Александр Ципко Для тех, кто пишет, оформляет идеологию, слова несут куда больше информации, чем для тех, кто их читает, воспринимает на слух. Многозначность смысла политических лозунгов, понятий, подавляющее большинство которых затерты до основания, - главная сложность, с которой сталкивается журналист, пишущий о программных документах.
Мне пришлось потратить громадные усилия, чтобы Александр Владиславлев одобрил идею, которая легла в основу нашей идеологии и которую он сам позже справедливо назвал национальной идеей. Речь идет о выдвинутой еще в 89-м году задаче соединения, органического слияния в рамках российского сознания патриотических и либеральных ценностей. Сначала в программных тезисах она была сформулирована следующим образом: "Мы - патриоты и убеждены, что любовь к Родине неотделима от любви к свободе".
"Саша, - говорил мне Владиславлев, - ты используешь слово "любовь" не по назначению. Для любого нормального мужчины это слово означает прежде всего привязанность к женщине. Когда речь идет о свободе, то в первую очередь надо говорить о ценностях, идеях и т.п. Любовь к свободе - это слишком скучно". И он был прав. Философская интерпретация слова "любовь" - не для политических документов.
После долгих редакционных упражнений самого Владиславлева кредо нашей организации было выражено так: "Мы объединились, чтобы Россия стала страной, где сильное государство и державное величие не противостоят демократии и свободе личности, а, напротив, подпитывают и укрепляют друг друга. Это и есть российская национальная идеология".
Казалось бы, на этот раз основная идея выражена выпукло и емко. Но ни один из комментаторов наших программных документов, и в частности "Манифеста "Отечества", так и не смог ухватить целиком содержание, особенность идеи, которую мы, разработчики, считаем своим философским кредо. Это в равной мере касается и Владимира Разуваева, автора статьи "Манифест" вождистской партии державного толка", опубликованной в "НГ", 14.04.99.
Казалось бы, Разуваев пытается честно докопаться до мировоззренческих особенностей нашей организации, даже цитирует нашу формулировку национальной идеи, но не находит в ней ничего, кроме "собрания умных компиляций".
Чем это вызвано?
Мне думается, что суть нашей идеологии трудно схватывается и по вине тех, кто о ней пишет, и по вине тех, кто ее разрабатывает.
Первое. В нашей идеологии ищут то, чего в ней нет по определению. Нигде, ни на одном этапе своего развития "Отечество" не провозглашало приверженности ценностям социал-демократии - ни в программных тезисах, утвержденных на учредительном съезде, ни в "Манифесте", ни тем более в программе "Отечества".
Политические организации, которые выступают под флагом национального спасения, в принципе не могут быть социал-демократическими. Социал-демократия - удел благополучных обществ, где все спокойно и где надо как можно справедливее распределять созданное богатство, где доминируют средние классы. В нашей же программе национальная, государственническая идея доминирует над социальной. И это отражает особенность нашей кризисной ситуации. Избежать окончательной маргинализации социума, распада семьи, одичания подрастающего поколения можно лишь с помощью сильного государства. Поэтому главная идея нашей программы - преодоление вакуума власти, восстановление в полном объеме всех функций государства. Мы полагаем, что в нынешней кризисной ситуации реформирование государства является тем звеном, потянув за которое, мы вытащим Россию из поразившего ее системного кризиса. Речь идет не о новом противопоставлении государства свободной личности, а об уроках последних десяти лет.
Горький опыт обвальных преобразований говорит о том, что только сильное государство способно обеспечить на практике основные права и свободы личности, и прежде всего право на жизнь. Драма нашей посткоммунистической истории учит уважать и беречь государственное могущество как гарантию целостности страны, ее внутренней и внешней безопасности, ее национального достоинства, как основное условие успешных преобразований в экономике.
Если уж говорить честно, то "Отечество" как раз и создавалось во имя того, чтобы подчеркнуть утопичность социал-демократических иллюзий, по крайней мере в нынешней кризисной ситуации. Социал-демократия по-русски называется меньшевизмом. Последний же в нашем сознании по традиции отождествляется с поражением, несолидностью, непоследовательностью. И ничего ты тут не сделаешь. Ленин и Сталин поработали для дискредитации меньшевизма основательно.
Да, мы идем слева направо. Мы придаем огромное значение социальной защищенности неимущих, нуждающихся в государственной помощи. Мы - сторонники восстановления права на труд, на отдых, на бесплатное образование. Но мы полагаем, что в нынешней ситуации на первый план все же выходят проблемы восстановления национальной гордости, развития национального самосознания.
Мы создавали нашу организацию не во имя новой распределительной утопии, а во имя того, чтобы остановить опасные тенденции распада государства и общества, противопоставить апатии и пораженческим настроениям решительность, трезвый расчет, интеллект, умение работать.
Среди всех прав человека в нашей ситуации все более и более важным становятся право жить в независимой стране, пользоваться и гордиться величайшими завоеваниями своей национальной культуры, право на историческую память. Простое, естественное желание жить в государстве, у которого есть будущее, - вот то настроение здорового, просвещенного патриотизма, которое является психологической базой нашей организации и диктует наши основные программные установки.
Патриотизм, сильное государство, национальное достоинство, возрождение религиозного сознания - все это не социал-демократические сюжеты.
В сущности, если говорить серьезно, то у нас даже КПСС при всем желании не могла перейти на рельсы социал-демократии. Связано это с тем, что уже Сталин перешел от большевистского интернационализма на позиции красного патриотизма, КПРФ только усилила эти сталинские, реставрационные тенденции в КПСС.
