Неразрывность и правопреемство

Юрий Батурин: «Одно десятитомное академическое собрание сочинений Ломоносова чего стоит!»
Фото автора

У этого учреждения Российской академии наук захватывающе интересная, драматичная и порою даже метафизически странная история. На будущей неделе, 28 февраля, Институт истории естествознания и техники имени С.И.Вавилова РАН отмечает свое 80-летие. Здесь не избежать тавтологии: дата в истории. Что она означает для российского общества, в беседе с заместителем главного редактора «НГ» Андреем ВАГАНОВЫМ обсуждает Юрий БАТУРИН, член-корреспондент РАН, директор ИИЕТ, Герой Российской Федерации, летчик-космонавт России.

– Юрий Михайлович, традиционный в таких случаях вопрос: что мы празднуем? С чем связана дата 28 февраля 1932 года в истории Института истории естествознания и техники (ИИЕТ)?

– В декабре 2011 года, то есть сравнительно недавно, президиум Российской академии наук принял постановление о признании даты 28 февраля 1932 года датой создания нашего института. В этом был заложен большой смысл.

Наше научное учреждение, которое занимается изучением истории науки и техники, науковедением, формировалось исподволь, очень постепенно, вполне естественным путем. Начать можно издалека.

В 1909 году была создана Комиссия по подготовке празднования 200-летнего юбилея Михаила Васильевича Ломоносова. А мы только что, в ноябре 2011 года, отметили 300-летие Ломоносова! И эти две даты, с разницей в 100 лет, достаточно символичны. К нынешнему юбилею мы выпустили много интересных и важных с научной точки зрения изданий. Одно десятитомное (пока вышли восемь томов) академическое собрание сочинений Ломоносова чего стоит┘ Возвращаясь к истокам формирования нашего института, можно вспомнить, что в 1909 году и заложено было созданной комиссией собрание сочинений Ломоносова, которое было допечатано уже при советской власти.

В 1910 году была создана Комиссия по подготовке выставки «Елизаветинское время и Ломоносов». Кстати, во время 300-летнего юбилея Ломоносова в Эрмитаже открыли выставку «Ломоносов и елизаветинское время». Она и сейчас работает. Чудесная выставка. Но мне сказали, что там только часть того, что экспонировалось на той, первой выставке. По естественным причинам очень многое оказалось утраченным.

Потом появилась еще одна комиссия – приближалось празднование 25-летия назначения на должность президента Академии наук великого князя Константина Константиновича Романова. Юбилей отметили в мае 1914 года, как раз перед войной.

Главный результат работы всех этих комиссий, на мой взгляд, в том, что в России была осознана потребность в изучении истории научных и технических знаний. В итоге в 1921 году была сформирована Комиссия по истории знаний (КИЗ). Вернувшийся из Симферополя сначала в Москву, потом – в Петербург Владимир Иванович Вернадский и возглавил эту комиссию. Потом Вернадский уезжал за границу. Когда он вернулся в 1926 году, КИЗ заработала на полную мощность, публиковались книги, сборники.

В 1930 году Вернадского на посту главы комиссии сменил Николай Иванович Бухарин. По его инициативе общее собрание АН СССР 28 февраля 1932 года приняло решение о создании на базе Комиссии по истории техники Института истории науки и техники, назначив академика Николая Ивановича Бухарина его директором. С этой даты началась фактическая история института, а с недавнего времени и официальная его история.

Вы знаете, есть какие-то знаки судьбы в биографии каждого человека. Другое дело, что мы эти знаки просто не в состоянии распознать. Иногда не умеем, а иногда это просто невозможно сразу.

Первой книжкой, которую я прочитал в своей жизни – а научился я читать рано и прочитал ее в четыре года, – была книга Сергея Ивановича Вавилова «Исаак Ньютон», которая была издана в 1943 году. Я подошел к отцовскому книжному шкафу и, поскольку мог дотянуться только до нижней полки, выбрал, как сейчас предполагаю, просто по внешней привлекательности: красивый серый корешок с орнаментом, тисненым золотом, а имя «Исаак Ньютон» – на синем фоне. Пошел и сел читать. Читал несколько дней. Мама говорит, что эти несколько дней я был абсолютно тихий. А мне просто надоело ходить по улицам, где мама учила меня читать вывески: «Ап-те-ка», «Бу-лоч-ная»┘ Я уже все вывески в округе знал. Надо было что-то еще читать.

