Президент и интеллигенция

СНАЧАЛА Ельцин и интеллигенция друг друга в упор не видели. Первый секретарь МГК с рвением махал новой метлой на вверенном ему участке и копил претензии к начальству, которое копило претензии к нему. Интеллигенция же тогда именно с начальством - т.е. с Михаилом Горбачевым - находилось в одной связке. По отношению к Горбачеву она испытывала смешанное чувство зависимости и признательности. Горбачев позволил говорить (писать, печататься, выступать) и придал ускорение инертной жизни (будто то творческий союз, журнал, академический институт) и соответственно - ротации кадров на интеллектуальном пространстве etc., etc. В конце концов Горбачев был одним из них - гуманитарий, окончивший МГУ...

Знаменитый - первый! - бунт Ельцина в октябре 87-го интеллигенция саркастически окрестила "бунтом на коленях". А Гавриил Попов, экономист (и как выяснилось, недюжинный литературный критик) сравнил бунтаря со Львом Троцким и обвинил его в "авторитарно-консервативном авангардизме" - остроумный оксюморон. "Трудно складывались отношения с интеллигенцией, - говорил Ельцин в "Исповеди на заданную тему", - кто-то пустил миф, наверное, это как-то связали с моим характером, что я лидер сталинского типа, но это абсолютная неправда. Хотя бы потому, что я нутром своим, всем своим существом против того, что произошло в те годы...". Против Ельцина работала и его встреча с участниками "Памяти" - либеральная интеллигенция подозревала здесь антисемитизм.

Часть первая

Под боком (и крылом) власти и с ее соизволения складывалась радикально-демократическая оппозиция власти - Московский клуб интеллигенции. В его рамках и произошла судьбоносная смычка интеллигенции и Ельцина: это был брак по взаимному расчету. Членам Московского клуба, будущим межрегионалам, нужен был таран, "нож бульдозера", по выражению Михаила Полторанина. Или - харизматический лидер, если говорить по-другому. Ельцину же нужен был свой "мозговой трест", продуцирующий идеи и идеологию. Ибо в отношении идей он был tabula rasa, как заметил Андрей Сахаров.

Действительно, лучше Ельцина кандидатуру найти было трудно. Его как пострадавшего уже любила улица, толпа, народ. "Я гордый каменщик, я ухожу в Госстрой"... И вот уже наиболее впечатлительные московские дамы вешают у себя в служебных кабинетах портрет бунтаря, актриса в спектакле "Седьмой подвиг Геракла" на сцене "Современника-2" обращаясь прямо к зрителям, обвиняет их в равнодушии к судьбе нового Геракла, пытавшегося разгрести авгиевы конюшни Москвы. Пожаловавшись в "Исповеди" на трудности в отношениях с интеллигенцией, Ельцин тут же вспоминает, что ему протянули руку Екатерина Шевелева, Ирина Архипова, Марк Захаров, Кирилл Лавров и автор Чебурашки Глеб Успенский.

Кроме того, Ельцин был родом из партноменклатуры, то есть знал правила аппаратной игры и знал, как их можно красиво нарушить; он стоял близко к трону...

Свое оформление радикально-демократическая оппозиция получила на I съезде народных депутатов СССР, с объявлением о создании Межрегиональной депутатской группы (МДГ). Ельцин стал одним из пяти ее соцпредседателей. Прочие - Андрей Сахаров, Виктор Пальм, Юрий Афанасьев, Гавриил Попов. Примечательно, что первое собрание МДГ прошло в Доме кино...

Идейная база межрегионалов складывалась из разных источников. В первую очередь, это, конечно, идеи Сахарова: отмена 6 статьи Конституции, ограничение функций КГБ защитой международной безопасности СССР и (в долгосрочной перспективе) конвергенция социализма и капитализма. В области экономики - частная собственность и рынок без вмешательства государства. А также - распад "советской империи". Ориентировались на Запад, прежде всего на США. "Мы решили, что лучше всего учиться у США, где демократия существует на протяжении 200 лет", - говорил Ельцин в интервью. Именно он, кстати, думая о Горбачеве, начал активно пользоваться словом "импичмент" - сколько раз оно потом ему отзовется!...

Ельцин, надо признать, был восприимчив к идеям и словарю новых своих товарищей-наставников. Он просил о "политической реабилитации при жизни", говорил о "социалистическом плюрализме мнений" и даже всуе поминал Канта. "Как выразился Кант, только способность голосовать составляет квалификацию граждан. Так вот, я очень верил в квалификацию граждан Москвы" (это о выборах 89-го).

