Наука для лучшего мира

«Красная Звезда» и «красный граф» 

В этом году – столетие выхода в свет труда жизни Александра Богданова (1873–1928) под загадочным названием «Тектология». Сейчас мало кто слышал об этой книге, а что означает – вряд ли ответит даже образованный читатель. И неудивительно. Современники не поняли странную концепцию, и она была забыта на десятилетия. Только через полвека, в середине XX, с появлением общей теории систем и кибернетики выяснилось, что позабытая «Тектология» предвосхитила основные системные идеи и была началом науки о системах. 

Впервые Богданов писал о компьютерах еще в 1908 году в своем фантастическом романе-утопии «Красная Звезда». Фабула романа – рассказ о высокоразвитой научно-технической цивилизации на Марсе. Космическим кораблем в романе управляет электронный мозг – это было первым в мире упоминанием компьютера. В книге много других удивительных научных предвидений.
«Красная Звезда» стала точкой отсчета советской фантастики. Ею зачитывались как до революции, так и после; к ней обращалось ленинское окружение, она вдохновляла фантастов пролетарской России. В частности, Алексей Толстой прямо использовал «Красную Звезду» при написании более «правильной» с классовой точки зрения «Аэлиты» в 1923 году. Правда, про компьютеры «красный граф» ничего не понял. 

Марсианский мир для Богданова не утопия, а научно-социалистическое будущее Земли. В художественной форме Богданов воплотил свое видение социализма. Как все марксисты, он верил в научно планируемое общество. Но он был самым последовательным из них. Наука старого мира несет его противоречия и не подходит для построения новой социальной организации. Нужна новая наука. 

Непонятая система 

Тектология (от греческого «тектон» – строить), рассматривающая все процессы в мире через универсальный принцип организации, стала главным трудом жизни Богданова. По плану Богданова, тектология – способ объединения людей в единый научно организованный коллектив.
Первый том «Тектологии» вышел через пять лет после «Красной Звезды» с подзаголовком  «Всеобщая организационная наука». Богданов всерьез взялся за разработку своей новой науки.
В чем же был концептуальный смысл тектологии? Идея была проста и гениальна. Все в мире – это организации (системы, говоря современным научным языком). Значит, должны быть и специальные организационные законы. Таких законов и такой науки еще не существовало. Богданов придумывает свои собственные термины и законы. Они остались достоянием тектологии и не вошли в научный словарь, ведь Богданов опередил современную ему науку на полвека... 

Одними законами описывать строение атома, социальную организацию, живой организм, человеческие эмоции – такой подход воспринимался как ненаучный. Писали, что «Тектология» приводит к мистическим представлениям... Если все объекты можно описывать одними законами и моделями, а у стола и коровы четыре ноги, то что же, стол – модель коровы? – с издевкой спрашивали «ученые» критики. 

Тектология не оказала прямого воздействия на развитие науки. Но в переводе на немецкий ее прочел и использовал основатель общей теории систем, немецкий ученый Людвиг фон Берталанфи, эмигрировавший в США. Так, косвенно, «Тектология» все-таки оказала влияние на развитие системного подхода. 

«Советская изношенность» 

Обложка первого издания «Красной Звезды», 1908 год.       Фото из архива автора

Богданов ввел в «Тектологии» принцип, по которому жизнеспособность системы определяется самым слабым звеном (это общепризнанный сейчас системный принцип). Он был воспринят как «реакционнейший принцип». Ведь партия успешно ведет крестьянство – самое отсталое (то есть слабое) звено – к социализму. А Богданов призывает на него равняться!..
«Тектология» имела мало шансов на успех в тогдашней политической обстановке, поскольку воспринималась не просто как философское произведение, а как ревизия основных положений марксизма. На нее обрушился целый шквал марксистской критики. В одном из номеров журнала «Под знаменем марксизма» появилась статья «Тектология или диалектика». 

Особые нападки вызывал тектологический принцип равновесия – он прямо противоречил идее развития марксистской диалектики. Более того. Единственный среди большевиков Богданов отказался от идеи классовой борьбы и посвятил себя разработке науки для лучшего мира. Он был прежде всего ученым. Социализм означал для него переход к научно организованному коллективу. А классовая борьба не вписывалась в эту научную картину мира. «Классовая борьба... принципиально исключает организационную устойчивость общественного механизма», – писал он в 1918 году в «Вопросах социализма».
Трудно оценить, что мы потеряли. Если бы тектологию приняли и развивали, именно Россия могла бы стать первой в мире компьютерной сверхдержавой. Для этого были все условия. Вместо этого в философском словаре 1954 года было помещено печально знаменитое определение кибернетики как буржуазной лженауки. 

Не состоялась и еще одна возможность. Экономисты 20-х годов тектологию приняли. В 1921 году первая Всероссийская конференция по научной организации труда началась докладом Александра Богданова: «Организационная наука и хозяйственная закономерность», в котором он, исходя из своих организационных принципов (цепная связь, закон наименьших, принцип равновесия), предлагал путь развития экономики России на основе планирования, пропорциональности, равновесия. На тектологических принципах была основана первая в мире модель хозяйственного баланса. 

Но первые пятилетки достигались за счет сумасшедшего темпа (Богданов даже ввел интересное определение – «советская изношенность»). Так ушла уникальная возможность системного планирования экономики. 

Верить или знать? 

Интересен ли Богданов сейчас? В следующем своем фантастическом романе «Инженер Мэнни» (1913) Богданов намного более пессимистичен. Он писал его после Первой мировой войны, потрясенный невиданным размахом насилия. В его романе наука, узурпированная элитой, выходит из-под контроля общества. Дилемма романа: верить или знать? Решение Богданова наивно: все та же тектология – наука, доступная всем членам единого коллектива, и способ ее контроля. 

Но сейчас наука достигла такого уровня специализации, что общество должно верить. Ученому, специалисту, эксперту. Мы уже не можем проверить. Ученые, которые создали атомную бомбу, не вовлекали народные массы в обсуждение последствий. 

Богданов предвосхитил гипотезу Геи (Джеймс Лавлок, 1979) о Земле как едином живом саморегулирующемся организме, которая уже не метафора, а руководство к действию. Действие романов Богданова происходило на Марсе в том числе и потому, что он мало верил в близкое воплощение своего замысла на Земле. 

Но современные глобальные проблемы – перенаселение, планирование и развитие городов, охрана природы, безотходное производство – уже невозможно решать без целостного, системного взгляда на мир. 

Через сто лет богдановская дилемма еще более актуальна. Решения, затрагивающие жизнь Геи, требует общечеловеческого участия, о котором говорил Александр Богданов. Идеи еретика от марксизма, как Богданов сам себя называл, актуальны именно в кризисную эпоху начала третьего тысячелетия.

Лондон