Когда прочитал вавиловского «Исаака Ньютона», я пошел и что-то стал спрашивать у мамы по этой книге. Она удивилась, откуда, мол, я это знаю. Вот, говорю, прочитал. Родители не поверили. И немножко меня проверили. Я называл какие-то имена, даты. Но что такое астролябия, я, конечно, еще не знал┘

И когда я в 2010 году стал директором института, который носит имя Вавилова, только тогда и понял, что то был знак, что к этому и должно было прийти┘

Как и у человека, у социальных институтов, исследовательских организаций тоже есть своя судьба. Начальные условия любого развития, любой траектории определяют эту траекторию, а, следовательно, и судьбу. Как хорошо известно, судьба Николая Ивановича Бухарина сложилась трагично. На мой взгляд – это немножко ненаучное, метафизическое размышление, – трагичность судьбы Бухарина отразилась и на судьбе института. Он оказался связан с политическими фигурами и с политикой вообще, еще даже до своего юридического оформления.

– И Вернадский ведь тоже был видным политиком, одним из лидеров партии кадетов┘

– Совершенно верно! Но Вернадский, как умный человек, старался не высовываться, понимая, что если он захочет занять какое-то руководящее положение, то сразу попадет в поле зрения ОГПУ.

– А из-за чего сменили Вернадского на Бухарина?

– Точно сказать трудно. Но в 1929 году случилось погромное «Академическое дело». У одного из членов Бюро КИЗ, академика Сергея Федоровича Платонова, возглавлявшего отделение гуманитарных наук академии, Пушкинский дом, библиотеку Академии наук, обнаружили подлинные акты отречения Николая II и Михаила Романова. Их попытались, видимо, спрятать среди многих и многих документов в архиве Академии наук.

– Очень показательно, по-моему, что документы были спрятаны не в одном из государственных архивов, а именно в архиве Академии наук.

– Правильно! Люди понимали, что в государственном архиве эти документы скорее всего будут уничтожены. Из-за этого и началось «Академическое дело» с большой чисткой. И, может быть, вследствие этого назначили директором политика Бухарина.

По воспоминаниям, директором он был неплохим, правда, особого следа в изучении истории науки и техники не оставил. Хотя его доклад на Международном конгрессе по истории науки и техники в Лондоне стал классическим, и он известен.

В 1936 году институт перевели в Москву с очевидной целью его ликвидировать. Это было понятно. В 1937 году – процесс Бухарина и его расстрел, и в 1938 году Институт истории науки и техники ликвидируют.

– Так, значит, отсчитывать надо не с 1932 года?

– Тут начинается интереснейший и тоже очень драматичный эпизод из жизни ИИЕТ.

Академия наук понимала, что институт с такой тематикой нужен, но не смогла преодолеть политическое давление. Институт разбили на комиссии. Была создана Комиссия по истории Академии наук. В 1940–1941 годах была создана Комиссия по истории естествознания. В 1943 году – Комиссия по истории и философии науки, с 1944 года функционировала Комиссия по истории техники, были комиссии по истории биологии, химии, физико-математических наук┘ Были и попытки воссоздать институт.

Когда Академия наук воссоздавала институт, Совет народных комиссаров, то есть правительство СССР, не утверждал эти предложения. Сегодня, в результате исследования архивных документов, обнаружилось, что президиум Академии наук пошел в то время, может быть, на очень опасный для академии шаг. Но это был очень достойный шаг: Совнарком отменил решение о воссоздании института, а президиум Академии наук не отменил. И отсюда удалось протянуть цепочку правопреемства. В правовой доктрине есть тенденция различать неразрывность и правопреемство. В случае с нашим институтом разрывность была, а правопреемство сохранялось тем не менее.

Вернадский в то время написал памятную записку тогдашнему президенту АН СССР Владимиру Леонтьевичу Комарову, в которой обосновывал необходимость воссоздания Института истории науки и техники. В 1944 году Комаров попадает на прием к Сталину – кстати, Сталин редко принимал руководителей академии, – и он прихватил с собой записку Вернадского. Мол, наши великие ученые говорят, что нам нужен такой институт. Сталин ответил удивленно: «Конечно. А разве у нас нет такого института?» И в 1944 году институт был воссоздан под именем Института истории естествознания. В то время соотношение сотрудников – историков естествознания и историков техники было пять к одному; а в 1936 году при переезде в Москву было один к трем.

В 1953 году кандидат технических наук Валерия Голубцова, жена председателя Совета министров СССР Георгия Маленкова, работавшая ректором Московского энергетического института, решила объединить Институт истории естествознания и Комиссию по истории техники и занять руководящую должность в новом институте. Сопротивлялись и те и другие. Но в результате политический потенциал, который был заложен в эту историю, сыграл свою роль. Так был образован Институт истории естествознания и техники АН СССР. Директором был назначен член-корреспондент АН СССР Александр Михайлович Самарин, а Голубцова – одним из его заместителей.