Сахарову не очень нравился Ельцин, если не сказать - совсем не нравился, как человек другого караса. И Ельцину не очень нравился Сахаров, но по иной причине: потому что самим своим присутствием не давал возможности претендовать на лидерство. Но Ельцин терпел, если угодно - со смирением даже терпел, как терпит школьник, желая выйти в отличники.

После смерти Сахарова в декабре 89-го Ельцин стал председателем МДГ. Цели были ясны, задачи определены - ведь МДГ представляла сама себя как нечто вроде теневого правительства или правительства в изгнании. Сахаров в последнем выступлении перед межрегионалами оставил своего рода политическое завещание. Он призывал соратников к "решительным политическим шагам", говорил о невозможности эволюционного пути развития. "Единственный путь, единственная возможность эволюционного пути - это радикализация перестройки".

Так Ельцин набирал политический и идеологический капитал, снабженный изрядной долей радикализма, который культивировал его "мозговой центр" и который импонировал ему самому.

29 мая Ельцин был избран председателем Верховного Совета РСФСР, а 12 июля сделал красивый жест - вышел из партии... Учителя скромно стояли в тени, но далеко не отходили, чтобы не упускать ученика из вида. Свою работу они исполняли основательно, но исподволь. И конечно, Ельцин не снискал в то время симпатий большей части интеллигенции. Во-первых, ему не доверяли патриоты; во-вторых, - его не любили демократы, предпочитавшие Горбачева. Так, в частности, Игорь Клямкин и Андраник Мигранян противопоставляли "серьезного реформатора" Горбачева "необольшевистскому лидеру", "популисту", "идеологу люмпенского социализма" Ельцину. "Ругать Ельцина - признак реакционности, - писала рижская "Атмода" в феврале 90-го. - Или же элитарности: интеллектуалы-демократы посматривают свысока"...

Но все же первый опыт альянса Ельцина и интеллигенции завершился более чем успешно - Ельцин стал президентом России. А представители интеллектуальной элиты получили каждый свое, согласно вкладу в общее дело.

Часть вторая

Год с небольшим президентства - до августа 91-го мчал на всех парах. Законом о печати от 1 августа 1990 года была отменена предварительная цензура, что не могло не понравится творческой интеллигенции. Борясь за власть, Ельцин озвучивает все те же идеи, которые обкатывались межрегионалами и которые составляли его предвыборную программу: частная собственность на землю, средства производства, природные ресурсы и акционирование государственных предприятий, ликвидация Советов и введение парламентаризма; нерегулируемый рынок и либерализация цен. Он предупреждает, что 91-й год "будет решающим: или демократию задушат, или мы, демократы, не только выживем, но и обязательно победим в этом году". Представители патриотического стана, Валентин Распутин и Василий Белов, обращаются к нему в феврале с открытым письмом: "Призывы и рассуждения о традициях русской воинской чести славы, прозвучавшие в Вашем обращении к военнослужащим (речь идет о призывах к советским солдатам в Литве. - В.Ш.) и провоцирующие армию на нарушение присяги лишний раз подтверждают Ваше пренебрежение российской историей и доказывают склонность к политическим играм". Потом они подпишут вместе с другими патриотами "Слово к народу", которое демократы назовут прологом к ГКЧП, а Ельцин - "плачем Ярославны".

Деминтеллигенцию, напротив, в этот период охватывает слегка истерическое возбуждение (впрочем, и общество в целом, без деления на страты). Интеллигенты окунаются в митинговую стихию постепенно ("Слава богу, есть теперь куда шубу надеть", - простодушна радуется одна литературная дама), митингуют, критикуют, но сказать, что определились четко - нельзя. Все расставляет по своим местам август-91-го - кто сомневался, тот поверил; кто все правильно понял, тот быстро сориентировался; кто ждал, тот дождался.

