Покорение Босфора Колчаком

Колчак и Керенский едут успокаивать моряков. Фото 1917 года

Это рассказ о том, как весной-летом 1917 года Россия чуть было не аннексировала пролив Босфор, а с ним и Константинополь. Повествование можно вести в любом из трех запечатленных в архивах жанров. В любовной переписке, служебных рапортах воинов и в протоколах допроса главного героя.

История отношений Александра Колчака и Анны Тимиревой давно и хорошо известна. Но эта часть их романа проливает свет на то, что сейчас назвали бы «геополитической составляющей» высоких чувств.

Для России Босфор был больше, чем геополитический пролив. Крещенной России давно хотелось освободить от иноверцев «Царьград» – так называли эту свою мечту славяне. И таких нереализованных планов было много. И вот Первая мировая война дала высокому замыслу очередной шанс. Дело было лишь за героем-освободителем.

Осталось впечатление стремительного шага

Впервые Анна увидела его на петроградском вокзале в 1915 году, когда провожала своего мужа в Гельсингфорс. Сергей Тимирев, капитан I ранга, должен был там продолжать службу.

Мимо них, как она потом будет вспоминать, «стремительно прошел невысокий широкоплечий офицер. Муж сказал мне: «Ты знаешь, кто это? Это Колчак-Полярный. Он недавно вернулся из северной экспедиции». У меня осталось только впечатление стремительной походки, энергичного шага».

Александр Васильевич Колчак был на 19 лет старше 22-летней Анны. Но она первая призналась ему в любви, а он в ответ: «Я вас больше, чем люблю».

Его профессиональные достижения вызывали у некоторых завистливых коллег недоумение. Кто-то даже употреблял слово «выскочка». Но те, кому пришлось докладывать царю Николаю II о кандидатуре на должность командующего Черноморским флотом, включили в рекомендации сюжет из боевой службы Колчака на Балтике.

Когда немцы наступали на Ригу, в тыл кайзеровских войск был выброшен тактический десант, изменивший ситуацию в пользу русских. План операции разрабатывал капитан I ранга Колчак, за что и был представлен к Георгиевскому кресту и званию контр-адмирала. Тем не менее ходили подозрения, что он чей-то любимчик.

А меж тем Колчак-Полярный до войны успел провести исследования вод четырех океанов и двадцати морей, совершить поход вокруг света, выпустить несколько книг и получить за это ряд русских и иностранных наград.

Из воспоминаний Михаила Смирнова, бывшего флаг-капитана Черноморского флота, сослуживца командующего еще по службе на Балтике: «В первый же день прибытия в Севастополь, тотчас по вступлении Колчака в командование флотом, было получено известие секретной разведки о том, что крейсер «Бреслау» вышел из Босфора в Черное море в неизвестном направлении. Адмирал Колчак хотел немедленно выйти с флотом в море на встречу с «Бреслау». Но оказалось, что ночью выход флота в море не организован. К тому же выходные фарватеры были не протралены, и эта работа могла занять шесть часов времени... Стало ясно, почему, несмотря на прекрасно организованную секретную агентуру, флот никогда не мог выйти вовремя в море для встречи противника, который успевал делать набеги на наши берега. Адмирал Колчак тотчас дал указания начальнику охраны севастопольских рейдов организовать ночной выход… Утром флот Колчак вывел, около 4 часов дня настиг врага на пути к Кавказскому побережью. Приблизившись на 90 кабельтов, флагман-линкор «Императрица Мария» дал по «Бреслау» залп, который накрыл его. Противник поспешил выпустить дымовую завесу и, пользуясь быстроходностью, двинулся восвояси, не выполнив задания. Хотя шансов догнать немецкий крейсер у кораблей Колчака не было, он преследовал его до вечера. С этого времени как этот, так и другой немецкий быстроходный линейный крейсер «Гебен» не отваживались выходить в море и нападать на российское побережье».