У КПРФ был шанс выкорчевать до конца красное, уравнительное начало и перейти постепенно на позиции нормального государственного прагматизма. Но лидеры КПРФ испугались разрыва с марксистско-ленинскими иллюзиями и остались на перепутье.
"Отечество", на мой взгляд, как раз и решает ту задачу, которую не смогли решить оппортунисты в КПРФ. Оно сразу становится на позиции здравого государственничества, провозглашая прагматический подход к различного рода "измам".
Для нас, разработчиков идеологии "Отечества" (речь идет прежде всего о Владиславлеве, Кокошине, Никонове и авторе этой статьи), с самого начала было очевидно, что Лужков самой своей органикой призван преодолеть раскол между патриотами и либералами, объединить вокруг себя и просвещенных патриотов, свободных от левых иллюзий, и либералов, осознавших пагубность "демократической борьбы" со своим национальным государством. Речь шла о том, чтобы проводить рыночные и демократические преобразования, обернувшись лицом к сегодняшней российской жизни, учитывая национальные ценности и национальную психологию, традиции, интересы государственной безопасности.
Так что никаких шараханий то влево, то вправо в идеологии у нас не было. Для меня как философа было очевидно, что стихийно Лужков все больше и больше становится на позиции дореволюционного либерального патриотизма и что в основу идеологии "Отечества" необходимо брать "Patriotica" Петра Струве. Между Лужковым и Петром Струве действительно есть нечто общее - неприятие "распределителей", "красных", людей, которые любят "подстригать газоны", государственность, уважение к национальным традициям, ставка на интеллект, просвещенную Россию.
Упаси Бог, никаких компиляций. С самого начала в основу идеологии "Отечества" была заложена органичная и самодостаточная идея соединения ценностей свободы с российскими национальными ценностями и духовными традициями. Речь шла о банальной истине: можно любить Россию, ценить достижения своих предков, но одновременно быть свободной личностью, ценить свое достоинство, признавать самоценность каждой личности. Речь идет о мировоззрении, которое характерно для подавляющей части творческой и научной интеллигенции, которая не мыслит своей жизни вне России.
Второе. Вина разработчиков идеологических документов "Отечества" состоит в том, что мы не раскрыли исторические корни своих воззрений, не показали динамику настроений, которые вытолкнули нас на поверхность политической жизни.
Петр Струве, предвещая уже в 1918 году смерть коммунизма, предполагал, что политики, которые придут на смену большевикам, станут на позиции прагматического государственничества, на позиции здравого смысла. Но история поступила по-иному. Революции выносят на поверхность экстремистов.
Конец перестройки, начало 90-х, было временем жесткого противостояния патриотического утопизма с утопизмом либеральным. Первые хотели повести Россию особым путем, без рынка, частной собственности, свобод и прав личности. Вторые хотели строить новую демократическую Россию с чистого листа, игнорируя ее православные традиции, национальную, географическую специфику.
Победили сторонники либерального утопизма, неолиберального фундаментализма. Многое им удалось разрушить, но, к счастью, Россия уцелела и как государство, и как сообщество. Счастье еще состоит в том, что к моменту краха прозападных утопистов вскрылась несостоятельность и идеи особого русского пути, славянофильского утопизма. Хорошо и то, что красным патриотам не удалось воплотить планы неосоветского реваншизма.
Только принимая во внимание крах левого и правого экстремизма, можно понять идеологию и ценности нашей организации. Мы ничего не придумываем. Мы просто пошли за настроениями в России.
Влияние сумасшедших, или "непримиримых", на общество резко сократилось. Количество приверженцев монетаризма сокращается с такой же скоростью, как и количество приверженцев особого русского пути развития. И этот шанс мы стремимся использовать. "Отечество" как раз и возникло для того, чтобы доказать возможность демократических, рыночных реформ во благо людей, возможность жить в России и одновременно быть свободной личностью, жить в достатке. Все логично и последовательно, если принимать во внимание и идейные расколы, которые привели на грань катастрофы Россию, и нынешнюю морально-психологическую ситуацию. Люди устали от пропаганды ненависти, состояния вечной вражды, от тупости и упорства "непримиримых" правых и левых. Идеи умеренности, постепенности, компромисса, сотрудничества, согласия берут верх в обществе, и поэтому рано или поздно должна была появиться политическая сила, которая попытается воплотить в жизнь настроения и запросы национального согласия.
Мне, находясь на идеологической кухне "Отечества", было интересно наблюдать, как два "нефтяника" - Лужков и Владиславлев - реагировали на эти толчки, вздымающие поле общественного мнения. Казалось бы, все социологи говорили, что сейчас не время для идеологических изысков, что сейчас программные документы не работают. Но они, два "нефтяника", с завидным упорством искали лозунги, ценности, к которым можно было привлечь общественное внимание. Мы, ученые Мигранян, Никонов, настаивали на том, что ни одно слово, кроме как "порядок", "справедливость", не получит сейчас отзвука в русском сердце. Но Владиславлев с Лужковым делали акцент на слове "согласие". И угадали. Сейчас "Отечество" воспринимается в России прежде всего как партия национального согласия.
Не получится у "Отечества" - историческую задачу национального примирения и успокоения будет решать другая партия.
Еще раз повторяю: с нами все ясно, если принимать во внимание историю российского просвещенного патриотизма, если учитывать уроки идейной борьбы и политического противостояния последних десяти лет и, самое главное, идейно-психологическую ситуацию в России. "Отечество" никому не подражает, ничего не копирует, мы стремимся в максимально возможной степени вписаться в контекст переломных настроений, которые одолевают каждого из нас.