Если верить обитателям литературного гетто "Аэропорт" или Переделкино, то выйдет, что все они не смыкали глаз в "Живом кольце". После августа труднее было найти человека, который не был тогда у Белого дома... Однако на самом деле все не так просто. Могу сказать, например, что 19 августа в редакции журнала "Знамя", одного из бастионов перестройки во главе с Григорием Баклановым, царили пораженческие настроения: биться против ГКЧП за Горбачева, а тем более за Ельцина здесь никто не собирался. Обсуждался всерьез вопрос о том, что из готовящихся публикаций пройдет цензуру ГКЧП, а что лучше самим снять загодя... Помню, когда я сказала, что появились листовки, подписанные Ельциным, Хасбулатовым и Силаевым, что народ не хочет ГКЧП, что на пересечении улицы Горького и Охотного ряда становятся баррикады троллейбусы, Бакланов сумрачно и обреченно возразил: "Да что там этот народ... Я видел из машины: едят мороженное, как будто ничего не происходит". Определенно высказалась лишь Наталья Ивановна, предложив написать письмо в поддержку Ельцина, но ее никто не поддержал. И только когда заговорщики помчались во Внуково, на телеэкране возникли лошадки "Вестей", а в редакции - Евгений Евтушенко, настроение резко переменилось. И 22-го редакция "Знамени" ликовала, празднуя чужую победу, которую воспринимала как свою заслугу.

Позже в романе "Не умирай прежде смерти" Евтушенко опишет Ельцина, которого мучает совесть в виде гранитной приступочки крыльца Ипатьевского дома (все, что осталось). А утром 19 августа он будто въяве слышит голос академика Сахарова... Не так наивно, как кажется - ведь к решительным политическим шагам призывал как раз Сахаров...

Сразу после августовской победы, некоторые из писателей, собравшиеся в еще советском Пен-центре, хотели сделать заявление с требованием немедленной отставки Горбачева. Но более осторожные собратья по перу погасили страсти. Зато Союз писателей тем временем пошел в разнос, причем не только по идеологическим, но и по сугубо материальным причинам. Ведь Ельцин уже издал указ о переходе всей собственности СССР на территории Россию под юрисдикцию РСФСР. В результате СП РСФСР в лице Юрия Бондарева и других патриотов, авторов "Слова к народу", одобрил победу демократических сил и быстро вышел из СП СССР. (СП Украины тоже вышел, но под флагом независимости.)

С другой стороны, Евгений Евтушенко и Юрий Черниченко заклеймили позором идейных вдохновителей путча - тот же СП РСФСР и Московскую организацию, в результате чего Черниченко встал во главе последней вместо Владимира Гусева... Впрочем, бои местного значения продолжались еще долго (продолжаются и по сей день). А самым красочным событием тех послереволюционных дней следует признать акт сжигания чучела демократа Евтушенко патриотами...

Вскоре демократы раскололись на государственников и радикалов. Победителю Ельцину предстоял выбор между двумя слоганами "единая и неделимая Россия" и "Россия - единая и неделимая". В сентябре Елена Боннэр, участник движения "Независимой гражданской инициативы" (состоявшего в основном из межрегионалов, включая Юрия Афанасьева), пригрозила Ельцину отказать в поддержке, "если его и дальше понесет в великую Россию"... Вряд ли это было решающим обстоятельством - ведь тот, первый и главный "мозговой трест", свою работу исполнил хорошо. Ельцин мыслил в их категориях.

Восславим доблесть и свободу!
Я кровью сердца говорю,
Когда в слезах слагаю оду
Уральскому богатырю, -

писал Бахыт Кенжеев в иронической "Оде на падение большевистского режима, восхваляющая президента России г-на Б.Н. Ельцина". Шутили, однако, немногие.

Часть последняя

Потом Ельцин и интеллигенция на какое-то время забыли друг о друге. Точнее сказать, забыл президент - идеологического багажа, полученного от радикал-демократов, ему хватило надолго. Он вконец добил остатки административно-командной системы, вычитанной когда-то Гавриилом Поповым из романа Александра Бека "Новое назначение. Он лихо проводил в жизнь "шоковую терапию" при помощи Егора Гайдара - кумира наиболее сильной в тот период демократической интеллигенции. Вот характерное высказывание Василия Аксенова: "Гайдаровский пинок в задницу матушке России очень полезен". (Тогда же, впрочем, прочно вошло в обиход язвительное словцо "демшиза".)

По мнению заинтересованных демократов, Ельцина нельзя было оставлять вне поля своего влияния, за него нужно было постоянно бороться. То есть, как пишет в своем "Романе с Президентом" Вячеслав Костиков, "поддерживать его демократические навыки, приобретенные за время пребывания в МДГ" и "подтягивать к нему интеллигенцию". Демократам казалось, что президент утратил чувство опасности и шаг за шагом сдает власть Хасбулатову. Они почему-то вдруг вспомнили о национальной гордости великороссов и начали выводить из чеченца по рождению, но москвича и профессора экономики не больше не меньше, чем Сталина (возможно, наряду с нацпроисхождением свою роль играла хасбулатовская трубка).

