Онкологи хотят погорячее

Государству порой приходится регулировать хирургические инициативы.
Фото Елены Рыковой (НГ-фото)

Зачастую хирурги в случаях удаления некоторых видов опухолей и новообразований применяют еще и агрессивную процедуру под названием Нiрес. Она заключается в том, что в течение полутора часов брюшная полость пациента обрабатывается нагретым раствором химиотерапевтических средств. Цель – убить все оставшиеся раковые клетки. У некоторых больных Нiрес срабатывает в силу биоразнообразия геномов злокачественных клеток: в случае одного ракового гена в его белковых продуктах насчитывается до 300 мутаций.

Сама по себе идея разогревать химиопрепараты не нова. Еще с десяток лет назад в Голландии врачи прибегали к этой процедуре, но затем отказались от нее, поскольку до 8% больных в ходе нее погибли (хотя другим она помогла).

Врачи в отчаянии от безуспешной борьбы с раком идут на все, чтобы как-то помочь своим пациентам – пример Стива Джобса у всех перед глазами. К тому же сама химиотерапия настолько токсична, что добавление еще одного фактора воздействия особенно картину не меняет. Однако история показывает, что принцип «больше – лучше» редко оказывается верным. Агрессивная противораковая терапия началась более века назад, когда от рака горла из-за «осторожности» врачей погиб наследник кайзеровского трона.

После возвращения с полей европейских сражений и обретя большую уверенность с приходом пенициллина молодые хирурги были полны оптимизма по поводу лечения рака. Известный хирург Уильям Халстед, вдохновившись идеями Джзерома Урбана, «отца суперрадикальной мастэктомии», удалял в госпитале балтиморского университета Джонса Гопкинса не только молочную железу, но также и подлежащую грудную мышцу и окружающие лимфатические узлы.

Химиотерапия была, но широкого распространения еще не получила, поэтому «агрессивные» хирурги удаляли даже и часть грудины с ребрами! Кушман Хаагеннсен в 1946 году призывал коллег не поддаваться «хирургической трусости» перед лицом безжалостного врага в лице рака. При далеко зашедшем процессе не чурались даже удаления части или всего плеча или части тазовых костей у больных с опухолями в верхней части ноги. Нью-йоркский гинеколог Александр Бруншвиг удалял у женщин с опухолями яичников заодно и матку с мочевым пузырем и прямой кишкой.

Тогдашняя теория гласила, что удаление максимально возможного количества перерожденных клеток продлевает жизнь пациенту (о качестве последней никто не задумывался). И это все делалось в неконтролируемых условиях и безо всяких клинических испытаний. Поэтому неудивительная реакция американской Администрации по контролю лекарств (FDА), которая в конечном итоге наложила строжайшее табу на подобного рода хирургические инициативы.

К началу 1960-х послевоенная агрессия пошла на убыль. Тогда только-только стали раздаваться слабые голоса признания бесполезности «большой триады» в области борьбы с раком – хирургии, облучения и химии. И сегодня, в начале геномного миллениума, молекулярные онкологи лишь раз за разом доказывают, что рак столь же разнообразен и многолик, как вселенское зло. Да, удаление основной массы опухоли приносит временное облегчение в силу снижения токсического бремени на организм и его иммунную систему. Но тем самым стимулирует активный рост и размножение стволовых раковых клеток, как бы стремящихся заполнить образовавшийся вакуум. При этом геном их клеточных потомков оказывается еще более агрессивным.

Всего этого онкологи еще не знали даже в конце 1980-х, когда фармакологические компании «вооружили» их сильнодействующими (читай – сверхтоксичными) и дорогостоящими химиотерапевтическими средствами для борьбы с метастазами. Больных стали буквально травить высокими дозами этих средств, не обращая внимания ни на что и зачастую попросту обманывая людей обещаниями быстрого избавления.

Чтобы как-то сбалансировать смертельный удар, им предлагалась не менее дорогостоящая трансплантация донорского костного мозга. В качестве доводов для FDA на этот раз приводились результаты испытаний на мышах, хотя всем давно известно, что грызуны значительно более устойчивы к воздействию токсических веществ. Женщины с высокими дозами жили не дольше подруг по несчастью, получавших обычные дозы химиотерапии, но качество жизни у последних было значительно выше. Истории Жаклин Кеннеди и Одри Хепберн тому пример.

Онкологов тоже можно понять. Они делают все возможное и зависящее от них, поскольку со времен Гиппократа, выжигавшего опухоли груди действительно каленым железом (скорее бронзой), борьба с раком лежит в основе нашей культуры и врачебной этики. Хотя ученые – и кто там был до них – всегда весьма скептически относились к этим усилиям. То же отношение они выказывают и сегодня по поводу «горячей химиотерапии», поскольку прекрасно знают, что «подведение» тепла к ДНК только увеличивает количество ошибок при включении новых нуклеотидов при ее синтезе.

Но «яйцеголовые» не совсем в теме: госпитали предлагают пациентам и их родным более дорогой вид химиотерапии, а страховые компании оплачивают более высокие счета. Обамовская реформа американского здравоохранения, за которую он с таким энтузиазмом боролся в Конгрессе с республиканцами, в действии, и все довольны, и все при деле.