Негромкие патриотичные профессионалы

Особо важные архивные материалы обязательно копируются на бумажный носитель.
Фото РИА Новости

В 2012 году будет отмечаться 1150-я годовщина российской государственности. Указ о праздновании президент Дмитрий Медведев подписал в марте 2011 года. В рамках подготовки к этому событию 25 октября в Москве в Российском государственном гуманитарном институте состоится международная научная конференция «Демократия, общество и модернизация в современной России: единство цели и действия». О людях, которые осуществляют хранение документального наследия этой государственности, с ответственным редактором «НГ-науки» Андреем ВАГАНОВЫМ беседует доктор исторических наук, профессор, директор Историко-архивного института РГГУ, директор Института русской истории РГГУ Александр БЕЗБОРОДОВ.

– Александр Борисович, не так часто люди вашей специальности попадают в поле общественного внимания. Архивы, архивное дело – это чрезвычайно консервативная отрасль знания – в общественном сознании существует такое мнение. Это так и есть?

– Архивная система, как и любая ведомственная система у нас в стране, весьма многослойна. Конечно, хранитель истории и документального наследия, человек, который должен умело и грамотно проводить одну за другой операции с архивными документами – начиная от образования документа и заканчивая, если сочтем необходимым, его публикацией, – он по определению обязан быть очень четким, технологически очень грамотным человеком. Отсюда определенный консерватизм. Архивная система негромкая, о себе заявляет только в определенных количествах случаев, скажем, связанных с приобретением каких-то находок или не дай бог утраты документов. Хотя из архивохранилищ сейчас крайне редко что-то может исчезнуть.

Но в целом специалисты-архивисты – это очень скромные люди, кстати, не так много зарабатывающие. И мы в Российском обществе историков-архивистов – а это сильная профессиональная корпорация, которую возглавляет Ефим Иосифович Пивовар, ректор Российского государственного гуманитарного университета, член-корреспондент РАН, – стремимся придать должное профессиональное звучание всей этой работе. Но определенный консерватизм в подготовке этих людей, а главное, в технологиях сохранности документального наследия – это, несомненно, профессиональный знак отличия специалистов-архивистов┘

В своем большинстве архивисты – очень патриотически настроенные люди. Может быть, какие-то документы лишний раз они предпочитают и не светить в силу целого ряда обстоятельств. Плохо это или хорошо – можно обсуждать отдельно.

В то же время научные исследования и гуманитаристика сегодня во многом развиваются спонтанно. Иногда это мощные всплески, связанные с политическими изысками или заявлениями наших вождей и руководителей. А иногда просто ученый находит потрясающие документальные сокровища советского и досоветского периода. И об архивистах начинают говорить с пиететом: посмотрите, какие молодцы – сохранили, несмотря на жуткие сталинские макулатурные кампании. В такие моменты всем понятно, что архивисты двигают науку, а это уже далеко от консерватизма.

И третье направление – система обучения. Это очень серьезный вопрос. Историко-архивный институт должен выпускать хороших специалистов для самых разных систем архивного дела – федеральных архивов, муниципальных, архивов ведомственных, архивов общественных организаций, бизнес-структур. Это огромная, мощная система, которая, может быть, незаметна в стране, но она выполняет свою роль.

– Были ли в архивном деле революции?

– Да, конечно. Если брать наше отечественное архивное строительство, оно у нас с глубочайшим интересом относится к архивному строительству во Франции. А там потрясения были серьезные после 1798–1799 годов. Великая французская революция очень серьезный отпечаток наложила на систему хранения, ее демократизацию, на выработку норм пользования документами.

Другой этапный момент в архивном деле в России – это, конечно, октябрь 1917 года. Чего стоит только опубликование внешнеполитических документов царского правительства. Этого раньше никогда в практике не было. Нужно было подчеркнуть: мы не просто вышли из Первой мировой войны, мы рвем с прошлым, с царизмом, который заключал несправедливые договоры с Китаем или с другими государствами. Архивный перелом в октябре 1917 года очень значителен.

Сейчас принято говорить, что все, что связано со Сталиным, – это контрреволюция. Но вопрос очень серьезный. Например, сама по себе индустриализация во многих своих чертах была революционна. Она уже тогда показала, что, если мы не научимся в тяжелом машиностроении, в промышленности хранить свои секреты, мы будем всегда в проигрыше. Секретность, нараставшая одновременно с внешнеполитическими осложнениями, внутренними индустриальными прорывами, привела к определенным серьезным изменениям в нашем архивоведении. Можно это назвать и тотальным засекречиванием, секретоманией. Но поворот этот был весьма серьезный. В целом, я думаю, он имел отрицательные последствия для развития страны.