Большой политический потенциал, надо сказать, был очень полезен институту на том этапе, но стал страшно вреден в XXI веке.

– Что вы имеете в виду?

– Ветераны института рассказывают такую историю. Когда Голубцова стала заместителем директора института, пригласили в Кремль председателя Моссовета, поставили на карту центра Москвы циркуль, провели окружность радиусом 300 метров и сказали: внутри этого круга найти здание для Института истории естествознания и техники┘

– Зачем понадобилась такая жесткая географическая привязка?

– Чтобы супруга могла ходить в Кремль к Маленкову обедать. И институт оказался в самом центре Москвы. Сначала он располагался в здании Политехнического музея на Новой площади, затем – в Старопанском переулке. А этот переулок в два раза ближе к Кремлю, чем, скажем, здание, в котором раньше располагался Конституционный суд, до Кремля – три минуты ходьбы!

В нынешние времена – даже более чем золотое место. Поэтому восемь лет назад правительство Москвы приняло распоряжение – будем делать в этом здании VIP-гостиницу. Все организации, которые находятся в этом здании, выселить; за счет инвестора найти равнозначные помещения┘ С тех пор эта история и тянется.

Сергей Вавилов прошел Первую мировую сначала в саперных, а затем в радиотехнических войсках. Фото из книги «Смотрю на войну. Академик С.И.Вавилов. Фотографии и рисунки из дневников 1913–1916 гг.», ИИЕТ, 2011

– Кстати, там, в Старопанском, до сих пор ничего и нет.

– Это-то и обидно. Инвестор пропал. Распоряжение правительства Москвы, кстати, остается действующим. Но добиться, чтобы институту было предоставлено равноценное помещение, не удается.

А ведь у нас – уникальная научно-техническая библиотека. Из-за границы люди приезжали, чтобы поработать в библиотеке нашего института. Но вот уже семь лет библиотека лежит в коробках в подвале здания, в котором мы с вами сегодня беседуем. А это здание, чтобы вы понимали, строилось не для людей, а для компьютеров – здесь должен был быть компьютерный центр Института прикладной математики. Поэтому в большинстве комнат нет окон. Более того, здание даже не сдано в эксплуатацию. Юридически мы здесь не существуем, юридически наш адрес по-прежнему Старопанский переулок! Отсюда – проблемы и с электричеством, и с почтой, и с теплом, и с милицией┘ Это – жизнь, которой живет сейчас институт!

– Даже немного удивительно, что только в декабре прошлого года были расставлены все юридические точки над «i» в истории вашего института┘

– Когда президиум РАН в декабре прошлого года принял постановление об Институте истории естествознания и техники имени Вавилова РАН, он не только подтвердил этим постановлением преемственность, но фактически защитил и провел научную реабилитацию ученых института. Вот послушайте: «В подведомственном Академии наук Институте истории науки и техники хозяйничала шайка троцкистско-бухаринских шпионов и диверсантов. Методика научного вредительства заключалась в постановке, между прочим, не нужных, никак не связанных с нашей жизнью исследований». Газета «Правда», 11 января 1938 года, статья называется «Дармоеды от науки». И это была не единственная статья такого рода.

– И тем не менее каков научный потенциал ИИЕТ сегодня?

– У нас работают 163 научных сотрудника в Москве и 29 в петербургском филиале. В Петербурге – совершенно уникальный состав. Они не обладают таким спектром специалистов, как мы в Москве, но по своим направлениям ведут замечательную работу. Несколько томов в собрание сочинений Ломоносова, о котором мы с вами говорили, подготовили именно они.

А в Москве, в ИИЕТ, среди крупных отделов – Отдел истории физико-математических наук; Отдел истории химико-биологических наук; Отдел истории техники; Отдел истории наук о Земле; Отдел методологических и социальных проблем развития науки. Существуют центры истории организации науки и науковедения, истории социокультурных проблем науки и техники, экологический центр, архив науки и техники. Мы и изучаем историю, и пишем биографии ученых, исследуем социальные процессы в науке и научном сообществе. Например, эмиграцию российских, советских и снова российских ученых в другие страны.