Начиная подготовку к босфорскому десанту, он сразу же усомнился в существующей схеме минирования пролива. Предложил свой вариант, чем вызвал возражение командира минной бригады, который считал, что защищать минированием надо собственные порты, а не блокировать ими вражеские. Колчак же полагал: если не запереть немецкие корабли там, откуда они выходят «разгуливать по Черному морю», то это обернется поражением.

Уже после войны немцы признали, что минные поля, выставленные Колчаком у берегов Болгарии и в турецких водах, парализовали противника так, что уголь для Константинополя стали доставлять по железной дороге из самой Германии.

До появления Колчака существовала директива Верховного главнокомандующего, указывающая, что «взятие нами Босфора совершится в то время, когда в результате предложенного наступления наших армий на главном фронте силы центральных держав дрогнут».

Кроме ожидания, когда противник измотает себя на главном фронте, надо было еще дождаться, пока эскадра получит новые линкоры и крейсеры, возводимые на верфях в Николаеве. Время шло, а тут вдруг немцы с турками объединились в военный союз. Так Первая мировая на Черном море началась с атаки германо-турецкого флота, без всяких ожиданий обстрелявшего Одессу, Севастополь, Феодосию, Новороссийск.

Тогдашний командующий Черноморским флотом Андрей Эбергард явно на это не рассчитывал. О потерях и оргвыводах вспомнили только через два года, когда забрезжил шанс как можно скорее снарядить десант на «Царьград».

Дело в том, что союзники России, англичане и французы, так называемую Дарданелльскую десантную операцию с блеском провалили. После чего они предложили Николаю II провести разграничительные линии на случай дальнейшего наступления на Турцию. Из секретного договора: «Россия аннексирует области Эрзурума, Трапезунда, Вана и Битлиса до надлежащего определению пункта на побережье Черного моря к западу от Трапезунда».

Думаю, никто из русских стратегов не вникал в топографические особенности соглашения. Но все они увидели главное: Босфор вдруг остался не охваченным никем.

Поэтому вскоре на одном из высоких заседаний военной верхушки России прозвучал задумчивый вопрос государя: «А когда мы сможем высадить десант на берега Босфора?» Когда в ответ послышались размышления о невозможности начать это святое дело сразу, Николай II дал полгода для выработки «действий в отношении Константинополя». Так в центре этого плана оказался смелый, решительный, мужественный вице-адмирал Колчак.

На гражданских войнах иного юмора не бывает. Плакат © РИА Новости

Но не только удачи сопровождали его на Черном море. 7 октября 1916 года вспыхнул пожар на флагмане, линейном корабле «Императрица Мария». Линкор был построен по программе, одним из разработчиков которой был Колчак. Вспыхнувший пожар вызвал 25 взрывов, после чего корабль затонул. Погибло около 300 человек.

Он писал Анне: «Я распоряжался совершенно спокойно и, только вернувшись, в своей каюте понял, что такое отчаяние и горе, и пожалел, что своими распоряжениями предотвратил взрыв порохового погреба, когда все было бы кончено. Я любил этот корабль как живое существо, я мечтал когда-нибудь встретить Вас на его палубе». 

Она отвечала: «Но этот, пусть самый дорогой и любимый, корабль у Вас не единственный, и если Вы, утратив его, потеряли большую силу, то тем больше силы понадобится Вам лично, чтобы с меньшими средствами господствовать над морем. На Вас надежда многих, Вы не забывайте этого, Александр Васильевич, милый».

Это ему помогало. Но Колчак еще не знал, какой силы взрыв готовит ему история. 

28 февраля 1917 года он получил секретную телеграмму из Морского штаба. О том, что в Петрограде начались волнения и беспорядки, город в руках мятежников, войска приняли их сторону. Колчак тут же распорядился: Севастопольской крепости до выяснения положения прервать сообщение Крыма с остальной империей. Все, что происходило в столице, не могло оставаться тайной для Севастополя. Вслед за слухами появились публикации газет, прокламации, живые агитаторы… А в это время ужасные события произошли на Балтике.