Упомянул бы, конечно, и середину 50-х годов прошлого века. Именно тогда в исторической науке попытались отойти от наиболее одиозных догматов сталинизма, от идей «Краткого курса истории ВКП(б)». Архивисты получили доступ к закрытым ранее материалам. Но это была абсолютно просоветская парадигма: надо было четко говорить, что теперь у нас – ленинский этап, и подчеркивать это публикацией новых ленинских документов, документов о Ленине. И соответственно приглушалась личность Сталина, его окружение.

Культ личности нуждался в серьезной критике – это был правильный подход. Но опять превращение Сталина из белого и красивого в Сталина только в черных тонах – это тоже культ личности, только с другим знаком. Историческая наука этого не приемлет. Брежневская эпоха была призвана сбалансировать эти подходы, но этого не было сделано по политическим соображениям. В эпоху Брежнева в архивном деле не происходило никаких решительных изменений. Эта система была достаточно косной, закрытой. В частности, Историко-архивный институт был, по существу, полузакрытым учебным учреждением.

В полном смысле слова об архивной революции мы можем говорить в 1991–1992 годах. Это совершенно потрясающий период для архивного дела, когда на государственное хранение – и это самое главное! – был переведен огромный, интереснейший Архивный фонд Коммунистической партии Советского Союза. До этого практически все партийное делопроизводство было закрытым. И вот одномоментно Архивный фонд КПСС включается в архивный фонд Российской Федерации, который сегодня насчитывает более 600 миллионов единиц хранения. Ежегодное его пополнение – 1,7 миллиона дел.

– Вы упомянули архивную революцию октября 1917 года, когда опубликованы были многие дипломатические документы царской эпохи. Мне это живо напоминает то, что сегодня происходит со знаменитым уже интернет-сайтом WikiLeaks. Как вы считаете, WikiLeaks – может быть, это идеальный образ архива в XXI веке вообще?

– Конечно, любые исторические параллели условны. Но то, что значительная часть дипломатической переписки крупнейшего игрока, актора на мировой арене, США, попала в открытый оборот, какие-то исторические реминисценции, безусловно, порождает.

Удивительно здесь то, что, насколько я понимаю, публикации WikiLeaks не нанесли какого-то крупного ущерба Соединенным Штатам Америки. Внутриполитическая система США не дестабилизирована. Публикации WikiLeaks были восприняты относительно спокойно. Многие даже подумали, что американцы и их элита – одна из частей элиты по крайней мере – могли этот скандал сами инициировать. Я не думаю, что это так. Но в то же время вещи, которые стали доступны широкой публике, купюрами так или иначе они уже и раньше, до WikiLeaks, звучали в прессе и Интернете. Или, во всяком случае, тенденции были ясны.

Для меня как человека, который многократно изучал курс источниковедения, принципиально важно, что российские и зарубежные ученые, СМИ, российское интернет-сообщество имеют в качестве источников доброкачественные материалы.

– В связи с этим как изменился статус документа в архивоведении? Что теперь можно считать документом?

– Это абсолютно принципиальный вопрос архивоведения, документоведения и процессов документирования исторического процесса. Этим занимается специальное направление исторического знания – источниковедение.

Некомментирование внешнеполитическим ведомством США даже каких-то наших претензий к Соединенным Штатам в связи с документами, опубликованными WikiLeaks, – это второразрядные вещи. Любая политическая власть, которая считает, что это подброшенная информация или выдвинутое документальное обвинение в виде монографии, популярной книги, требует от нее какой-то реакции – опровержения, подтверждения, – до этого много раз просчитывает: а надо ли опровергать и реагировать. Может быть, тот, кто планировал тебя на крючок зацепить, как раз и достигает таким образом цели.

Проверяются ли в связи с этим полнота и истинность того или иного документа? Это дело специалистов. Если ты не следишь по специальным журналам, не изучаешь круг специальной литературы и тебе в руки попадает том WikiLeaks, который вышел и на русском языке, ты, во-первых, многого не поймешь, многое воспримешь как сенсацию, а многое – как политические демарши. А что-то еще до всяких WikiLeaks я читал уже в «Независимой газете», в ее приложении «НГ-дипкурьер», или в Интернете либо в других изданиях.

– А как вы можете оценить выступления – и печатные, и устные – Эдварда Радзинского?

– Радзинский – выпускник Историко-архивного института. Он – потрясающе интересный рассказчик и человек, который пишет в определенном стиле. Я этот стиль воспринимаю с уважением, совершенно нормально. Но могу сказать лишь одно: мы пишем в другом стиле. Мы специализируемся в учебной литературе. В такого рода литературе не должно быть никаких уводящих в сторону материалов.

– К его книгам можно относиться как к историческим источникам?

– Он не ставит себе такой задачи.

– С какого момента связка семейных писем или подборка газетных вырезок становится архивом?

