Стратегический ультрахолод

Андрей Турлапов закончил в 1996 году факультет «Высшая школа общей и прикладной физики» Нижегородского государственного университета им. Н.И.Лобачевского, уехал в США и в 2003-м защитил диссертацию по физике в Нью-Йоркском университете. До декабря 2006 года работал научным сотрудником в американском Университете имени Дюка. Затем вернулся в Нижний Новгород, где работает в должности ведущего научного сотрудника Института прикладной физики (ИПФ) РАН. Сейчас Андрей Турлапов – один из ведущих в мире специалистов в области экспериментальной физики ультрахолодных ферми-систем. С Андреем ТУРЛАПОВЫМ беседует физик и популяризатор науки Борис БУЛЮБАШ.

– Андрей, процедура подтверждения в России степени Ph.D., которую вы получили в Нью-Йоркском университете, была сложной?

– Нет, очень простой. Я перевел свою диссертацию на русский, послал ее в ВАК, и ВАК мне сообщил, что она соответствует кандидатской диссертации в России.

– Вы ведете занятия на факультете Нижегородского университета «Высшая школа общей и прикладной физики». И когда работали в Нью-Йоркском университете и Университете Дюка, тоже принимали участие в учебном процессе. Традиционный вопрос: уровень наших студентов сильно отличается от уровня американских?

– По теоретической подготовке студенты не отличаются от студентов ведущих американских университетов, а вот их подготовка в области экспериментальной физики отстает. Азы экспериментальной физики американские студенты постигают в каникулы, работая ассистентами в научных лабораториях, часто бесплатно. У наших студентов такое проведение каникул почему-то непопулярно.

– Я обнаружил в Интернете программу одного из учебных курсов Нью-Йоркского университета с красивым названием «Вселенная Эйнштейна»; в этой программе вы упоминаетесь как один из преподавателей. Расскажите об этом курсе подробнее.

– Речь идет о семестровом курсе в Нью-Йоркском университете, в рамках которого я проводил лабораторные занятия. Этот курс знакомил студентов гуманитарных специальностей с современными концепциями физики. За один семестр им рассказывали все, начиная с механики и заканчивая разделами физики, появившимися уже в начале XX века. Про релятивистскую физику и про квантовую механику рассказывали, естественно, очень описательно. Формулы использовали, но только самые тривиальные: законы Ньютона, закон всемирного тяготения, E = mc2...

– И много студентов выбрало этот курс?

– Достаточно много, около 300 человек. В лаборатории группы насчитывали около 20 человек. На некоторых занятиях студенты выполняли лабораторные работы и проводили измерения, а иногда мы просто знакомили их с важными физическими эффектами. Например, демонстрировали принцип устройства световодов: запускали лазерный луч в струю воды, которая изгибается в поле тяготения, и показывали, что луч из струи не выходит. В целом же курс старались сделать максимально количественным, с опорой на формулы, решали простые задачки – чтобы они эти формулы понимали. Этот курс я преподавал не меньше трех семестров, и число выбиравших его студентов всегда было достаточно большим.

– Ваши статьи, написанные уже после возвращения в Россию, заканчиваются – как это и принято – благодарностями различным научным фондам и программам за поддержку вашей работы. Все фонды и программы имеют российское происхождение┘ В то время как ваша известность в американском экспертном сообществе позволяет, казалось бы, достаточно легко привлечь для финансирования исследований и американские гранты.

– Сразу после того, как я вернулся в Россию и начал работать в ИПФ РАН, я отправил заявку в один из американских фондов. Мне пришел отказ. В соответствии с американскими традициями мне прислали отзывы рецензентов. Один из рецензентов писал, что для России данное направление исследований (физика ультрахолодных атомов) имеет стратегическое значение. Не поддерживать такую заявку – вполне разумно для иностранного фонда.

– И с тех пор вы не подавали заявки на американские гранты?

– Не подавал. Не то чтобы специально, но так сложилось┘

– Как вы относитесь к распространению оценок научной активности с помощью количественных показателей – индекса Хирша и индекса цитирования?

– Про существование индекса Хирша (наукометрический показатель, предложенный в 2005 году американским физиком Хорхе Хиршем; является количественной характеристикой продуктивности ученого, основанной на количестве его публикаций и количестве цитирования этих публикаций. – «НГ») я впервые узнал в России; в США я про него вообще никогда не слышал. В Америке широко используется индекс цитирования и информация о том, в каком именно журнале напечатана ваша статья. В целом же я к количественным показателям отношусь положительно.

Действительно, в идеальной ситуации, когда руководитель большого научного коллектива или научный чиновник ориентируется во всех подконтрольных ему научных направлениях, никакие количественные показатели не были бы нужны. Такой руководитель и без них поймет, кого стоит поддерживать, а кого не стоит. Но найти такого человека весьма тяжело не только в России, но и в других странах. В реальной же ситуации количественные критерии могут руководителю оказать существенную помощь. Они, конечно же, не идеальны, но все же наличие таких критериев лучше, чем их отсутствие.

– А у вас какой индекс Хирша и индекс цитирования?

– Хирш – 11, а индекс цитирования чуть больше тысячи.

– В физике ультрахолодных ферми-атомов эксперименты пока обгоняют теорию?

– В общем, да. Регулярно появляются экспериментальные результаты, в отношении которых теоретическое описание отсутствует. Каждый новый эксперимент стимулирует теоретиков┘ Работать в такой ситуации, когда ваши результаты востребованы, всегда интересно.