Командующего адмирала Непенина, успевшего телеграфировать в Госдуму: «Балтийский флот как боевая сила сейчас не существует. Бунт на всех судах», арестовали и без суда убили. Затем взялись за повальное истребление офицеров. 

В Кронштадте был заколот штыками комендант порта адмирал Вирен. Хватали всех, кто в погонах, и расстреливали за памятником адмиралу Макарову. В Ревеле, убив начальника тюрьмы, открыли камеры и выпустили «уголовный элемент». А вот с «буржуазным элементом» не цацкались.

А Черноморский флот уже становился ресурсом, к которому потянулись политики и агитаторы всех мастей. И вот уже пошли слухи, что в Крым приедет Ленин. Ответом стало делегатское собрание представителей различных комитетов и групп. Провели голосование по приезду Ленина. Из 409 голосовавших только 20 поддержали явление вождя широким массам Крыма. Так Ильич не попал на Черноморксий флот.

Это был пример той атмосферы, которую удалось сохранять аполитичному Колчаку, хотя сам он сказал приехавшему в Севастополь Александру Керенскому, что в войсках никакой революционной дисциплины (этим термином упивался бывший адвокат) быть не может. Или есть дисциплина военная или вовсе нет никакой.

«Керенский, – писал Колчак Тимиревой, – он, как и всегда, как-то необыкновенно верил во всемогущество слова, но речи министра не производили впечатления, тогда как он сам был ими доволен: «Вот видите, адмирал, все улажено; теперь приходится смотреть сквозь пальцы на многие вещи; я уверен, что у вас не повторятся события. Команды меня уверяли, что они будут исполнять свой долг».

В свою очередь, Керенский в своих воспоминаниях напишет: «Адмирал Колчак был одним из самых компетентных адмиралов Российского флота и пользовался большой популярностью как среди офицеров, так и среди матросов. Незадолго до революции он был переведен с Балтики и назначен на пост командующего Черноморским флотом. В первые же недели после падения монархии он установил отличные отношения с экипажами кораблей и даже сыграл положительную роль в создании. Центрального комитета флота. Он быстро приспособился к новой ситуации и потому смог спасти Черноморский флот от тех кошмаров, которые выпали на долю Балтийского».

Но это будет через годы. А в реальном 1917-м Колчак писал Анне: «Я не создан быть демагогом – хотя легко бы мог им сделаться, – я солдат, привыкший получать и отдавать приказания без тени политики, а это возможно лишь в отношении массы организованной и приведенной в механическое состояние. Десять дней я занимался политикой и чувствую глубокое к ней отвращение, ибо моя политика – повеление власти, которая может повелевать мною. Но ее не было в эти дни, и мне пришлось заниматься политикой и руководить дезорганизованной истеричной толпой, чтобы привести ее в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии». 

Но эта анархия все наступала.

30 мая на линкоре «Георгий Победоносец» Колчак в набросках письма раздраженно признается: «Позорно проиграна война, в частности кампания на Черном море, и в личной жизни нет того, что было для меня светом в самые мрачные дни, что было счастьем и радостью в самые тяжелые минуты безрадостного и лишенного всякого удовлетворения командования в последний год войны с давно уже витаемым гнетущим призраком поражения и развала...»

И еще из черновика: «Я хотел вести свой флот по пути славы и чести, я хотел дать Родине вооруженную силу, как я ее понимаю, для решения тех задач, которые так или иначе рано или поздно будут решены, но бессмысленное и глупое правительство и обезумевший, дикий (и лишенный подобия), неспособный выйти из психологии рабов народ этого не захотели».

Здесь можно спорить, нужны ли народу результаты тех задач, которые мог решить Колчак тем же завоеванием Босфора, или такие беды нужны лишь для величия власти. Но это уже другой разговор.