– Для архивохранилища, будь оно громадным зданием или отдельной полкой у вас дома, архивное хранение подразумевает, если это ваш личный архив, в первую очередь его определенную систематизацию. Мы должны знать, по какому принципу этот архив систематизирован. То есть должна быть известна система. Она может быть вынесена в каталог, в тематический перечень и так далее.

Второе обязательное требование – ваш архив должен быть описан. Чтобы вы сами не растерялись, чтобы люди, которые могут быть когда-то допущены к этому массиву, тоже знали – как и что.

Очень важно иметь отдельно, скажем, текстовый архив и архив фотоматериалов. Оба эти собрания должны быть отдельно описаны и отдельно храниться. Принципиально важно так хранить фотодокументы и дискеты, флеш-накопители, чтобы они не погибли. Это особая система хранения, и едва ли в обычных домашних условиях вы сможете что-то хранить очень долго на магнитных дисках. Система хранения в федеральных архивохранилищах – это жесточайший режим. По флешкам и дискетам условия хранения – это целая наука. И информация с текущих носителей постоянно переписывается все на новые и новые носители┘

– И тем не менее существует мнение, что конец XX века из-за широкого применения компьютерной техники, цифровых информационных технологий может оказаться хуже всего документированным периодом в истории человечества. Именно из-за того, что стремительно эволюционируют цифровые носители информации и специалисты просто не успевают копировать большие объемы информации на все новые и новые носители.

– Мы сейчас в государстве решаем проблему так: если что-то есть на электронных носителях, мы дублируем эти документы на бумаге. Особенно если это важные документы, передаваемые на постоянное хранение. Если ведомство или бизнес-структура решает хранить тот или иной документ, например по личному составу, 10–20 лет, то никогда только электронным носителем это не ограничивается. Всегда это будет продублировано соответствующим образом и будет храниться столько, сколько просит организация, которая создала этот документ.

Что касается оперативной информации, оперативного документооборота, который не выходит за рамки одного учреждения и по результатам экспертизы ценностей, которую предлагают провести архивистам, не представляет особой ценности – например, бланки банно-прачечных предприятий, химчисток, – ну какой смысл их хранить вечно?

– А вот если бы сохранились бланки бань времен Леонардо да Винчи – представляете, какая бы у них была сегодня ценность!

– Да, безусловно. Я думаю, что в те времена едва ли была организована единая система государственного хранения. Но, кстати, образцы таких бланков, начиная с начала прошлого века и даже XIX века, у нас в архивах есть. Но они не хранятся массово.

Когда нам говорят, что гуманитаристика может и по остаточному принципу финансироваться, а самое главное сейчас – физико-математический, машиностроительный цикл, ВПК и так далее, – мы должны понимать, что недофинансирование этой сферы оборачивается огромными бедами для государства. Для тех же физики и математики, между прочим. Ущерб государству может быть несоизмерим с тем, что государство экономит на зарплатах архивистов.

– Вы уже упомянули, что существует мощное Российское общество историков-архивистов. На ваш взгляд, психология архивиста – это психология историка, или психология коллекционера, или, если угодно, психология «скупого рыцаря»? Какие люди попадают в эту сферу?

– В эту сферу попадают прежде всего выпускники Историко-архивного института. Люди, имеющие в качестве фундаментального образования историческое образование. Нам это позарез надо, чтобы они были специалистами в истории, знатоками мировых цивилизаций.

Россия никогда не функционировала, никогда не действовала в безвоздушном пространстве. Даже когда Сталин закрыл страну, как мы любим говорить, железным занавесом, это был очень своеобразный железный занавес. Для одних он был действительно занавесом, а для других – механизмом очень тщательной инфильтрации в западный мир: разведка, дипломаты, специалисты, ученые, высшие должностные лица┘ Другой вопрос – надо было вести себя осторожно, а то этот железный занавес мог и голову отрубить. Поэтому специалист-архивист должен быть подготовлен исторически широко.

Если ты не чувствуешь историю, если у тебя нет определенной исторической интуиции, ты не чувствуешь исторического источника – ты не сможешь состояться как архивист. Ты не отличишь подделки от подлинника, ты не сможешь прочитать документ, тебя обманут на элементарных вещах. Если специалист не чувствует истории, не может – иногда на интуитивном уровне – отличить фальшь от не фальши, это плохой архивист.

К тому же должна быть очень хорошая языковая подготовка. Архивист очень плохо, бледно выглядит, если он получает документ на латинском языке и вообще ничего не может понять. Точно так же – на древнерусском языке. Оба эти языка – латинский и древнерусский – изучаются у нас очень серьезно.

Третий момент – архивные технологии: описание, каталогизация, умение работать на очень хорошем уровне на компьютере.

Архивисты, как правило, очень серьезные люди. Они – государственники, они организуют государственное хранение документов. Для архивиста государственное хранение документов, идея государственности и государства – это его кредо, если угодно. Архивист работает на государство, и он обременен в хорошем смысле слова этим чувством.