Владимир Покровский
Взрыв сорвал крышу, но не разрушил стены боковой биологической защиты. Это был даже не столько атомный взрыв, сколько атомный выстрел, направленный в стратосферу.
Фото Reuters
Эту, возможно, не единственную, но, несомненно, самую главную чернобыльскую загадку первым задал Константин Чечеров, легендарный ликвидатор из группы Курчатовского института, возглавлявший в Чернобыле лабораторию по исследованию топлива. Вместе со своей командой он обшарил все помещения взорвавшегося 26 апреля 1986 года четвертого блока Чернобыльской АЭС и заявил, что ядерного топлива там практически нет. «По всем расчетам, – сказал он в разговоре с обозревателем «НГ», – там оставалось не более 6–10% топлива».
Загадка с дефицитом урана
Загадка состояла в том, что количество урана, осевшего после взрыва, по другим оценкам, тоже не превышало 10%. Если принять официальную версию о том, что крышу реактора сорвало взрывом перегретого газа, то остается совершенно непонятным, куда делось остальное топливо: такой взрыв мог накрыть радиоактивными осадками громадную территорию, но основное топливо все-таки должен был или расплавить и вдавить в землю, или рассыпать поблизости. И только в том случае, если на четвертом блоке прогремел настоящий ядерный взрыв с температурой в десятки тысяч градусов, испаренное топливо должно было вылететь в стратосферу и там, на высоте 10–15 километров, размазаться ветрами почти над всем земным шаром.
И если все-таки принять эту версию, которую Чечеров считает единственно возможной, то получается, что Украине, как это ни по-садистски звучит, страшно повезло – взрыв сорвал крышу, но не разрушил стены боковой биологической защиты. Это был даже не столько атомный взрыв, сколько атомный выстрел, направленный в стратосферу. Если бы стены разнесло одновременно с крышей, то Чернобыль стал бы третьим городом после Хиросимы и Нагасаки, испытавшим на себе все ужасы ядерного гриба.
Ядерный выстрел Чернобыля
В том, что это был именно ядерный взрыв, Чечеров убежден. «Это можно было бы понять, – говорит он, – уже по тому, сколько графитового лома осталось на станции и вокруг нее. По нашим, да и не только нашим, оценкам, было обнаружено менее 10% остатков графитовой кладки. Было бы странно, если бы почти весь графит улетел, а топливо осталось. Но мы посчитали и количество топлива, оставшегося на станции. Самыми простыми способами – рулеткой и линейкой – мы измеряли объемы ТСМ (топливосодержащего материала, в основном расплавов уранового топлива и бетона), брали образцы, измеряли содержание в них урана, а потом решали школьные задачки на умножение и сложение. В результате получилось то, чего мы и ожидали, – дефицит топлива в четвертом блоке составил как минимум 90%».
И это никогда не было совершенно секретной информацией, утверждает Чечеров. Кто хотел, тот услышал: «Еще в 1990 году она была опубликована в книге Госкомгидромета, соавторами которой были академик Израэль и люди, работавшие вместе со мной».
Существует много других подтверждений версии ядерного выстрела в Чернобыле. По словам Чечерова, узнав о дефиците урана в четвертом блоке, физики США из Ливерморской национальной ускорительной лаборатории решили проверить эту версию самым простым способом. На стратосферной высоте ветер всегда дует строго на восток, в данном случае в сторону Японии. Физики поехали туда, взяли пробы почвы, воздуха и воды, и оказалось, что данные о содержании радионуклидов там лишь в полтора раза отличаются от расчетных, полученных при предположении о ядерном взрыве.
«Случайно оказалось так, – говорит Чечеров, – что на высоте 15 километров в момент взрыва над Чернобылем летел самолет. Когда он приземлился, на нем была обнаружена «неснимаемая» радиоактивность. О том же говорят и анализы проб, сделанные в отделе радиационного материаловедения Курчатовского института. Они показали, что температура изотопов цезия в реакторе была больше 6 тысяч градусов, а по некоторым другим оценкам, достигала 40 тысяч градусов. Эти температуры может создать только неуправляемая цепная реакция. Вне всякого сомнения, это был полноценный ядерный взрыв».