Я, когда пришел в ИИЕТ, создал здесь еще одно подразделение: Центр виртуальной истории науки и техники. В виде интерактивных 3D-моделей мы можем показать в подробностях любой технический объект. Вот в марте, например, мы будем отмечать 90-летний юбилей знаменитой Шуховской башни. Замечательная 350-метровая ажурная конструкция, которая исследуется специалистами со всего мира. Владимир Григорьевич Шухов был молодец: он всюду возил за собой юриста, который оформлял патенты на его конструкции. Поэтому еще с тех пор признано во всем мире, что башня Шухова – первая конструкция такого типа. Но вот самих чертежей Шуховской башни нет! Наши специалисты провели лазерное сканирование башни и создали ее 3D-модель. И по этой виртуальной модели можно воссоздать чертежи.

Еще одно направление работы наших сотрудников – изучение устной истории, записанной на диктофон, на видеокамеру. У нас есть большая коллекция таких материалов. Но я придумал делать 3D-галерею известных ученых. Мы успели сделать такое интервью с одним из выдающихся конструкторов отечественной космической техники Борисом Евсеевичем Чертоком, чуть-чуть не дожившим до своего столетнего юбилея 1 марта 2012 года (Борис Евсеевич Черток умер 14 декабря 2011 года). Часовое интервью! Он сидит с нами в комнате и рассказывает нам свои воспоминания.

Договорились, что такие же 3D-интервью мы сделаем с Борисом Патоном, с нобелевским лауреатом по физике Жоресом Алферовым. В декабре прошлого года исполнилось 20 лет с тех пор, как академик Юрий Сергеевич Осипов руководит Российской академией наук. Конечно, я попрошу и его дать нам интервью.

– Я тоже припас маленький рояль в кустах к вашему юбилею. Я нашел «Календарь-справочник Академии наук СССР» за 1934 год. В этом очень любопытном издании, в разделе «Учреждения Академии наук СССР», первым значится как раз Институт истории науки и техники. Приведен адрес: Биржевая линия, 1. То есть еще питерский адрес института. Директор – Николай Иванович Бухарин, его телефон в Кремле и проч., и проч. И вот кратко задачи института: «Изучение истории науки и техники во всех отраслях и во все времена. Изучение истории научной деятельности Академии наук. Создание музея по истории науки и техники». Что касается «изучения истории науки и техники во всех отраслях и во все времена», это выполняется неукоснительно в меру предложенных обстоятельств. А вот что касается «создания музея по истории науки и техники» – с этим как?

– С этим не только у нас сложно, хотя мы предпринимали несколько попыток создать такой музей. Но у нас попросту нет помещений. Даже коллекцию микроскопов, которая была в институте, мы передали в Политехнический музей. Но у них сейчас – та же история, что и у нашего института. Место в самом центре Москвы. И отсюда – проблемы. Музею ищут место, где бы построить какой-нибудь ангар за Московской кольцевой или перевести их на ВДНХ на время реконструкции. Это все – очень печальные процессы. Потери будут.

Могу привести пример. На Бережковской набережной в Москве существует КБ «Общего машиностроения имени В.П.Бармина». У них там был свой замечательный музей. Я там бывал. И, слава богу, что-то даже фотографировал. Там была и лунная база, и действующие модели стартов космических ракет. Сейчас решили туда перевести Роскосмос. Вытащили оттуда все, в том числе и музей. По дороге сломали, что-то куда-то перенесли. Действующих моделей уже нет, перевозку они не выдержали. А людей, которые делали эти модели, уже нет в живых, чертежей не осталось.

– Не кажется ли вам, что власти просто не понимают, зачем им нужна какая-то история науки и техники?

– Власть просто не понимает, как из этого – в данном случае из ИИЕТ – делать быстрые деньги. Это ощущается. Но что такое история техники? Это в том числе и история неудачных проектов. У замечательного философа Мераба Мамардашвили, который одно время работал в нашем институте, есть такая мысль: неслучившееся оказывает влияние на будущую историю. Если ты знаешь, что, как и почему привело к неудачному проекту, на который ухнули огромные деньги, ты уже не совершишь ошибку в следующий раз.

– И потом, история науки и техники – это просто часть культурного наследия┘

– Этот аргумент настолько ясный, что даже необъяснимо, почему его не понимают. Историю искусств надо изучать, историю архитектуры надо изучать, историю религии скоро повсеместно даже в школах будут изучать. А историю науки и техники – никому не надо знать?! Как написать историю нашей страны в ХХ веке без того, как создавалась атомная бомба, как создавалась космонавтика, как происходила индустриализация? А сейчас порой может сложиться такое ощущение, что мы жили себе жили, и┘ вдруг спутник полетел! Откуда? Почему? Как? Никого это не интересует вроде бы. А ведь изменились международные отношения, изменился статус страны. А какие механизмы к этому привели – не хотят рассматривать. И это очень странно. Тем более что провозглашен курс на модернизацию страны.