, принес множественность теорий пересмотра путча. Получается, что чуть ли не абсолютно все было не так или не совсем так, как нам все время рассказывали.

Странным образом люди активно избавляются от реальности, стараясь ее забыть. Опрос Левада-Центра  22–25 июля 2016 года  по поводу августовского путча дал странные результаты: если 50% помнят об этом прошлом событии, то 48% вообще этого не помнят.

Правдорубов на гильотину!

Смена власти всегда ведет к смене правды. То, что вчера было правдой и изучалось как непреложная истина в школах и университетах, сегодня становится неправдой. После революции стала отрицаться дореволюционная жизнь, после 1991 года – советская. То есть число разных правд и их носителей все множится и множится, а поскольку лучше всего в голове сохраняется правда, введенная в школьные годы, мы имеем разные правды у разных поколений.

Перед нами в результате возникает прием подмены правды под ту, которая более приятна человеку. Специально для него создают вариант правды, которая в результате может одновременно укреплять действующую власть.

Это делают реклама и паблик рилейшнз, а также журналистика. Пропаганда вообще живет на расхождении между разными вариантами правд. Каждый объект или событие, которые описываются, имеют множество сторон. Описание может акцентировать нужную для коммуникатора сторону, «забывая» о других.

Затем происходит тиражирование своего описания в ущерб другим. Не только Геббельс подчеркивал важность повтора, но и один из американских президентов говорил своим спичрайтерам, что когда ваша рука устанет писать это слово, только тогда американцы его усвоят.

Война сразу запрещает множественность правд. Все страны, даже самые демократические, автоматически вводят цензуру. Здесь действует принцип: один лидер, один народ, одна правда. Таким образом, матрица войны переносится на гражданскую жизнь. При этом цензура может быть косвенной. Например, правительство Великобритании контролировало производство целлулоида, из которого делается кинопленка, что позволяло, в свою очередь, давать его на «хорошие» фильмы и не давать на «плохие». США уже ближе к нашему времени во время войны в Косово использовали в CNN группу военных специалистов по психологическим операциям. По такой методике индустриально создавалась и тиражировалась нужная правда.

Наличие множества правд, с которым столкнулась наша эпоха, может быть связано со сменой эпохи модерна на постмодернизм, поскольку первая была ориентирована более на физическое пространство, а вторая – на виртуальное.  Мир столкнулся с множественностью правд, когда он стал более «расслаблен», сравнивая с прошлыми веками. Раньше за правильность одной правды боролись «огнем и мечом». Теперь их стало много. Отсюда большое расслоение по совершенно  различным социальным группам. Религия с ее жестким пониманием разрешенного/неразрешенного поведения также перестала быть доминирующим фактором. Лозунгом настоящего становится невозможное вчера – правд должно быть много, хороших и разных.