Получается странная вещь, прямо по Цицерону – народ об этом знает, Сенат понимает, Цезарь оповещен, а этот вот – имеется в виду официальный вариант со взрывом газа – все-таки живет!
 Ликвидаторы, работавшие в помещениях четвертого блока, могли набрать предельную дозу радиации довольно быстро. Фото Reuters |
Им было интересно
Ситуация абсурдная, но она очень соответствует тому абсурду, который творился на взорванной станции. Абсурд там царил, во-первых, потому, что тогда никто даже приблизительно не знал, как справляться с такими ситуациями. Во-вторых, когда вокруг Чернобыля завертелись немереные деньги, за ними началась немереная охота, доходящая порой до бесстыдства. Вот маленький и далеко не самый главный пример.
Министерство среднего машиностроения организовало тогда рабочую группу по оценке деятельности различных организаций в чернобыльской зоне. По словам Александра Херувимова, ведущего сотрудника Курчатовского института и тоже ликвидатора, возглавлявшего эту группу, количество бетона, якобы поставленного на станцию для строительства саркофага, было достаточно для того, чтобы забетонировать место взрыва на 30 метров в глубину и 50–100 метров в высоту.
По словам Херувимова, «серого, но шустрого» народа в зоне было достаточно, но погоду делали не они и не они запомнятся. Погоду делали сталкеры.
Сказать, что они не думали о деньгах, было бы, наверное, неправильно – в те тяжелые времена трудно было о них не думать. Как сказал мне однажды один из ликвидаторов, «я бы, наверное, туда не поехал, если б там совсем не давали денег, но только из-за денег я б не поехал точно». Радиация!
Она действует на людей по-разному. Известны были случаи своеобразной аллергии на радиацию – человек просто не переносил ее, даже в малых дозах. Уже на второй день он начинал себя так плохо чувствовать, что вынужден был уезжать. Рассказывают также, что там были люди, «подсевшие на радиацию». Что-то у них в организме происходило со «свободными радикалами», и, получив сравнительно небольшую дозу, они начинали испытывать подъем духа, словно бы от приема наркотика. А встречались, правда редко, такие люди, как Константин Чечеров – их радиация не брала.
64-летнего Константина Чечерова называют самым облученным человеком мира. Это нездоровый человек, но нездоровый примерно на уровне своего возраста. Как он сообщил «НГ», на его счету официально числятся 2200 рентген, или, как сегодня принято считать дозу, 22 000 миллизивертов. Для справки – максимальная суммарная доза облучения для чернобыльских ликвидаторов, точно так же как и для сегодняшних ликвидаторов на «Фукусиме», составляла 250 миллизивертов. Как только человек эту дозу набирал, его полагалось немедленно убирать из зоны.
С этим надо было что-то делать – по словам Александра Херувимова, ликвидаторы, работавшие в помещениях четвертого блока, могли набрать эту дозу довольно быстро, а значит, и уйти, не доделав дела. «Мне было интересно, – говорит Чечеров. – Наш народ на уловки востер, поэтому часто некоторые из ликвидаторов просто не брали с собой счетчики радиации или обзаводились неофициальными счетчиками, а официальные пристраивали на время куда-нибудь к источнику с известным уровнем излучения, чтобы потом не сдать его случайно совершенно «пустым». Им было интересно».
«Не подумайте, – говорит Чечеров, – что мы были бесшабашными идиотами, напролом рвущимися в горячие места. Каждый шаг, каждое движение рассчитывались так, чтобы облучиться по минимуму».
По всей видимости, с максимальной дозой у ликвидаторов на «Фукусиме» могут возникнуть проблемы. У этих людей, безусловно жертвенных и не заслуживающих ничего, кроме громадного уважения, но воспитанных в совершенно другой культуре, скорее всего даже в страшном сне не возникнет мысли о том, что со счетчиком радиации можно схитрить.
* * *
«Сейчас я встречаю довольно много людей, – говорит Александр Херувимов, – которые считают время, проведенное ими на станции, самым интересным и самым счастливым временем всей их жизни. Там было, как на войне – все просто, есть цель, есть дело, и мы делали это дело, и мы видели реальные результаты своей работы».