На заседаниях только что созданного и состоящего из видных представителей культуры и науки деятелей Президентского совета "постоянно звучали призывы прихлопнуть Верховный совет и крепнущую коммунистическую оппозицию, - вспоминает В. Костиков. - На какое-то время он загорался, выслушав очередной призыв "раздавить гадину". Особенно эффектно они звучали в исполнении Марка Захарова или Станислава Федорова, поскольку и тот, и другой делали это на высшей эмоциональной ноте и не без артистизма".

Но угроза раскола между президентом и деминтеллигенцией не исчезала. Тем более пошла в ход идея о том, что "рынок убивает культуры", а московские интеллигенты снова, как в 87-м, начали упрекать Ельцина в снисходительном отношении к фашистам и изданиям типа "День" или "Пульс Тушина". Они очень хотели встретиться и поговорить на эту тему, но Ельцин до поры до времени успешно от встречи уклонялся. Отправив в отставку Бурбулиса и Полторанина, президент оправдывался на Конгрессе интеллигенции в конце ноября 92 года: "Да, должен признать: пошел на ряд компромиссов, но они носят не стратегический, а тактический характер. Они носят не являются односторонними уступками". Потом последовала сдача Гайдара... Деминтеллигенция перестала понимать своего президента.

Но это длилось недолго. С 93-м годом пришло утраченное было понимание. И это было покруче августовской революции. Потому что к 93-му году деминтеллигенция уже твердо знала: царь один и звать его Борис Ельцин. Одной из козырных карт в политической игре стало письмо Александра Солженицына, зачитанное с телеэкрана Юрием Карякиным. Интеллигенция стремительно сближалась с президентом. Писала письма в поддержку "особого порядка управления", объявленного Ельциным в марте. А в августе писатели-демократы опубликовали в малотиражке "Литературные новости" обращение к согражданам, в котором призывали "провести досрочные выборы, не позднее осени текущего года, выборы высшего органа законодательной власти". И президент пригласил авторов письма "на дачу" - в особняк на улице Академика Варги.

"Нужен прорыв, - говорила Мариэтта Чудакова. -... Сила не противоречит демократии - ей противоречит только насилие... И не нужно панически бояться социального взрыва". "Нельзя сделать яичницу, не разбив яиц, - говорил Лев Разгон. - Мы все время сидим в глубоко эшелонированной обороне".

После расстрела Белого дома демократы почуяли возможность сближения с президентом. И стар и млад хотел напомнить ему о себе, показать, насколько преданы. 5 октября в "Известиях" появилось печально знаменитое письмо 42-х, где последней, вопреки алфавитному порядку, стояла подпись Виктора Астафьева. Алесь Адамович призывал к Нюрнбергскому суду над компанией, собранной в "Лефортово" и очень просил пресс-секретаря Костикова, чтобы тот показал Ельцину эту статью в "МН"... (Костиков зачитал президенту вслух абзацы, выделенные самим автором. "Со слуха идея нравится", - сказал Ельцин.) Литераторы молодого поколения срочно организовали "Союз 4 октября", а один из них, Александр Архангельский, обратился к Ельцину с письмом через "ЛГ": "Что бы Вам ни говорили, Владимирская Божья Матерь спасла Москву, спасла Вас, спасла нас"...

Чеченская кампания 94-го года повергла деминтеллигенцию в уныние. Обнаружилось, что президент не всегда прислушивается к ее мнению. Какое-то время интеллигенты молчали. Первым нарушил молчание один из 42-х подписантов, Григорий Бакланов, призвавший в начале 95-го прекратить войну. Понемногу стали покидать Президентский совет его неизменные участники. Им трудно было смириться с тем, что президент их мнение не берет в расчет. Почему-то за все время они так и не поняли, что Ельцин брал в расчет только то, что ему самому нравилось...

Собственно, это была последняя точка в идеолого-политических отношениях президента и интеллигенции. Остальное время его пребывание у власти отношения сводились к протокольным мероприятиям, посещениям чьих-то юбилеев, учреждением премий, пенсий и т.п. Но никогда больше отношения президента и интеллигенции не выйдут уже на те высоты, которыми были отмечены годы 89-й, 91-й, 93-й...